Обреченные

Он пошел было прочь. Но один из охранников взял его под руку и подвел к головной машине, где на заднем сиденье развалился толстяк, похожий на жабу. Линда пошла наверх вслед за людьми, несшими носилки, по каменной лестнице, на второй этаж, в кабинет врача. К ее удивлению, в кабинете все сверкало, оборудование было современное и дорогое. Через открытую дверь видна была маленькая палата, в которой стояло четыре кровати. На одной лежал ребенок; очевидно, он спал. Доктор велел охранникам поставить носилки возле одной из кроватей. Хорошенькая светлокожая медсестра поспешила на помощь. Опустила стенку кровати, и миссис Герролд на глазах у Линды переложили с носилок.
Потом охранник с водителем опустили носилки, улыбнулись Линде, еще о чем-то переговорили с доктором и ушли. Сестра позвала врача. Тот склонился над кроватью. Потом, так же улыбаясь, подошел к Линде.
– Извините, – сказал он. – Сеньора умерла.
Из-за дурацкой улыбки его слова показались непристойностью. Линда, отстранив доктора рукой, бросилась в палату и склонилась над постелью. Медсестра печально смотрела на нее красивыми большими глазами. Линда опустила взгляд на мучнисто-серое лицо покойницы. Сомнений не было.
К ней подошел врач со стаканом в руке.
– Прошу вас выпить, – улыбаясь, предложил он.
Она автоматически выпила. В воду добавили какое-то снадобье, придавшее ей слегка горький привкус. Доктор забрал пустой стакан.
– Труп едет в Эстадос-Унидос, да? – спросил он.
– Да.
– Сильно жарко. Лед лучше. Есть одна человек в Сан-Фернандо, она может все уладить и везти труп в Матаморос. Да?
– Это решит мой муж.
– Да.
Линда услышала знакомые шаги. Джон поднимался по каменным ступеням. Она пошла к выходу и встретила его на пороге кабинета. Он хотел пройти мимо нее и спросил:
– Где она?
Линда схватила его за запястья:
– Прошу тебя, милый. Она... умерла, буквально минуту назад.
Он смотрел на нее невидящим взглядом.
– А? Что? – Потом выдернул у нее руки и подошел к матери.
Опершись на край кровати, опустился на пол на колени, зарылся лицом в простыни, обнял тело матери и громко, в голос зарыдал. Линда пошатнулась; целое ужасное мгновение ей казалось, будто покойница тихонько посмеивается и от этого ее тело сотрясается. Доктор стоял рядом, по-прежнему улыбаясь. Всхлипы Джона стали напоминать смех. Голова у Линды закружилась, стены вокруг закачались. На нее наваливалась темнота. Медсестра первой заметила ее состояние. Она быстро подошла к Линде, взяла ее за руку, вывела в приемную и силой усадила на стул. Линда опустила голову. Темнота немного отодвинулась от нее, отступила; до слуха донесся странный певучий звук. Она выпрямилась и слушала, как рыдает Джон. Он совершенно измучен. Он не сможет принять никаких решений.
Она встала и нерешительно направилась к нему.
– Джон...
– Оставь... меня в покое!
– Доктор говорит, здесь есть человек, который может доставить тело в Матаморос. Возьми свои и ее документы, тогда ты сможешь перевезти ее через границу и устроить так, чтобы ее отправили в Рочестер. Ты можешь это сделать? Ты меня слушаешь?
– Я... поеду с ней.
– А наша машина? Лучше я вернусь и пригоню ее. Где мы с тобой встретимся?
– Не знаю.
– Сообщи в полицию Браунсвилла, где ты остановишься. Я с ними свяжусь. Ладно?
– Да, – сказал он глухо, не поднимая головы.
– Ты отдал ключи от машины той девушке?
– Да.
– Дай мне денег.
Он вытащил из брюк бумажник и, не глядя, протянул ей. Она взяла бумажник, вынула несколько купюр по двадцать песо и пятьдесят американских долларов. Потом положила бумажник на край кровати, рядом с его рукой. Наклонилась и вгляделась. Зачем, ради всего святого, он так судорожно сжимает в кулаке грошовый желтый механический карандаш? Прежде она не видела в его карманах такого карандаша.
– В Браунсвилле владелец любого похоронного бюро доставит тело в Рочестер.
– Пожалуйста, прекрати со мной разговаривать.
