Вдовы

Она продолжала утираться разорванным «Клинексом».
— Никаких угроз — по телефону или письменно?
— Нет.
— Каких-нибудь требований... Шантаж. Или кто-нибудь был ему должен...
— Нет.
— Или он кому-нибудь был должен?
— Нет.
— Какие-то проблемы с начальством?
— У него свое дело.
Опять — в настоящем времени. Так вот и скачет из прошлого в нынешнее, адаптируясь к реальности внезапной кончины.
— Что за бизнес? — спросил Карелла.
— Он адвокат.
— Можем ли мы узнать название конторы?
— «Шумахер, Бенсон и Лееб...» Он — старший партнер.
— Где находится контора, мэм?
— В центре, на Джаспер-стрит.
— Были у него неприятности с партнерами?
— Я этого просто не знаю.
— Или с кем-нибудь, имеющим отношение к делу?
— Не знаю.
— Он кого-нибудь недавно увольнял?
— Я не знаю.
— Миссис Шумахер, — сказал Браун, — мы обязаны об этом спросить: была ли у вашего мужа связь с другой женщиной?
— Нет.
И точка.
— Мы также должны спросить, — продолжал Карелла, — у вас есть связь с кем-нибудь?
— Нет.
Она выпрямилась, твердый взгляд со слезами.
— Значит, это действительно был счастливый брак.
— Да.
— Вы понимаете, мы обязаны этим поинтересоваться, — сказал Браун.
— Понимаю.
Но она все-таки не понимала. А может, и понимала, кто ее знает. Так или иначе, такие вопросы причиняют боль. Карелла вдруг представил себе полисменов из 45-го, спрашивавших его мать, был ли ее брак счастливым. Правда, то было несколько иное. Но было ли? Неужели они настолько погрязли в полицейской рутине, что забыли об убитом здесь человеке? Забыли о том, что убитый был мужем этой женщины, а женщина была человеком... Неужели стремление схватить негодяя было настолько сильным, что они смело и без оглядки выматывали душу хорошим людям только потому, что они попали под руку? А может быть, и того хуже: забыли, что на свете вообще есть хорошие люди?
— Извините, — произнес он.
— Миссис Шумахер, — сказал Браун, — как вы отнесетесь к тому, что нам придется осмотреть вещи, принадлежащие вашему мужу? Его записную и адресную книжки, личный календарь с пометками и, кроме того, дневник, если он его вел...
— Он не вел дневника.
— Ну, все что угодно, что-нибудь, что он мог записать, разговаривая по телефону, настольный блокнот...
— Я покажу вам его стол.
— Мы хотели бы также осмотреть его личные вещи, если вы не возражаете.
— Зачем?
— Понимаете, иногда мы натыкаемся на клочок бумаги, даже фирменный спичечный коробок ресторана или магазина...
— Артур не курил.
«Ну, — подумал Карелла, — теперь все в прошедшем времени...»
— Мы будем очень аккуратны, клянусь, — сказал он.
И это при том, что до сих пор он не очень-то со всеми миндальничал.
— Хорошо, ладно, — согласилась она.
Но он знал, что они переступили грань, и настало отчуждение. Навсегда. Внезапно ему захотелось приласкать ее, утешить, как свою мать, но дело зашло уже слишком далеко, «легавый» взял верх над рядовым человеком, точнее, этого человека уже просто не было.
— Конечно, если вы позволите, — промямлил он.
Маргарет показала им стенной шкаф убитого с его вещами. Они обшарили все карманы в пиджаках и брюках, но не нашли ничего. Рядом с гостиной была комната, меблированная под кабинет, с письменным столом, креслом и рядом книжных полок, заставленных в основном томами по юриспруденции... Они тотчас нашли записную книжку и настольный календарь с пометками о визитах и встречах. Детективы попросили Маргарет разрешить им взять это с собой под расписку, чтобы все было на законном основании. В одном из нижних ящиков письменного стола детективы нашли небольшой ящичек, в котором обнаружили незаполненную чековую книжку и маленький красный конверт с ключом от банковского сейфа-депозита...
Вот так в понедельник утром они обнаружили еще одну пачку писем эротического содержания.
 
Глава 4
"Среда, июнь, 14
Привет!
