Способ убийства
– Я...
– Но они совершенно необоснованны, – улыбнулся Рендольф. – Медицине очень многое неизвестно, но мы точно знаем, что глухота, часто врожденная, не передается по наследству. У глухих родителей обычно рождаются совершенно нормальные дети. Самый известный из таких случаев, как мне кажется, – Лон Чаней, знаменитый актер двадцатых годов. При постоянном наблюдении и хорошем уходе беременность у вашей жены пройдет совершенно нормально, и она родит нормального ребенка. У нее здоровое тело и, если вы позволите мне такую дерзость, очень красивое.
Тедди Карелла, глядя на губы доктора, покраснела. Она уже давно привыкла к тому, что ее считают красивой, как садовод находит естественным красоту редкой розы. Но для нее все еще было неожиданным, если кто-нибудь говорил о ее внешности слишком пылко. Она прожила достаточно с этим лицом и телом, и ей было совершенно безразлично, нравится ли она чужим. Ей хотелось нравиться только одному человеку – Стиву Карелле. И теперь, восторженно предвкушая материнство и видя, что Стив принял это известие как должное, она была счастлива.
– Спасибо, доктор, – сказал Карелла.
– Не за что, – ответил тот, – счастья вам обоим. Миссис Карелла, я бы хотел встретиться с вами через несколько недель. А вы позаботьтесь о ней.
– Обязательно, – ответил Карелла, и они вышли из кабинета.
В коридоре Тедди бросилась ему на шею и крепко поцеловала.
– Эй, – сказал Стив, – разве так должны вести себя беременные женщины?
Тедди кивнула, ее глаза лукаво блеснули. Резким движением темноволосой головки она показала на лифт.
– Хочешь домой, да?
Она кивнула.
– А потом?
Тедди только улыбнулась.
– Придется подождать, – сказал Карелла, – на мне висит небольшое самоубийство, которое, как считается, я в настоящий момент расследую.
Он нажал кнопку лифта.
– Я вел себя как последний дурак, верно?
Тедди покачала головой.
– Не спорь. Я волновался. За тебя и за ребенка... – Он помолчал. – У меня идея. Прежде всего, чтобы показать, как я ценю самую чудесную и плодовитую жену в городе...
Тедди улыбнулась.
– ...я предлагаю выпить. Мы выпьем за тебя, дорогая Тедди, и за ребенка. – Он крепко обнял жену. – За тебя, потому что я люблю тебя больше всего на свете. А за младенца, потому что он разделит нашу любовь. – Он поцеловал ее в кончик носа. – А потом я опять возьмусь за свое самоубийство. И это все? Нет, ни в коем случае, сегодня памятный день. Это день, когда самая красивая женщина в Соединенных Штатах, нет, в мире, нет, к чертям, во всей Вселенной, узнала, что у нее будет ребенок! Значит, так... – Он посмотрел на часы. – Я вернусь в отделение самое позднее около семи. Давай встретимся там? Я должен составить рапорт, а потом мы отправимся обедать в тихое местечко, где я смогу держать тебя за руку и целовать, когда захочу. Идет? К семи?
Тедди кивнула, счастливо улыбаясь.
– А потом домой. А потом... прилично ложиться в постель с беременной женщиной?
Тедди выразительно кивнула, показывая, что это не только прилично, но приемлемо и абсолютно необходимо.
– Я тебя люблю, – хрипловато сказал Стив. – Тебе это известно?
Ей это было известно. Она посмотрела на него, ее глаза были влажными. И тогда он сказал: “Я люблю тебя больше жизни”.
Глава 3
87-й участок обслуживал девяносто тысяч человек.
Улицы здесь простирались к югу от реки Харб до парка, расположенного напротив участка. Параллельно течению реки шло шоссе, и от него начиналась первая улица, находящаяся в ведении участка, аристократическая Сильвермайн Роуд, где еще сохранились лифтеры и швейцары у дверей самых высоких зданий. Дальше к югу “аристократизм” сменялся эклектической безвкусицей торговых заведений на улице Стем, затем шли Энсли Авеню и Кальвер, с ветхими многоквартирными домами, безлюдными церквами и переполненными барами. Мезон Авеню, которую пуэрториканцы фамильярно называли “Ла Виа де Путас”, а полицейские – “Шлюхин рай”, находилась к югу от Кальвера, за ней следовали Гровер Авеню и парк. С юга на север этой беспокойной части города поле деятельности 87-го участка – ненадежного убежища в мутных волнах жизни – было довольно узким. В действительности оно охватывало также и парк, но только из профессиональной любезности: территория парка официально находилась в ведении двух соседних полицейских участков – 88-го и 89-го. С востока на запад поле деятельности было шире, распространяясь на 35 плотно заселенных боковых улиц. На первый взгляд территория 87-го участка казалась небольшой, особенно если не знать, как много людей здесь проживают.
