Путь

– Ну что, я оставлю вас? Старик ответил со вздохом:
– Нет, погоди. Что-то спину ломит. И голова болит. Сколько же он будет сидеть? А что, если всю ночь? Сабира бросило в дрожь от невыносимости ожидания. Старик начал молиться сидя. Отчетливо послышалось:
– Я принял поцелуй Твой. Смею ли просить Твоего прощения и Твоей милости, о Милостивейший, впусти меня в Твой рай… – Он произнес молитву до самого конца, потом сказал: – Помоги, Мухаммед, снять чалму и туфли. Спустя мгновение добавил: – Достань мне бутылочку со снотворным из ящика.
О Господи! Где этот ящик? Если в шкафу, сразу раскроется обман с кражей. Сабир застыл в ожидании, словно перед взрывом снаряда, который приближается с пронзительным свистом. Но вот услышал, как старик пьет воду. Потом лег на постель.
– Я не смогу добраться до двери, Мухаммед. Запри ее снаружи, а утром откроешь. До свидания.
Сави пожелал спокойной ночи, выключил верхний свет, зажег ночник и вышел. Утром отопрет дверь и обнаружит труп хозяина. Каким образом проник убийца? Как ушел, совершив преступление? Ах, как трудно сосредоточиться! Окно. Окно на крышу. Как они представят себе убийство? Главное – выполнить, а не предсказывать, что подумают следователи. Стук сердца забивает мысли. Хоть и продумал все заранее, а в каждый миг происходит что-то непредвиденное. Заснет ли Халиль до того, как у него не выдержат нервы?
Послышался храп. Так храпела твоя мать в последнюю ночь. Фигура в саване, как высохшая ветвь. Небо плакало, и капли стекали по оконному стеклу на улице Святого Даниила. Сабир нахмурился, набираясь решимости, прогоняя прочь грустные воспоминания, и пополз. Вылез из-под кровати, осторожно поднялся, сжимая в руке дубинку. Халиль лежал, накрытый с головы до ног одеялом, и Сабир ощутил облегчение от того, что лица старика почти не видно. Это придавало смелости. Шагнул к кровати, подняв дубинку высоко на вытянутой руке. И вдруг старик сбросил с головы покрывало и повернул к нему лицо. Сабир вздрогнул и замер с воздетой кверху рукой. Халиль открыл глаза, и их взгляды встретились. Но во взгляде его нельзя было прочесть, узнал ли он покушавшегося, испытывает ли страх. От шока Сабир потерял рассудок. Со всей силы он обрушил удар на голову старика, покрытую такией. Отступил в замешательстве – повторить ли удар? Старик издал неясный звук, тщетно попытался повторить его. Вздох… крик… храп… предсмертный хрип? Тело слегка вздыбилось под покрывалом, потом обмякло. Сабир поспешно отвел от него взгляд и посмотрел на окно. Даже в голову не пришло удостовериться, умер ли дядюшка Халиль. Подошел к окну и раскрыл его. Опершись руками, вылез наружу, прикрыл за собой створки. Остановился, сглотнул слюну. Тьфу ты, дубинка-то, наверно, в крови. На соседней крыше ни души, как и предполагал. Который час, интересно? Он перелез через ограждение. Почему не отмыл дубинку в ванной? Выбросить ее здесь? Глупо. Зашвырнуть ее подальше за дом? Тоже глупо, бессмысленно. Снизу, с лестницы, послышались голоса. Третий этаж соседнего дома тонул во мраке. Из комнаты на втором этаже падал свет, отражаясь на перилах и на стене. Он обтер дубинку левой перчаткой, спустился по лестнице, миновал распахнутую дверь, не глядя по сторонам. Из квартиры вышли двое или трое мужчин и стали спускаться по лестнице вслед за ним. Он замедлил шаги, позволив обогнать себя, и последовал за ними к вестибюлю. Вышел из здания, словно он из их компании. Заметил привратника, сидевшего в своей каморке, и судорожно вздохнул. Узнал его кто-нибудь? Разглядел кто-нибудь дубинку, которую он прятал в руке? Не запачкал ли одежду кровью? Возле обочины стояло такси. Но Сабир не решился кинуться к нему из опасения быть увиденным из окон гостиницы. Двинулся в противоположную сторону, потом обходным путем стал пробираться к такси. Неожиданно увидел нищего. Он шел навстречу ему, нащупывая дорогу палкой. Пришлось остановиться в двух метрах от такси, ожидая, когда человек пройдет мимо. При свете фонаря он впервые как следует разглядел его. Зрелище показалось отвратительным до тошноты. Бесцветное, лишенное примечательных черт изможденное лицо, слипшаяся от грязи борода, выпирающие кости, запавшие щеки. На голове черная такия, надвинутая по самые брови, под ними слезящиеся в красных прожилках глаза. И откуда у этого урода такой приятный голос, поющий хвалу пророку? Он задержал дыхание, чтобы его не обдало вонью, когда нищий проходил мимо, и не смог сдержать гримасы брезгливости при его приближении. Неужели кто-то может испытывать симпатию к этому нищему?