Я надеваю свое новое суперсексуальное белье, красный полулифчик (называю его так, потому что он выпячивает мои груди и открывает соски), затем пояс с красными шелковыми чулками и тончайшие красные штанишки; ты таких тонких еще не видывал. Они тоже из красного мягкого и блестящего шелка. Это обошлось в целое состояние, но я просто не могла удержаться. На закуску: голубой костюмчик этакой примадонны с коротким двубортным жакетиком и юбкой очень хитроумного покроя. Пока стоишь — все абсолютно пристойно, но достаточно присесть, как разрез (до пояса!), стоит хоть чуточку раздвинуть ноги, практически толкает сидящего рядом мужчину запустить руку между ног...
Кстати, ты действительно хочешь, чтобы я писала тебе именно такие письма? Ну что ж, мне это тоже нравится. Вот как все происходит в моей фантазии. Мы снимаем комнату в отеле, а потом спускаемся в ресторан и находим там будочку, укрытую от постороннего глаза. Ты садишься рядом и просовываешь руку в щель, образованную юбкой, добираешься до моего самого сокровенного места, уже горячего и мокрого, изнемогающего по тебе... Еще секунда, и я теряю сознание от оргазма, но сразу же прихожу в себя: теперь моя очередь. Я расстегиваю «молнию» на твоих брюках и нахожу свой вожделенный предмет, он уже твердый, как палка. Я беру его и начинаю гладить, он становится еще тверже; потом я выбираю момент, когда никто не смотрит в нашу сторону, делаю вид, что роняю салфетку на колени, нагибаюсь и начинаю лакомиться им, да так, что ты в изнеможении умоляешь меня побыстрее довести дело до конца. Но я ничего и слушать не хочу, работаю губами и языком до тех пор, пока ты не начинаешь стонать, а потом говорю: «Хватит. Идем в комнату».
Мы кое-как приводим себя в порядок, уходим из зала и поднимаемся на лифте. В комнате я сбрасываю голубой костюм, а ты буквально разрываешь на куски мои красные штанишки и бормочешь, что я свожу тебя с ума. А я опять расстегиваю твою «молнию», приспускаю брюки и встаю на колени, а затем заглатываю твой зверский инструмент. Ты срываешь с меня остатки одежды, поднимаешь с колен и начинаешь жадно лобзать мои соски. У меня опять оргазм. Жаль, что это наступает у меня с тобой слишком быстро, даже если ты просто целуешь мои соски, но я знаю, что все еще впереди, что ты захочешь от меня большего. Ты всегда хочешь от меня большего... Ты поднимаешь меня и несешь к кровати, встаешь на колени, раздвигаешь мои ноги, входишь в меня, медленно и твердо, а потом все чаще, сильнее и чаще... Ну, давай же, бэби, давай, давай...
Скоро увидимся.
Бай!"
— Ух, эта женщина меня ужасно возбудила! — сказал Браун.
Покачав головой, он положил письмо в стопку, обвязанную резинкой. Он сидел рядом с Кареллой в одной из полицейских машин без опознавательных знаков. «Плимут»-седан трехлетней давности с кашляющим изношенным кондиционером. По дороге к квартире Шумахера оба полицейских буквально изнемогали от жары. Утром им потребовалось целых полтора часа, чтобы получить ордер на осмотр банковского сейфа-депозита убитого, и еще полчаса, чтобы добраться до самого банка, который находился, к счастью, неподалеку от конторы Шумахера на Джаспер-стрит. В сейфе оказались только письма и два авиабилета первого класса в Милан: один на имя самого Шумахера, другой — на имя Сьюзен Брауэр.
Всего было семнадцать писем, на пять меньше, чем написал сам Шумахер. То, что читал по дороге Браун, датировано тремя днями позже, чем первое письмо Шумахера, и, но всей видимости, это был ответ на него. Так же как и его письма, эти тоже не были подписаны. Каждое — аккуратно отпечатано на машинке и начиналось одним и тем же приветствием и заканчивалось одинаково: «Бай!»
Словно жизнерадостная девица затеяла переписку с приятелем, которого встретила в летнем лагере. «Ничего себе девчушка», — подумал Браун.
— Ты думаешь, он охладевал? Терял интерес? — спросил Браун.