– Может, из Матамороса ты сумеешь дозвониться до гробовщика? Он переедет реку и заберет тело.
– Я не ребенок. Сумею сделать все, что надо.
– А может, тебе стоит вернуться вместе со мной? Пусть знакомый доктора сделает все, что надо.
– Она умерла. Больше тебе не нужно ревновать меня к ней.
Линда круто повернулась на каблуках. Спустилась по каменным ступеням и вышла на узкую улочку. Здесь было заметно прохладнее: здания с западной стороны площади отбрасывали тени, доходящие до фундамента зданий на противоположной стороне. Черный седан уехал. Из закусочной на углу доносились негромкие звуки гитары; носовой тенор пел «Марию Бониту». Посреди улицы трусил щенок. Чумазый мальчишка вынырнул из ниоткуда и затянул:
– Un centavo, senorita, un centavo, por favor. [3]
Она повернула к реке. Мальчишка шел за ней по пятам.
Линда чувствовала свою отгороженность от всего мира, словно ее заключили в какую-то оболочку, сквозь которую все видимые образы и звуки проникали как сквозь туман. Она догадалась, что это – действие того снадобья, которое подсунул ей доктор. Как приятно гулять и быть одной! У розового домика стояли двое молодых людей. Они проводили ее взглядами. Когда она отошла от них примерно на десять шагов, до нее донесся негромкий свист – честь, которой все мужчины-мексиканцы удостаивают любую блондинку.
Даже вопрос о ее замужестве больше не мучил ее. Какая разница, будет ли она жить с Джоном дальше? Ее провели. Она отдала свое тело белому рыцарю, которого нет и никогда не было. Отдалась ему сама, жадно и нетерпеливо.
Улица закончилась; дальше опаленная солнцем дорога пошла под уклон. Канючащий мальчишка прекратил преследовать ее. Линда прошла мимо бензоколонки, мимо продавца газировки. Хоть бы никогда не приближаться к реке, а просто идти и идти в сгущающихся сумерках. Навстречу ей попадались женщины, держащие на головах огромные тюки белья – они выстирали его в мутной воде реки, высушили и отбелили на солнце.
Дорога кругами спускалась вниз. Повернув к реке, Линда увидела лежащий на боку грузовик, беспомощный, словно лошадь, которая поскользнулась на льду. В воде на корточках сидели люди; они ругались, пытаясь вытащить машину с помощью домкрата и клиньев. Казалось, в их действиях нет никакой организации: никто не руководил спасением грузовика. На этом берегу парома дожидалось всего четыре машины. Поглядев через реку, Линда увидела, что дорога вдали полностью затуманена сумерками, – солнце село уже так низко, что скрылось за гребнем холма; скоро и этот берег тоже накроет тьма. Однако видно, что «эм-джи» и пикап все так же возглавляют вереницу машин, – должно быть, грузовик свалился в реку вскоре после того, как два черных седана съехали с парома на берег.
Она долго стояла, безмятежно наблюдая за ними. Нет нужды спешить с принятием решения – каким бы оно ни было. Успокоительное лекарство еще действовало, словно ватой окутывая закоулки ее сознания; чувствуя, как эффект его ослабевает, как проясняется голова, Линда почти жалела об этом.
К ней, ухмыляясь, подошел угловатый лодочник. Он размахивал руками, жестами показывая то на нее, то на тот берег, то на свою плоскодонку. Наконец, отставив три пальца, проговорил:
– Solamente tres pesos, senorita. [4]
Какое-то время Линда тупо смотрела на него, затем кивнула и побрела вниз, к реке. Лодочник держал плоскодонку, пока она в нее залезала. Линда послушно села посередине, куда он ей показал, и натянула юбку на колени. Он сел на корме и заработал веслом, разворачивая тупой нос лодки против течения. Плоскодонка пересекала реку под углом. Линда почему-то вспомнила о щенке, который трусил посреди мостовой в Сан-Фернандо.
Билл Дэнтон отошел от своих приятелей и неспешно спустился к воде, чтобы помочь ей вылезти на берег. Ожидая, когда они подплывут, он засунул большие пальцы рук за пояс рабочих брюк цвета хаки. Потом подтянул нос лодки к берегу, подал Линде руку и помог ей выйти. Повернувшись, она расплатилась с лодочником. Тот покачал головой и ухмыльнулся.