Жаркий солдат

 
Густав Майринк
Жаркий солдат
Перевязать всех раненых солдат Иностранного легиона оказалось для военных врачей нешуточным делом. У аннамитов были плохие ружья, и почти во всех случаях пули застревали в телах бедных солдатиков.
В последние годы медицинская наука сделала большие успехи, это знали даже те, кто не умел ни читать, ни писать, и пострадавшие охотно соглашались на любые операции, тем более что ничего другого им и не оставалось.
Большинство, конечно, умирало, но только после операции, да и то потому, что пули аннамитов перед выстрелом, судя по всему, не обрабатывались антисептиками или же после выстрела успевали на лету подхватить вредные для здоровья бактерии.
Отчёты профессора Мостшеделя, по согласованию с правительством присоединившегося к Иностранному легиону ради научных целей, не оставляли в этом ни малейшего сомнения.
Благодаря энергичным мерам, принятым по его распоряжению, как солдаты, так и жители туземной деревеньки теперь только шёпотом осмеливались говорить о чудесном целителе, благочестивом индийском старце Мукхопадайе. Спустя долгое время после окончания схватки две аннамитки внесли в лазарет последнего раненого; им оказался рядовой Венцель Завадил, чех по происхождению. Когда женщин спросили, откуда они так поздно явились, они рассказали, что нашли Завадила перед хижиной Мукхопадайи, солдатик лежал там как мёртвый, и они сначала попытались отпоить его флюоресцентной жидкостью — единственным, что нашлось в покинутой хижине факира.
Не обнаружив у солдата никаких ран, врач не добился от него в ответ на расспросы ничего, кроме невнятного бурчания, которое он расценил как звуки незнакомого славянского наречия.
На всякий случай он назначил больному клистир, а сам отправился в офицерскую палатку.
Врачи и офицеры развлекались интересными разговорами: короткая, но кровавая стычка внесла живую струю в их монотонное существование.
Мостшедель только что произнёс одобрительное замечание по поводу профессора Шарко, чтобы несколько смягчить для своих французских коллег ощущение их собственного ничтожества в сравнении с его недосягаемым германским величием, как вдруг на пороге палатки появилась индийская сиделка Красного Креста и на ломаном французском доложила:
Сержант Анри Серполле умер, трубач Венцель Завадил — температура сорок один и две десятых.
Каверзный народ эти славяне, — буркнул дежурный врач, — и не ранен даже, а нате вам — температура!
Получив указание заткнуть тому, что жив, три грамма хинина в глотку, сиделка удалилась.
Зацепившись за последнюю реплику, профессор Мостшедель развил её дальше и произнёс целую учёную речь во славу науки, которая достигла великих успехов благодаря открытию хинина, обнаруженному ею в руках невежд, нечаянно наткнувшихся на него в природе, словно слепые курицы.
От этой темы он перешёл к спастическому спинальному параличу, слушатели уже сидели с осоловелыми лицами, как вдруг снова явилась сиделка с докладом:
Трубач Венцель Завадил — температура сорок девять градусов; просьба выдать более длинный термометр.
В соответствии с показаниями термометра солдат давно мёртв, — с улыбкой заметил профессор.
Штабс-лекарь медленно поднялся и с грозной миной шагнул к сиделке, которая тотчас же стала пятиться.
— Как видите, господа, — объявил он затем остальным врачам, — эта женщина такая же истеричка, как и солдат Завадил, — два одинаковых случая!
После этих слов все успокоились.
— Господин штабс-лекарь срочно просит явиться, — громко отбарабанил нарочный в уши едва проснувшегося учёного, когда первые солнечные лучи озарили вершину ближнего холма.
Все застыли в напряжённом ожидании, глядя на профессора, который сразу направился в кровати Завадила.
— Пятьдесят четыре градуса по шкале Реомюра! Невероятно! — так и ахнул штабс-лекарь.
Мостшедель недоверчиво улыбнулся, но в ужасе отдёрнул руку, обжегшись о горячий лоб пациента.
Что же вы стоите и ничего не делаете! Извольте выяснить анамнез его болезни! — рявкнул штабс-лекарь на самого младшего из врачей.
