Квест империя
И стала Лика мыть полы и убирать буржуйские квартиры. Мужчины ее судьбы тоже вокруг не наблюдалось. То есть мужчины наблюдались, но таких, с позволения сказать, мужчин и в Питере было хоть отбавляй. И прежняя зеленая тоска начала потихоньку затягивать Лику обратно в свой омут. А потом одна доброхотка из ватиков, этих ветеранов проживания в государстве Израиль, сказала ей, что есть классная работа. Одному богатому старичку нужна прислуга за все.
– Кроме секса, – заржала тетка. – С этим у него уже давно все, а так мужик хороший, не жадный. Я бы сама пошла, но у меня семья, а у него условие: жить с ним.
– Так все-таки… – начала Лика.
– Да не. Не в этом смысле. В его квартире. Старый он. Нужно, чтоб кто-нибудь рядом был. Ну, там стакан воды подать или скорую вызвать. Понимаешь? А ты врач. Он как услышал, что молодая и врач, так прямо и загорелся.
– Так мне что, к нему переезжать придется?
– Конечно! На хате сэкономишь, и жрачка за его счет, и еще платить будет. Коммунизм!
– А говорить я с ним как буду?
– Как со мной, по-русски, – отрезала тетка, и Лика пошла знакомиться с Максом.
Старик жил в большой, хорошо, хоть и старомодно, обставленной квартире. Квартира занимала третий и четвертый этажи облицованного белым иерусалимским камнем дома, а дом этот располагался в старом, престижном, как уже успела узнать Лика, районе Хайфы. Дверь открыл сам хозяин. Был он грузен и кряжист и, несмотря на по-старчески ссутуленные плечи, возвышался над Ликой, в которой и самой было метр семьдесят шесть росту, еще как минимум сантиметров на тридцать, если не больше. В общем, великан. Только старый. Лицо у него было под стать росту, породистое, с крупными чертами и серыми глазами. Волосы, понятное дело, были седыми и довольно редкими, но при нем.
– Здравствуйте, – сказала Лика.
– Вы Лика, – сказал старик.
– Я Лика, – подтвердила Лика.
– Здравствуйте, Лика. Меня зовут Макс. – Голос у старика был низкий и хрипловатый. По-русски он говорил хорошо, но с сильным акцентом. Так говорят по-русски немецкие офицеры в фильмах про войну.
– Проходите. Садитесь, пожалуйста. Хотите чаю с мятой? – Старик указал на столик с чайными принадлежностями. Лика кивнула.
– Это марокканский мятный чай, – объяснил старик, подавая ей чашку с плавающими в ней веточками мяты. – Попробуйте, это вкусно и хорошо утоляет жажду.
Они проговорили около часа, в течение которого Макс обстоятельно расспросил Лику о ее жизни и планах, о том, что она умеет делать, и как быстро она сможет научиться делать то, чего еще не умеет. Потом, так же обстоятельно, он объяснил свои требования. Они оказались вполне приемлемыми. Жить в его квартире – на втором этаже имелась гостевая спальня – и, как правило, в ней ночевать; ездить за покупками на старом «вольво» хозяина – «Я напишу вам доверенность» – и иногда отвозить его туда-сюда; готовить и следить за чистотой.
– Два раза в неделю приходит уборщица, – сказал он, – но за ней надо следить. Нет, не так. Присматривать? Так верно?
Условия, предложенные стариком, на этом фоне выглядели просто сказочными. Тысяча долларов в месяц, стол и кров, и учись себе в свободное время чему хочешь и сколько хочешь.
– Мы можем говорить на иврите или по-английски, – сказал Макс. – У вас будет хорошая практика. Да.
Через три дня она переехала к старику.
Старик оказался чудным, даже лучше, чем расписывала подруга-ватичка и чем увиделось самой Лике в их первую встречу. Он был спокойный, выдержанный и вежливый и никогда не повышал голос. Очень воспитанный человек. Типичный немец – еке, как называют таких в Израиле, – он был педантичен и крайне дисциплинирован, но при этом не требовал того же от Лики, предоставляя ей право оставаться самой собой. Он только просил не мешать и ему оставаться тем, что он есть.
– Все мы есть только то, что мы есть, – говорил Макс.
