Нефтяной принц

Старик указал вперед, туда, где на открытой равнине неожиданно появилась большая фура, запряженная четверкой волов. За фурой тянулись еще три такие же. Впереди скакал хорошо вооруженный всадник — скаут. Рядом с фургоном ехали двое юношей, имевшие при себе ножи, револьверы и двустволки.
Погонщики быков шли пешком. Из фургонов выглядывали любопытные лица переселенцев.
Скаут поначалу имел намерение остановиться, однако, рассмотрев, что за общество собралось у хижины, изменился в лице и направил коня мимо. Фуры потянулись следом.
— Проклятье! — вырвалось у одного из искателей, вот просительно уставившегося на хозяина. — Сдается мне, жаркого сегодня вечером нам не видать.
— Почему?
— Кто знает, как далеко отсюда они сделают привал.
— Далеко не уйдут. Видно, что волы устали. Обратил внимание на скаута?
— Нет.
— Он что-то заподозрил, когда вас увидел. Не надо было его раньше так много расспрашивать. Только из-за вас он и не стал останавливаться. Одно радует — они остановятся не дальше того места, где кончается трава для скота.
— Пойду прослежу.
— Не делайте этого. Если вас заметят, это только усилит их недоверие.
— Верно, — согласился Батлер. — Мы должны ждать, пока не стемнеет. Я сам пойду к ним вместе с парой человек.
Они обязательно отправят волов пастись, мы уведем одного и зарежем.
— И обнаружите себя! — усмехнулся хозяин.
— Что значит «обнаружите»? Если кто и заявится, то сразу увидит, как мы спокойно сидим и уплетаем жареное мясо, и все. Туша вола валяется где-то за поселком, пусть даже и освежеванная. Кто докажет, что это наша работа?
— А кусок мяса, что у нас в руках? Не тот ли, что срезали с быка?
— Это еще не доказательство. Мы могли его купить у какого-нибудь краснокожего. А если объяснений недостаточно, у нас хватит ружей и ножей, чтобы отделаться от любого приставалы.
— Трое портных тоже сядут с нами?
— Конечно. Чуешь, Пэдди, к чему я клоню? Мы их напоим.
— Чтобы потом…
— Да, ты правильно понял.
— У меня в доме?
— Да, там, в комнате. Не здесь же, на улице. Чужой глаз не дремлет.
— Но для меня это слишком опасно.
— Тихо! Твоя доля — триста долларов. Хорошая компенсация, не так ли?
— Ладно, куда денешься… Но боюсь, что этих парней так просто не споить.
— Легче, чем ты думаешь. Не видел что ли, как они твою водку выплеснули?
— Такое каждый хозяин увидит.
— Отсюда следует, что они не выпивохи и после пары стаканов будут готовы.
— По-моему, отсюда следует, что они вообще пить не станут. Как же их споить?
— Хм, может и так. Есть у тебя что-нибудь, кроме водки? С улыбкой пройдохи Пэдди ответил:
— Для хороших друзей и при честной оплате попробую отыскать где-нибудь бочку крепкого калифорнийского вина.
— Калифорнийское? Черт возьми, тащи его сюда! — вдруг осенило Батлера. — Этим портным за глаза хватит одного литра. Да и мы будем на верху блаженства. Сколько оно стоит?
— Сорок литров — шестьдесят долларов.
— Дорого, ну да ладно. Получишь триста шестьдесят долларов из той добычи, что ждет нас ночью.
— Зачем столько возиться с портными? Приглашать их, ужинать с ними, болтать, потом грабить и… Неужели нельзя сделать все быстрее и лучше?
— Можно, но, Пэдди, я же говорю тебе: у этой троицы есть нечто, что заставляет меня сомневаться в их принадлежности к простому клану портняжек. Я уже все обдумал. Этот маленький старик стрелял как настоящий мастер. О том говорят даже его первые неудачные попытки. Мы видели, как он целился в листок, но едва уловимым движением, которое и не заметишь, ловко вкладывал пулю за пулей в угол. Взгляни на них, как они сидят! Думаешь, они не смотрят за нами? Говорю тебе, они все видят, будто только сюда и глядят. Я знаю эти штучки! А их вид? Да они в любую секунду готовы схватиться за револьверы. Если хоть один из них носил бы парик, я бы не сомневался, что перед нами та самая дьявольская Троица! Но даже если это не они, нам надо держать ухо востро. Напасть на них или захватить врасплох не так-то легко, по крайней мере за оружие они успеют схватиться.
