Послушаем за Глухого

Это был высокий блондин лет тридцати с темно-карими глазами и львиной гривой волос на голове. Он шел на костылях. Левая нога была забинтована, а на правую была надета рваная теннисная кроссовка белого цвета.
Сердце детектива забилось в профессиональной радости, но он не спешил отдаваться эмоциям. Карелла подумал, что сейчас, наверное наберется с десяток тысяч людей, у которых на правую ногу надета белая кроссовка, и столько же – у которых ее можно увидеть на левой ноге. А еще больше тех, у которых кроссовки есть на обеих ногах. Но, с другой стороны, неумолимо вставал вопрос: у кого из них есть магазин на Кингз Секл, что в четырех кварталах от Гаррисон-стрит, где пять дней назад был найден пригвожденный к стене юноша и где была найдена теннисная кроссовка в пустой комнате?
– Слушаю вас, сэр, – сказал молодой человек. – Чем могу служить?
– Я офицер полиции, – представился Карелла.
– Угу, – промычал блондин.
– Детектив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский участок.
– Угу, – снова промычал тот.
Он не попросил показать удостоверение, и Карелла не стал лишний раз лезть за ним в карман.
– Я расследую одно убийство, – сказал он.
– Понимаю, – кивнул блондин и пропрыгал на костылях к одному из длинных столов, стоявших в магазине.
Он сел на край стола рядом с одной из своих стройных скульптур. Бронзовые ноги девушки были сведены, голова приподнята, но глаза стыдливо опущены вниз, как будто это была обнаженная монахиня.
– Меня зовут Сэндфорд Эллиот, – сказал он. – Все зовут меня Сэнди. А кто был убит?
– Мы не знаем. Поэтому я и хожу по району.
– Когда это случилось? – спросил Эллиот.
– В прошлое воскресенье вечером.
– В прошлое воскресенье меня не было в городе, – вдруг быстро сказал Эллиот.
Карелла сразу подметил, что блондин слишком уж торопится продемонстрировать свое алиби. Это было странно, ведь о подозрениях пока не было сказано ни слова.
– Правда? – продолжал Карелла с заинтересованным видом. – Где же вы были?
– В Бостоне. Я уезжал в Бостон на уик-энд.
– Да, там, наверное, неплохо.
– Да.
– Все же я покажу вам фотографию жертвы...
– Да я мало кого знаю в этом районе, – снова заторопился с отказом Эллиот. – Я в городе всего лишь с января. И вообще, я необщительный человек. Работаю в своей мастерской, она находится прямо здесь, и я не выхожу, чтобы продавать свои произведения, а пытаюсь заниматься продажей тут, – он обвел рукой помещение и добавил: – Я мало кого знаю.
– Но ведь многие наверняка захаживают в магазин, чтобы поглазеть? – спросил Карелла.
– О, да. Но если они не покупают мои работы, я не интересуюсь их именами. Вы понимаете?
– Да. Но, может, все-таки взглянете на фотографию?
– Ну, если вы так настаиваете, – пожал плечами Эллиот. – Вряд ли я вам помогу. Я действительно здесь никого не знаю.
– Вы родом из Бостона?
– Почему вы так решили?
– Вы говорили, что ездили в Бостон, вот я и подумал...
– Да нет. Я из Орегона. Но учился в Бостоне, в школе изящных искусств при университете.
– Вы говорили, что ездили туда в воскресенье?
– Да. Я был там у друзей. У меня много друзей в Бостоне.
– В отличие от здешних мест?
– Да.
– Вы повредили ногу до того, как поехали в Бостон, или уже когда вернулись?
– До того.
– А костыли не мешали?
– Нет.
– Вы что, ехали на машине?
– Да, друг вез меня.
– Кто?
– Девушка, которая мне позирует, – ответил Эллиот и кивнул на стоящие вокруг скульптуры.
– А кстати, что с ногой?
– Да так, несчастный случай.
– Перелом?
– Нет. Растяжение.
– Это, пожалуй, не приятнее, чем перелом.
– Да, доктор тоже так говорит.
– А как зовут доктора?
– А вам зачем?
– Просто интересуюсь.
– Ну, я не думаю, что вам это будет интересно, – ответил Эллиот.
– Вы правы, – согласился Карелла. – Так вы посмотрите на фотографию?