Он был стар, конечно, но не капризничал, как другие старики, и обладал ясным и трезвым умом, сохранившим, несмотря на возраст, остроту и гибкость. А еще у него была феноменальная память, что было уже и вовсе ненормально. В общем, если не считать вполне естественной физической немощи, Макс оставался нормальным дееспособным мужчиной преклонных лет. И по отношению к Лике он вел себя безукоризненно, как истинный джентльмен.
Он просыпался рано, около шести, но Лика могла вставать позже. Ее жизнь конечно же была привязана к распорядку дня Макса, но не жестко. Присутствовала значительная степень свободы, и Лика хорошо это понимала и ценила. Обязанности ее тоже не были ни тяжелыми, ни слишком обременительными или, не дай бог, унизительными. Старик оказался вполне самостоятельным. Ну почти. Он одевался сам и ел тоже сам, сам брился, если, конечно, не ехал к парикмахеру – дважды в неделю, через весь город, – и сам умывался. Не мог он сам только мыться, но Лика ведь была врачом, и вынести вид голого старика ей было вполне по силам. Но главное, что уже с первого дня жизни в доме Макса Лика почувствовала – а Макс как, оказалось, виртуозно умел дать почувствовать такие вещи, – она здесь не прислуга и не сиделка при старике, а, если угодно, компаньонка, как это называлось в старые времена. Звучит литературно, конечно, но по существу верно.
– Называй меня на «ты», – сказал Макс на третий день их знакомства. – Так будет проще. И знаешь что? Поедем-ка мы с тобой в ресторан. Поужинаем, послушаем музыку. Как ты относишься к французской кухне? Ну вот и славно. Тут на Адаре – это в Нижнем городе – есть чудный французский ресторанчик. Называется без затей «Вуаля».
И они поехали в «Вуаля».
Он вообще был изрядный сибарит, этот Макс. Отправляя ее в первый раз за покупками, он долго и тщательно объяснял, где и что нужно покупать. В особенности это касалось сыра и вина. «Передай Шаулю, что я просил бри, и понюхай, пожалуйста, когда будешь брать. У бри должен быть аромат лесных орехов. Чуть. Понимаешь? Теперь вино. Вот попроси у него это», и он записывал на бумажке: «Bourgogne Pinot noir A. Parent, 1999». Он позволял себе немного выпивать. Много он просто не мог, но занятие это, как поняла Лика, любил и знал в нем толк. Обычно дело ограничивалось бокалом красного вина за обедом, но пару раз в неделю он устраивал себе «маленький праздник».
– Ты любишь кофе, Лика?
– Люблю.
– Тогда давай выпьем по чашечке кофе.
– А разве вам…
– Лика!
– Извини. Разве тебе можно пить кофе?
– Нельзя.
– Но…
– Но очень хочется. Давай сделаем «маленький праздник». Какое сегодня число?
– Пятое.
– Хм, пятое сентября… пятое… нет, это было шестого… Мы взяли наконец этот чертов Бельчите, но пятого меня могли запросто убить, но не убили, а свалка была страшная… За это можно выпить не только кофе.
– А где это, Бельчите? – спросила Лика, направляясь варить кофе, – было ясно, что от своей затеи старик не откажется.
– В Испании, – ответил Макс и пояснил: – Это была ключевая позиция мятежников. Весь Восточный фронт следил тогда за Сарагосской операцией.
– Ты что, был в Испании?
– Много раз, – улыбнулся Макс. – Но я понял тебя. Ты спрашиваешь о Гражданской войне. Был, конечно. Два ранения и контузия и окончательная потеря иллюзий. Знаешь, место, где ты распрощался со своими любимыми иллюзиями, это как место, где девушка лишилась девственности. Вряд ли забудешь.
– И какую же девственность потерял в Испании ты? – Лика уже засыпала в джезву мелко помолотый кофе, залила водой и хотела поставить на огонь, но Макс остановил ее:
– Положи немного кардамона, чуть-чуть, и сахар, да, две ложки достаточно. Девственность? Я потерял там идеологическую невинность. По тем временам это было серьезнее, чем связь без брака. Даже в Испании. Пожалуй, в тогдашней Испании особенно.
– Что ты имеешь в виду?
– Видишь ли, Лика, я же тогда был коммунистом. То есть тогда уже был коммунистом только по привычке и от безвыходности. Некуда было идти больше. Но в Испании я окончательно понял: пора кончать. Миша Кольцов звал меня в Москву, но у меня хватило ума в Москву не ехать.