Усевшись в такси, Сабир попросил шофера отвезти его к Нилу на лодочную пристань. А вдруг его заметили, когда он выходил из здания? А если кто– нибудь видел перчатки и дубинку? Не станет ли этот шофер завтра свидетелем? Машина никак не заводится. Л шофер раздражает его дурацким философствованием.
– Верно я говорю?
– Ага.
– Вместо того, чтобы злиться, говорю себе: терпение, друг. Терпение – благо.
Лучше молчания только злость. На берегу Нила темно. Кто увидит здесь дубинку, перчатки, кровь? Грести на лодке в этот час и в это время года, наверное, выглядит странно, а впрочем, кому-то это покажется вполне нормальным.
Теперь бы избавиться от дубинки и перчаток и отмыть от крови руки.
Он тщательно вымыл руки в тяжелых волнах, набегавших на берег. Одна только мысль об отдыхе вызывала желание спать. Он предоставил лодке плыть по течению. Наплевать на все, что осталось там, на берегу. Какое странное удовольствие закрыть глаза и отдаться на волю волн. Избавиться от мыслей и памяти. Однако встречу взглядов при свете ночника забыть не удастся. И этот звук из нутра его. Что там текло из глаз нищего – слезы или кровь? Теперь наплевать, даже если уже началась погоня. Но куда тебя несет течение?
Небо вдруг обрушилось на землю. Он вздрогнул от страха, и лодка сильно накренилась. В следующее мгновение сообразил – гудок буксира грубо взорвал окружающую тишину. Лодка запрыгала на волнах. Он схватил весла и принялся сильно грести обратно, в сторону причала. В бездонном небесном колодце только тьма и почти космический холод. Вспомнил, что уже зима, и тут же озноб пробежал по телу. Потом он шел по Гезире быстрым размашистым шагом, пытаясь согреться. Пересек Нил по мосту. Возле светофора стоял роскошный лимузин в ожидании зеленого сигнала. Сидевший на заднем сиденье мужчина сразу же приковал внимание Сабира. Пожилой, в дорогом, элегантном костюме. Но его лицо! Неужели возможно, что… Путь открылся, автомобиль мягко тронулся с места. – Сайед Рахими!! – закричал во весь голос Сабир. Ринулся вслед за машиной, но разрыв между ними неотвратимо увеличивался, пока лимузин не скрылся с глаз. Даже номера не успел заметить. Остановился, тяжело дыша. Это был Рахими! Тот, что на фотографии, но тридцать лет спустя. Ах, если бы он шел быстрее, успел бы уцепиться за багажник. Впрочем, что толку горевать? В его положении это даже смешно. Как верить собственным глазам и чувствам, если он даже пронизывающего до костей холода не ощутил на Ниле? Да и что теперь ему Рахими после того, что случилось? Сейчас единственная надежда на Кериму. Наверное, не спит, думает о нем. Они теперь связаны навеки. И все же как хочется встретиться с Ильхам и признаться ей во всем. Часы на площади пробили полночь. Пора возвращаться в гостиницу, хотя сама мысль о возвращении была нестерпимой. Проходя мимо знакомого здания, почувствовал дрожь, уже который раз за вечер. Вспомнил уродливый облик нищего. Интересно, где он ночует? В холле Сабир увидел Мухаммеда Сави на месте дядюшки Халиля. Вдруг вспомнил, что весь день не ел и не пил, не мешало бы взбодриться рюмкой коньяку. Но от этой мысли пришлось отказаться, чтобы не разрушить алиби.
– По лицу видно, что устали, – сочувственно сказал Сави.
– Продрог, весь день на ногах. Старик улыбнулся.
– Опять вам звонила.
– Кто?
– Вам лучше знать.
Ильхам! Неуловимая, как Рахими.
– До чего же устаешь от вашего города!
– От жизни тоже устаешь,– флегматично заметил Сави.