– Я уже вам говорил, – начал закипать Эллиот. – Я и так посвятил вам слишком много времени. Я, между прочим, работал, когда вы тут появились. Я не люблю, когда меня отрывают от работы.
– Простите меня, пожалуйста, за доставленное беспокойство, – устало прикрыв глаза, заученно проговорил Карелла и тут же добавил: – Вы до сих пор не взглянули на фото.
– Да я не имею ни малейшего представления о том, кто он такой! Я не знаю здешних ребят. Я же вам сказал – большинство моих друзей живет в Бостоне.
– И все-таки, – настойчиво сказал Карелла, протягивал Эллиоту фотографию.
– Нет, я его не знаю, – ответил скульптор, почти не взглянув на снимок и быстро отдавая его Карелле.
Детектив положил фотографию в записную книжку и, подняв воротник плаща и попрощавшись с блондином, вышел на улицу. Дождь продолжал лить как из ведра. Карелла добежал до перекрестка и остановился возле закусочной. Войдя внутрь, он отдышался, затем снял плащ, повесил его на вешалку и присел за стол недалеко от стойки. Официантка сразу подошла к нему и спросила, что он будет заказывать. Карелла попросил чашку кофе и бутерброд с датским сыром.
Многое оставалось невыясненным, и что-то тревожило Кареллу после разговора с Сэндфордом Эллиотом.
Разорванная белая кроссовка и забинтованная левая нога Эллиота не могли не заинтересовать Кареллу. Правда, все это могло быть и чистым совпадением. Привлекало внимание и странное поведение Эллиота. Во-первых, он поспешил выдать свое алиби, хотя Карелла даже не успел двух слов сказать об убийстве. Во-вторых, и это настораживало больше, Эллиот предпринял поездку в Бостон с больной ногой и не захотел назвать имя своего врача. Наконец, откуда он знал, что убитый – мужчина? Еще перед тем, как Карелла показал ему снимок, Эллиот сказал: «Я не имею ни малейшего представления о том, кто он такой». Ведь до этого момента Карелла называл убитого «жертвой».
Что-то еще беспокоило Кареллу. Какая-то несформировавшаяся мысль занозой сидела в мозгу и не давала сосредоточиться. Подошла официантка и поставила перед ним чашку кофе и бутерброд на блюдце. Карелла откусил кусок бутерброда, отхлебнул глоток кофе, опять откусил бутерброд, запил его кофе и вдруг понял, что его так тревожило. Карелла сразу подумал о том, стоит ли возвращаться в магазин.
В разговоре Эллиот упомянул, что работал, когда пришел Карелла; возможно, девушка еще была в мастерской. Он решил подождать ее и поговорить с ней наедине, чтобы Эллиот не подсказал ей чего-нибудь.
Он доел свой бутерброд, допил кофе и позвонил в участок, чтобы узнать, не приходила ли ему какая-нибудь почта. Мейер сообщил, что на его имя пришло еще одно письмо. Карелла попросил открыть конверт. Когда Мейер опять взял трубку, Карелла спросил:
– Ну, что на этот раз?
– Самолет, – ответил Мейер.
– Что-что?
– Снимок самолета.
– Что за самолет?
– Да откуда мне знать? – возмутился Мейер. Коттон Хейз безошибочно определил тип самолета на снимке.
– Это «Зеро», – сказал он, посмотрев на фотостат, приколотый вместе с портретами Эдгара Гувера и Джорджа Вашингтона.
Во время войны на Тихом океане Хейз служил на торпедном катере и сейчас говорил уверенно, так как разбирался в боевой технике того времени. Мейер без колебаний принял его слова на веру.
– Но почему самолет?
– Да кто это может знать? И каким образом снимок японского истребителя соотносится со снимками Гувера и Вашингтона?
– Может, японцы собираются атаковать ФБР в Вашингтоне? – пошутил Мейер.
– Правильно, – вторил ему Хейз. – Шесть эскадрилий «Зеро» на малой высоте заходят со стороны Пенсильвания-авеню!
– Снова нападают на Перл-Харбор!
– Начинается третья мировая война!
– Конечно, – сказал Мейер. – Что же еще это может означать?
– И Глухой, понимая, что мы – единственная надежда американской нации, заранее предупреждает нас, чтобы мы вовремя подняли тревогу.
– Беги, звони в колокола и труби в рожок, Коттон.