Девушка, золотые часы и все остальное

— О.
— у босса такая радостная улыбка появилась на лице, когда мы тебя показали. Наверно, ты в этом деле самый большой выигрыш. Все говорят, что ты стоишь двадцать семь миллионов долларов… Тут и потрудиться можно.
— Куда они могли увезти мисс Бомонт?
— Не знаю.
Может, за яхтой еще наблюдают.
Тогда придется везти ее в другое место, а если у босса есть еще помощники, то и какой-нибудь безопасный дом тоже, наверное, приготовлен. Так как насчет тех двадцати семи миллионов?
— А что?
— Босс эти деньги ищет, да?
— Понятия не имею.
— Если кто-то украл такую кучу денег, то на него каждый имеет право охотиться. Не сумел все скрыть — сам виноват, что стал мишенью.
— Я счастлив получить совет от такого специалиста.
Рене медленно подошел, схватил своими мозолистыми пальцами за нос Кирби и с силой повернул на четверть оборота. Это было унизительно и зверски больно. Слезы потекли по щекам Кирби.
— Говори со мной вежливо, — посоветовал Рене. — Нам долго ждать. Ожидание может быть легким, может быть тяжелым, как хочешь.
Рене вернулся на прежнее место и начал чистить ногти перочинным ножом. Когда прошло несколько минут, Кирби неуверенно проговорил:
— Извини — Джозеф не говорил, когда нас могут забрать отсюда?
— Кто?
— Мистер Локордолос.
— Я его не видел. Видел только босса. Миссис О’Рурк.
— О.
Рене печально покачал головой.
— А эта Уилма пыталась качать права. Очень глупо. Босс сделала ей укол. У нее был такой шприц-тюбик. Тридцать секунд, и Уилма храпела.
Со стороны кухни появился Рауль. Левый глаз у него заплыл.
Он ел что-то из консервной банки.
— Что там у тебя еще? — с отвращением спросил Рене.
— Бобы.
— Опять бобы, черт возьми?
— Хорошая пища.
Рауль заговорил с Рене на языке, в котором Кирби вскоре узнал вульгарный французский Северной Африки с примесью испанских, итальянских и арабских слов. Хотя и с трудом, он вскоре понял, что Рауль просит впустить его в спальню — ему пришла охота позабавиться с тощей девкой, которая сейчас спит. К ужасу Кирби, Рене не отреагировал с подобающим негодованием. Напротив, у него был скучающий вид. Он задал вопрос, которого Кирби не понял. Рауль небрежно ответил, что никто ведь не узнает. Да и вообще, что в этом плохого? А время провести помогает.
Кирби уже не осознавал, что Рене сейчас пожмет плечами и одобрительно кивнет, и у него появилось какое-то странное ощущение — будто он «не в фазе» с окружающим. Золотые часы истончили ткань объективной реальности, позволяя думать о послушном мире как о сцене для примитивного фарса, для фокусов, для легких побед добродетели над злом. Но сейчас для Уилмы Фарнхэм все игры кончились, а он, Кирби, не сможет остановить этих животных. Для Кирби Уинтера мир вдруг стал прежним, состоящим из крови, боли и разбитых сердец.
Он уловил смысл следующего замечания Рене — если им придется провести здесь всю ночь, то девкой, конечно, надо воспользоваться, и лучше всего разыграть ее в карты.
Матросы сели за столик. Тасуя карты, Рене посмотрел на Кирби и спросил:
— Как тебе удалось отключить нас и связать?
— Мне помогали, — кратко ответил Кирби.
— Тогда понятно. У тебя был газ или еще что-нибудь?
— Что-то в этом роде.
— Босс очень интересовалась. Она захочет, чтобы ты ей все рассказал. Все, что может пригодиться, ей интересно.
Слушая монотонное шлепанье карт, Кирби думал о том, что часы, наверное, все еще лежат у него в правом кармане брюк. Он еще больше согнул сгорбленную спину, опустил связанные локти к правому бедру и провел по нему левым локтем. Явственно ощущались круглые контуры часов.
— Ты там не умничай, — насторожился вдруг Рене.
— У меня плечо затекло, — пробормотал Кирби.
Это решающая минута в моей жизни, подумал он. Сейчас я должен или стать тем, кем, по мнению дяди Омара, я могу стать, или полностью сдаться.
Интересно, стоит ли еще у дома машина Бонни Ли? По логике, они должны были ее здесь оставить. Машина очень заметная. Для Шарлы Бонни Ли была новым фактором в уравнении. Но он чувствовал, что Шарла с максимальной быстротой и эффективностью приспосабливается ко всем новым факторам. А если машина все еще на прежнем месте, то ключи, конечно, торчат в замке зажигания: Бонни Ли знала, что уезжать, возможно, придется очень быстро.
