Легкая нажива
— Как? Чего я такого делаю?
— Ты не какой-нибудь клерк, Джерри. Мы купили тебе хорошего малого, этого Даррена. Купили лучшее, что могли достать. Чтобы он выполнял все до мелочей. Но ты влезаешь во все дыры, постоянно путаешь ему карты.
— Я знаю тебя черт знает сколько, Эл. Я ворочал большими делами, когда этот пацан еще соску сосал. И теперь ты будешь слушать этого Даррена, а не меня? Чего ему не хватает? Ну, иногда приходится наставить его на правильный путь...
— А кто тебе сказал, что я слушаю Даррена? Да он доволен всем дальше некуда.
— В чем же тогда дело?
— Максу нравится, как сейчас тут все идет. Макс — человек соображающий, Джерри. Ему кажется, что ты зря вмешиваешься. И еще ему кажется, что ты как присосешься к бутылке, так и не отстанешь от нее, пока не перестанешь соображать, что делаешь. Теперь послушай, как будет дальше. Ты перестанешь лезть в управление отелем и будешь появляться на сцене, когда у Макса возникнут особые проблемы. Но когда они возникнут, ты уж будь как стеклышко, парень. И не иначе. А уладишь дело — все, слезай с горшка, оставь дела Даррену до другого раза, когда получишь сигнал от меня или Макса.
Баклер уставился на него, кипя от гнева:
— Я управляю этим отелем, Эл. И если я вижу, что надо поправить этого молокососа, то я...
Эл, сделав два огромных шага, приблизился к Баклеру вплотную и, с улыбкой прихватив его дряблую щеку, легонько, но болезненно встряхнул голову.
— Эх, парень, парень... Ну, говори, что ты там хочешь доказать мне?
— Я только...
— Ты здесь как дома, Джерри. Ты пьяница, но мы тебя очень любим. Не хотелось бы, чтобы ты выступал сейчас передо мной, Джерри. Не хотелось бы просить Гарри с Бобби свозить тебя в пустыню и слегка подломать. Им было бы неприятно заниматься этим, а мне — заставлять их, поверь. Но все равно это лучше, чем передавать дело Максу, а у него есть пара охранников, не чета Гарри и Бобби. Поэтому изобрази улыбку, Джерри, и скажи, что выполнишь все на тысячу процентов.
Баклер выдавил из себя страдальческую улыбку:
— Конечно, Эл, конечно. Я тебя понял. — Он издал звук, отдаленно напоминающий смех. — Я не буду влезать в работу, раз мы все уже подготовили для этого Хью Даррена. Я... так будет лучше, Эл.
— А теперь иди полакай из своего стаканища. — С этими словами Эл поощрительно похлопал Баклера по плечу, и тот, втянув голову, заспешил к дверям.
Там он обернулся и хмуро спросил:
— А стол и табличку на дверях можно оставить? И говорить, что я управляющий?
— Ты и есть управляющий, Джерри! Хочешь табличку побольше? Хочешь из золота? Хочешь пошикарнее стол? Только скажи.
— Нет. Все... Как это?.. Все нормально, Эл. Все нормально.
Выйдя из спальни, Эл увидел, что появился Арти Джилл, а с ним две девицы с головами, как репьи, и футболист из «Рэмса». К семи вечера в большой гостиной собралось человек двадцать. Один из трех «владельцев» появился неожиданно.
Еще во времена, когда отель только строился, специалисты-социологи решили, что привлекательность отеля для широкой публики возрастет, если заставить ее поверить, что в число основных совладельцев «Камеруна» входят три ее идола. Этих идолов тщательно отобрали и дали им по полпроцента акций.
Один был мужчиной средних лет, претендовал на сходство с героями вестернов, носил корсет, был гомосексуалистом и прятал шепелявость в нарочито растянутом произношении слов; на лице нес печать неизменного благородного смирения. Вторым таким совладельцем была женщина — неоднократно замужняя, глупая, ленивая, взбалмошная фотогеничная блондинка, единственное достоинство которой состояло в умении глубоко вздохнуть, когда подскажут. Нельзя было сказать, что она хорошо сохранилась, но постоянные косметические операции с головы до ног плюс высококлассные кино— и фотооператоры и мастера по свету поддерживали ее в роли богини не одного поколения прыщавых подростков. Третьим совладельцем — это он явился нежданно-негаданно — был прославленный джазист, который вот уже многие годы и ноты не выдул из инструмента. Дурные наклонности и злоупотребления низвели его почти до мира полусвета, где он вполне обходился словарным запасом в восемьдесят слов; его тщательно направляли и демонстрировали публике нервные люди из ближайшего окружения, делавшие неплохой бизнес на его старых записях.