Процесс иммиграции в Америку и, как следствие, процесс интеграции как нельзя яснее проявлялись на улицах 87-го участка. Население почти целиком состояло из ирландцев, итальянцев, евреев третьего поколения и недавно прибывших пуэрториканцев. Группы старых иммигрантов не составляли городское дно, однако, сама атмосфера иммигрантского гетто с ее терпимостью к нищете привлекала все новых бедняков-переселенцев. Плата за жилье вопреки всеобщему убеждению была вовсе не такой уж низкой. Она была так же высока, как и в других частях города, и, принимая во внимание, что за свои деньги жильцы получали минимум услуг, им приходилось платить ни с чем не сообразную цену. Но, как бы там ни было, даже городские трущобы могут стать домом. Осев в своих норах, жители района наклеивали картинки на облупившуюся штукатурку и устилали рваными ковриками исчерченные щелями полы. Они быстро приобретали навыки, необходимые каждому американцу, проживающему в многоквартирном доме: стучали по радиаторам, когда те не нагревались, охотились на тараканов, спасающихся бегством по полу кухни всякий раз, как включишь свет, ставили ловушки на мышей и крыс, свободно маршировавших по всей квартире, тщательно прибивали негнущиеся стальные задвижки “от воров” к дверям квартиры.
Задачей полицейских 87-го участка было также не дать жителям района приобрести другие широко распространенные навыки обитателей городского дна – занятия различными видами преступной деятельности.
Вирджиния Додж хотела знать, сколько человек выполняют эту задачу.
– У нас шестнадцать детективов, – сказал ей Бернс.
– Где они сейчас?
– Трое здесь.
– А остальные?
– Одни отдыхают, другие вышли проверять жалобы, несколько человек занимаются расследованием.
– Кто именно?
– Господи, тебе что, нужен весь список?
– Да.
– Послушай, Вирджиния... – Револьвер в ее руке ушел глубже в сумку. – Ладно, Коттон, дай сюда список.
Хейз посмотрел на женщину.
– Можно встать? – спросил он.
– Давай. Не открывай никаких ящиков. А где ваше оружие, лейтенант?
– У меня нет оружия.
– Врете. Где ваш револьвер? В кабинете?
Бернс смолчал.
– К чертовой матери! – крикнула Вирджиния. – Будем говорить прямо. Я не шучу, каждый, кто мне соврет или не сделает того, что я скажу...
– Ладно, ладно, успокойся. Он у меня в ящике. – Бернс повернулся и направился в кабинет.
– Подожди-ка, – остановила его Вирджиния. – Мы все пойдем с вами. – Она быстро подняла с колен сумку и направила дуло револьвера на полицейских. – Вперед, – приказала она, – идите за лейтенантом.
Мужчины вошли вслед за Бернсом в его маленький кабинет, за ними протиснулась Вирджиния. Бернс подошел к столу.
– Вынь револьвер из ящика и положи на стол, – велела она, – держи его за ствол. Если твой палец окажется возле курка, нитро...
– Ладно, ладно, – нетерпеливо пробормотал Бернс.
Он поднял револьвер за ствол и положил на стол.
Вирджиния быстро схватила револьвер и сунула в левый карман плаща.
– А теперь обратно! – приказала она.
Все гуськом прошли в дежурную комнату. Вирджиния уселась за стол, который выбрала как командный пункт, положила сумку перед собой и направила на нее 38-й калибр.
– Давай список.
– Дай ей, Коттон, – сказал Бернс.
Хейз пошел за списком детективов, где были обозначены задания каждого на сегодняшний день. Он висел на стене у одного из окон, простой черный прямоугольник, к которому были прикреплены белые пластиковые буквы. Каждый детектив должен был вставлять в прорези свою фамилию вместо того, кого он заменял. У детективов был иной распорядок дня, чем у патрульных, которые работали пять дней по восемь часов, а потом трое суток отдыхали. Поскольку в участке было шестнадцать детективов, они автоматически разбивались на три команды по пять человек. В этот ясный октябрьский день на прямоугольнике были обозначены имена шести детективов. Трое – Хейз, Клинг и Мейер – находились в дежурной комнате.