Может быть, Бхагаван Шри Мукхопадайя мог бы… — начала было индийская сиделка.
Помолчите! Вас ещё никто не спрашивал! — прервал её штабс-лекарь. — Вечно эти чёртовы суеверия, — продолжил он, обернувшись к Мостше-делю.
Профаны всегда обращают внимание на второстепенные детали, — сказал профессор. — Пришлите мне потом отчёт, сейчас у меня срочные дела.
Ну, мой юный друг, что же вам удалось выяснить? — спросил учёный младшего врача, вслед за которым в палату вошла толпа любопытствующих офицеров и врачей.
Температура поднялась уже до восьмидесяти градусов…
Профессор нетерпеливо махнул рукой:
Ну так что же?
Десять лет тому назад пациент переболел тифом, двенадцать лет назад дифтерией в лёгкой форме; отец умер от перелома черепа, бабка от сотрясения мозга! Дело в том, что пациент и его семейство родом из Чехии, — прибавил врач в виде пояснения. — Данные обследования: все показатели, кроме температуры, в норме, функция кишечника вялая, никаких ранений, кроме лёгкой контузии затылочной части черепа, не выявлено. Со слов очевидцев, в хижине факира Мукхопадайи пациенту давали внутрь некую мерцающую жидкость…
Ближе к делу, мой юный друг, не отвлекайтесь на несущественные моменты! — доброжелательно остановил его профессор и, жестом пригласив присутствующих располагаться на стоящих в палате бамбуковых стульях и сундучках, продолжал: — Господа, как я установил сегодня утром с первого же взгляда, но не стал распространяться об этом подробно, чтобы дать вам возможность самостоятельно поставить верный диагноз, речь в данном случае идёт о достаточно редком случае спонтанного повышения температуры в результате повреждения терморегулирующего центра, — тут он, обращаясь с несколько пренебрежительным выражением к офицерам и непосвящённым, пояснил: «Это мозговой центр, регулирующий колебания температуры тела», — проявившегося на фоне наследственных и приобретённых пороков. Итак, судя по форме черепа данного субъекта, можно…
Вдруг с улицы, со стороны здания миссии, донёсся звук трубы, это был сигнал местной пожарной команды, состоявшей из нескольких солдат-инвалидов и китайских кули. Все встрепенулись на этот звук, не ожидая ничего хорошего, оратор тоже умолк.
Все собравшиеся кинулись вон, первым — присутствовавший среди слушателей полковник.
С лазаретного холма к озеру богини Парвати мчался, объятый пламенем, в сопровождении целой толпы орущих и жестикулирующих людей, трубач Венцель Завадил, облачённый в горящие лохмотья.
На ближних подступах к зданию миссии беднягу встретила китайская пожарная команда, направив на него толстую струю воды, которая сбила его с ног, но тотчас же обратилась в облако пара.
Пока трубач лежал в лазарете, его жар настолько повысился, что соседние предметы уже начали обугливаться, так что санитары в конце концов вынуждены были прогнать Завадила железными прутьями из здания; на полу и на ступенях лестницы остались выжженные следы его ног, словно там прошёлся сам дьявол.
Сейчас Завадил, с которого струя пожарного шланга сорвала последние остатки лохмотьев, лежал во дворе миссии голый, исходя паром, словно раскалённый утюг, и стыдясь своей наготы.
Находчивый патер-иезуит бросил ему с балкона асбестовый костюм, использовавшийся прежде, когда приходилось сталкиваться с горячей лавой, и Завадил со словами благодарности облачился в этот наряд.
Но как же, скажите на милость, объяснить тот факт, что сам молодчик не сгорел и не обратился в пепел? — спросил полковник профессора Мостшеделя.
Я всегда восхищался вашим стратегическим даром, господин полковник, — ответил ему возмущённый профессор, — но что касается медицины, то её уж будьте добры предоставить медикам! Мы должны исходить из реальных фактов, и нет никаких причин отказываться от такого подхода!
Врачи радовались точной постановке диагноза, и по вечерам все опять собирались в палатке капитана, где всегда весело проводили время.