— Но двенадцать или тринадцать против троих… Похоже, будут проблемы.
— Будут. Кому-то из наших, может, придется распрощаться с жизнью, а уж без раненых точно не обойтись. Споить их — гораздо надежнее и безопаснее.
Батлер вдруг прервал разговор, указал рукой за дом и воскликнул:
— Эй, что это там еще за странная фигура? Кажется, она отстала и не знает, куда дальше двинулись фургоны.
Сказать «странная фигура» — это практически ничего не сказать. К дому приближалось нечто из ряда вон выходящее. Незнакомый всадник методично раскачивался в седле подобно маятнику. Движения этого нечто были, мягко говоря, странными: когда ноги уходили далеко назад, голова едва ли не падала вниз, а когда она откидывалась вверх, ноги выносились далеко вперед. Все это повторялось снова и снова. Тело «странной фигуры» прикрывал длинный, долгополый плащ, а лицо было укутано в большой венский платок, нижний угол которого касался лошадиного хребта. Ноги торчали из дорожных сапог, за спиной болтался флинт, а из-под серого плаща, похоже, выглядывала сабля. Красное круглое лицо, выглядывающее из платка, как из дупла, не имело никаких следов растительности и даже не позволяло определить, кто же восседал на сухопаром жеребце, мужчина или женщина. А возраст «странной фигуры? Если это особь мужского пола, то ей не больше тридцати пяти, а если женского — за сорок. Нечто остановило коня прямо у столиков и фальцетом поприветствовало всех присутствующих:
— Добрый день, господа! Вы не видели здесь четырех фургонов, запряженных волами?
До сих пор все разговаривали исключительно по-английски. Но эта леди мужского рода или джентльмен женского почему-то воспользовался немецким.
Естественно, никто не ответил. Когда вопрос прозвучал снова, первым поднялся Хокенс. Он подошел к лошади и спросил тоже на немецком:
— Вы не говорите по-английски?
— Нет, только по-немецки.
— Могу я узнать, кто вы?
Тут странный голос зазвучал еще выше:
— Я кантор эмеритус  [6] Маттеус Аурелиус Хампель из Клоцше под Дрезденом.
— Клоцше под Дрезденом? Черт побери, так вы саксонец?
— Да, коренной, а теперь вышедший на пенсию.
— Я тоже, хотя уже так давно в Америке, что почти забыл, откуда я родом. Так вы из тех четырех фургонов, герр кантор?
— Конечно, но нижайше попрошу, говорите лучше «герр кантор эмеритус»! Тогда каждый поймет, что я уволился с церковной и органной службы, чтобы посвятить все свои способности исключительно гармоничной богине музыки.
Глазки Сэма весело вспыхнули, но заговорил он серьезно:
— Хорошо, герр кантор эмеритус, ваши фуры уже давно проехали и, полагаю, остановятся там, у поселка.
— Сколько тактов  [7] мне еще скакать?
— Тактов?
— Хм-хм, шагов, я хотел сказать.
— Едва ли скажу, ибо сам тут впервые. Позволите проводить вас?
— Охотно, мистер. Мое дело — мелодия, а ваше — сопровождение. Если мы по дороге не сделаем ни одной четвертной паузы  [8] или ферматы  [9], то, пожалуй, к финалу прибудем на место.
Сэм закинул свою Лидди на плечо, свистнул Мэри, последовавшей за ним преданной собакой, взял лошадь кантора за поводья и зашагал в направлении, в котором исчезли фургоны. Не прошло и минуты, как с высокого жеребца снова послышался фальцет:
— Теперь, когда вы про меня кое-что знаете, могу я спросить ваше имя?
— Позже.
— Почему не сейчас?
— Потому что здесь есть люди, которые не должны его знать. Я вам позже все объясню.
— Но почему? Такая неизвестность для меня сродни неопределенной септиме или ноне  [10].