Кровавый удар

 
Глава 33
Через два часа я сидел с перевязанным плечом на сиденье второго пилота в поплавковом гидросамолете, который я нанял от имени "Трибьюн". Он завис над островами, раскиданными в красном тумане закатного Ханко. Вдалеке на западе по-прежнему рокотали раскаты грома. Внизу была "Лисица", белое лезвие, тянущее за собой кильватерный строй [30]. Они шли в гавань, где стоял "Ксеркс". Внизу была и "Вильма" — на глубине сто пятьдесят пять футов в Балтийском море, отмеченная мерцающим буйком.
Я взял микрофон рации. Пилот, смуглый парнишка по имени Янни, улыбнулся и поднял большой палец. Я попытался улыбнуться в ответ. Это удалось лишь частично.
Оператор соединил меня с гостиницей "Сибелиус". Дикки заговорил, едва услышал мой голос. Я включил передатчик, заглушив его слова.
— Невилл все объяснит, — сказал я.
Что может объяснить Невилл? Невилл уйдет в отставку. В ближайшие несколько месяцев ему только и придется без конца объяснять.
— А-а... — протянул расхоложенный Дикки.
— Что-нибудь известно о мисс Вуорайнен?
— Она не покидала страны.
— Найдите судно "Звезда Науво". Не выпускайте его из порта.
— Что это за дьявольщина творится?
— Вы же говорили с Кристофером, — сказал я. — И с Невиллом. Можете позвонить еще своим приятелям в "Противовес". Спросите, что их сотрудник — черноволосый, с короткой стрижкой и короткими усами — делал в "Школе лидеров" в Северном Уэльсе, а потом в качестве привратника у Варли Фицджеральда. Потом подайте в отставку в знак возмущения тем, что вы узнаете.
— Что-о?
— Вы слышали. Спросите. Ответы понадобятся вам, чтобы избежать тюрьмы.
Через пятьдесят минут самолет уже парил над огнями Хельсинки, он сел на воду за гаванью и вздыбил две дорожки пены в грязной воде, направляясь к синим прожекторам торгового дока. На берегу нас ждала полицейская машина и фургон. Из полицейской машины выскочил человек. У него был курносый нос, узкие татарские глаза.
— Лейтенант Кауконен, — представился он. — Мне приказано помогать вам. — Он смотрел скептически, хотя казался дельным полицейским. — Насколько мне известно, вас интересует судно "Звезда Науво".
— Вот именно.
— Мы задержали корабль. Для таможенного досмотра.
— Когда он начал загружаться?
— Вчера.
— А что за груз?
— Это очень старый корабль, — сказал он. — Возит все.
Не знаю, что сказал ему Дикки, но это сработало. Он посадил меня в машину и повез в доки.
"Звезда Науво" стояла под погрузчиком у старой набережной. Возле горы ящиков и тюков скучали несколько таможенников.
Водитель фургона распахнул задние дверцы и выпустил овчарку.
— Ищейка, — сказал Кауконен.
Я присел на тюк. Я давно ничего не ел, горсть свинцовых пилюль, всаженная мне в руку, давала о себе знать.
Мартин Карр хотел, чтобы я бегал с блокнотом, брал интервью у людей, ловил атмосферу. Это была расплата. Но я не мог заставить себя думать обо всем этом. Надя исчезла. Мой отец мелькнул и исчез. Лицо в иллюминаторе пускало пузыри и захлебывалось, а я смотрел. Королевский министр перевернулся в своем портфеле, как в гробу.
Обалденный репортаж, Тиррелл.
Но это не репортаж. Это жизнь. Репортажей я больше писать не буду — никогда.
Крюк погрузчика нырнул в трюм "Звезды Науво". У люка в лучах прожекторов громоздились все новые тюки. Прожектора разрезали кромешную тьму. Мои часы показывали час ночи.
Кауконен откашлялся. Он сказал:
— Судно должно отплыть утром. Боюсь, что капитан не в восторге. Эта линия принадлежит влиятельному лицу.
— Когда отправляется корабль? — спросил я.
— В одиннадцать тридцать.
— К пяти управимся, — сказал я.
Груда тюков на набережной росла. В четыре часа на восточном горизонте забрезжил жидкий серый свет.
Кауконен зевнул.
— Думаю, пора загружаться снова.
Собака залаяла.