В разгар вечеринки Эл Марта улучил момент и, отведя Макса Хейнса в сторонку, сообщил, что Джерри Баклер заглотнул все без звука. Макс был явно доволен таким исходом и сказал, что даст знать Даррену.
— А что, Макси, не подкинуть ли этому малому пару-другую сотен к жалованью?
— Да он и сейчас неплохо получает.
— Э-э, тут два соображения. Во-первых, он здорово провернул вот это дело, а во-вторых, — Эл постучал по груди Макса и подмигнул, — чем больше имеешь, тем больше рискуешь потерять. Верно я говорю?
— Ты всегда верно говоришь, Эл.
— Я смотрю вперед, думаю дальше. А раз думаю, то и тебе говорю. Ты сразу не садись на этого парня. Подводи постепенно. Окажи ему одну услугу, другую. Не надо резких перемен, это будет неестественно. Потихоньку, полегоньку, и он почувствует себя — как бы это сказать? — вроде как обязанным. Как раз на тот случай, когда тебе понадобится маленькая услуга, и немедленно, а Джерри будет набравшись.
— Хорошо, Эл.
— Макси, у тебя что-то со вкусом не в порядке, я насчет одежды. Цвет, покрой. Взять этот пиджак — как у школьника.
— Эл, сердцем я всегда молодой. Знаешь, на этой неделе мы снимем сверху тысяч сорок, не больше. Но даже это меня не беспокоит. И знаешь почему?
— Макс, друг, скажи.
— Потому, друг мой Эл, что в субботу приезжает Гомер Гэллоуэлл из Форт-Уэрта, свеженький и готовенький. Мы нанесли ему в последний раз пробоину в двести кусков.
— Ну остановится он здесь, а с чего ты взял, что он будет играть? Может, он решит, что в этом месте ему не светит, и до стола дело не дойдет?
— Я вижу, как работает его мысль, будто у него окошко в голове, Эл. Он верит в закон средних чисел. И потому еще игра будет, что, по его понятиям, у нас лежат его деньги. Я готов даже спорить, что он выберет тот же стол и будет ставить тем же манером.
— А как он ставит?
— Эл, ты сам прекрасно знаешь, что верного способа нет. Он играет на известный порочный манер, удваивая ставку при проигрыше. Для такого клиента, как Гомер, я бы с удовольствием установил новенький лимитик, как в последний раз. Этакий новенький, жирненький лимитик, он был бы счастлив. А потом мы сидим себе тихо и смотрим, как наши кубики опять его наказывают. Никто в мире его раньше не наказывал, поэтому он прошлого проигрыша не забыл.
— Он у нас по красному ковру во всем, Макси...
— Дыши ровнее, Эл. Мы с Дарреном все сделаем. Захочет — мы ему яхту на озеро Мид пригоним. Понадобятся какие-нибудь, скажем, японочки, блондиночки или близняшки — я ему пришлю их в подарочной упаковке, этому доброму старому Гомеру Гэллоуэллу.
— А сколько с ним людей?
— Никого, как и в прошлый раз. Он, наверное, подозревает, что занимается ерундой, поэтому и приезжает в одиночку, чтобы никто его здесь не видел.
— Сколько он стоит, Макс?
— Если меньше ста миллионов, то обещаю съесть его самое большое ранчо простой алюминиевой ложкой.
Эл похлопал Макса по крепкому плечу:
— Значит, все возьмешь на себя.
— Возьмем все, что можно взять, босс.
* * *В десять часов, когда Хью Даррен занимался проверкой работы службы регистрации, Макс Хейнс сказал, что хотел бы поговорить с ним наедине. Они прошли в кабинет Хью, и тот включил свою настольную лампу.
Макс сел за стол Джерри, где было полутемно, и вздохнул:
— Джерри больше тебе не помеха, парень. Думаю, тебе это приятно узнать.
— Да, действительно приятно, Макс. Теперь гораздо легче будет работать. Спасибо.
— Время от времени мы будем с тобой обсуждать наши дела, и все пойдет как по маслу, так?