Рене и Рауль тем временем начали спорить: Рауль посчитал себя обманутым.
— Об этих двадцати семи миллионах… — проговорил Кирби.
Оба уставились на него.
— Да?
— Очень скучно и неудобно просто сидеть здесь. Может, сыграем во что-нибудь втроем? У меня есть деньги.
— У тебя нет денег, — сказал Рене. — Мы их взяли. Поделили между собой. Двенадцать сотен.
«Остальное, — вспомнил Кирби, — спрятано под матрасом у Бонни Ли».
— Я мог бы дать долговую расписку в счет тех двадцати семи миллионов.
Рене презрительно усмехнулся.
— И босс заплатит нам по твоему долговому обязательству, Кирби?
— Она — нет. Я сам заплачу.
— Сам ты ничего не сделаешь.
Наступил особый момент истины. Кирби улыбнулся.
— А вас не удивляет, что я воспринимаю все это так спокойно?
Рене едва заметно поморщился.
— Я думал, ты предложишь мне сделку. Конечно, я бы не согласился, но, может, мне интересно, почему ты этого не делаешь.
— Сдавай, — поторопил его Рауль.
— Заткнись. Уинтер, я не вижу, чем бы ты еще мог играть. Три дня на борту — и ты будешь готов отдать сестру, если босс попросит. Она очистит тебя догола, а потом оставит для забавы или вышвырнет, это уж как ей захочется.
— Самое большое, что сможет получить от меня миссис О’Рурк, это партнерство.
— Вот уж она удивится.
— Не сомневаюсь. Получить доступ к моим счетам можно только с помощью фотографии и отпечатков пальцев.
— Чего-чего? — изумился Рене.
— Счета номерные, конечно, но с них ничего нельзя снять без моего личного присутствия. Шестьсот счетов в девяти странах, все устроено именно таким образом.
Рене задумался.
— Если ты вдруг умрешь, как можно достать деньги?
— Никак нельзя. Если на каком-либо счете не будет движения пять лет, он автоматически закрывается, а вся сумма переводится указанному мною лицу или организации. Так что от меня мертвого твоему боссу никакой пользы, и ничего она из меня не сможет выжать такого, что дало бы ей доступ к счетам.
— Но она этого не знает?
— Пока нет. А когда узнает, то будет обращаться с нами очень нежно, со мной, мисс Фарнхэм и мисс Бомонт. И даже мисс Олден.
— А что если с ними до сих пор обращались не очень нежно?
— Тогда я уменьшу долю участия миссис О’Рурк, это будет вроде наказания за жадность и дурные манеры. Вот видишь, друг мой, все будет хорошо для меня, если миссис О’Рурк умеет мыслить логически.
Рене нахмурился.
— Тогда зачем же ты с ней всю эту свару устроил?
— А зачем с кем-то делиться? Но теперь, коль уж она выиграла этот раунд, я могу дать ей кусок. Хватит всем, по-моему, а?
— Половины от двадцати семи миллионов хватило бы мне до конца жизни, — ухмыльнулся Рене.
— Я не поставлю на карту так много. Но сколько бы я ни поставил, расплатиться смогу, если проиграю — уж это ты должен понимать.
— Она сказала держать его связанным, — вмешался Рауль. — Сдавай.
— Мы можем играть с ним и связанным, Рауль.
— Мне это не нравится, — заявил Рауль.
Рене перешел на язык, которым уже пользовался раньше, и объяснил Раулю, что опасности никакой нет, все будет под контролем. С Кирби игра только на деньги. Записи выигрышей и проигрышей можно вести отдельно, чтобы потом определить, кому первому достанется девчонка. Рауль пожал плечами, показывая, что согласен.
Рене подошел и поднял Кирби вместе с креслом. Это была впечатляющая демонстрация грубой силы. Поставив кресло к столику, он одним движением матросского ножа перерезал веревку, связывавшую руки Кирби. Новой веревкой быстро привязал левую руку Кирби к подлокотнику кресла, потом набросил веревочную петлю ему на шею и закрепил на спинке кресла. При всем том, что приятно было освободиться от прежнего скрюченного положения, Кирби понимал, что выиграл он намного меньше, чем надеялся. Правая рука у него была свободна, но одной рукой он вряд ли успеет вытащить часы из кармана и перевести стрелку. А если и успеет, в красном мире он будет почти столь же беспомощен.