Она стояла на ящике, царапала его и скулила. Кауконен перестал зевать. Он принялся отдавать команды нескольким здоровенным подчиненным. Потом он с улыбкой повернулся ко мне:
— А я-то вам не верил. Мы даже лома не взяли с собой. Я прошу прощения.
Принесли лом, с ящика сорвали крышку. Послышались возгласы. Я вскочил.
Надя была привязана к креслу. У нее были завязаны глаза, рот стянут липкой лентой. Ее голова упала на грудь.
— Не мертвая, — весело сказал Кауконен. — Ее усыпили. Ничего, ничего. Вызовем "скорую помощь".
Я поехал с ней в больницу. Там сказали, что ей были введены барбитураты. Мое плечо разрывалось от боли. Я улыбнулся им и вырубился.
Я пришел в себя в белой комнате. Рука онемела. Бинтов на ней стало больше. В дверь заглянул врач.
— Ага, — сказал он. — Мы извлекли из вашего плеча несколько пуль, под местной анестезией. Шестнадцать штук.
Я больше не мог переносить финской жизнерадостности. Я спустил ноги с кровати. Комната завертелась. Я спросил:
— Как мисс Вуорайнен?
— Ждет снаружи. Сейчас войдет.
Действуя одной рукой, я кое-как оделся. Она вошла. Губы у нее были мягкие, как утиный пух. Медсестры оставили нас вдвоем.
Она была бледна. Казалось, она притворяется бодрой ради меня. Она сказала:
— Они меня ждали в гостинице. Я вела себя как дура.
— Кто — они?
— Какие-то паскудные эстонцы. — Она улыбнулась. — Мой английский стал лучше, правда?
— Правда. — Я взял ее за руку. При ней мое чувство одиночества прошло. Но холод оставался. Сейчас что-то случится.
— На этот раз ты спас мне жизнь. Теперь мы квиты.
Мне не очень понравилось направление, которое принимали ее мысли. Она улыбнулась, пригладила волосы. И продолжала:
— Мерзавец Грузкин. Это он подослал людей.
— Об этом можешь больше не беспокоиться.
— У меня еще есть друзья в Эстонии. Я говорила с ними по телефону. Грузкин — человек старого режима. Он говорил по телефону с кем-то из ваших. Из бывших ваших. Теперь они все на одной стороне. Против нас.
— С Отто Кэмпбеллом.
— С Отто Кэмпбеллом, — повторила она. И замолчала. Я тоже молчал, потому что знал, что она сейчас скажет.
Именно это она и сказала.
— Я возвращаюсь в Эстонию.
— Ты сошла с ума, — возразил я. — Они пытались тебя похитить. Что ты докажешь своим возвращением?
— У нас есть люди старых и новых взглядов. Грузкин старого закала. Они отживают свое. Новые люди сделают мою страну страной.
— Но тебя убьют.
— Мы бережем друг друга. Без опасностей не бывает побед. У меня билет на двенадцатичасовой рейс.
Я посмотрел на часы. Было одиннадцать. Я не знал, что сказать.
— Ты меня проводишь? — спросила она.
У нее был маленький саквояж. Я повесил его на здоровое плечо. Мы шли к набережной, небо над узкими улочками образовало сеть из блестящих голубых лент. У входа на паром она меня поцеловала. Щеки у нее были влажные.
— До свидания, — сказала она.
— До скорой встречи, — ответил я.
Она улыбнулась одними глазами.
— Я надеюсь, — сказала она. Она шутила. Мы оба шутили. — Ах да! — вспомнила она. — Я же хотела отдать тебе это.
Она сунула мне в руки толстый коричневый конверт и направилась к сходням своей легкой походкой. Я отвернулся.
Какой-то миг я не соображал, куда иду, и мне было все равно.
— Эй! — послышался голос. — Шкипер!
Я поднял голову. Это оказался Дин.
— Только что пришли, — сообщил Дин. — Что, русская пташка улетела?
Я подошел к краю набережной: вот она, "Лисица", старая зверюга.
— Поплыли домой, — сказал я и двинулся вниз по лестнице.
— Как, — удивился Пит. — Уже?
— Уже, — ответил я.
Мы отчалили. Я стоял у кормового подзора, уцепившись здоровой рукой за бакштаг. Нос "Лисицы" разворачивался в гавани. Подходили парусные суда. Прозвучала сирена, долгая и тоскливая. От паромного причала отделилось старое четырехугольное судно. Крошечная фигурка махала с верхней палубы. Светлые волосы развевались по ветру.