Лилит

– Как я сюда попал? – спросил я, видимо, слишком громко, так как тут же получил ответ на этот вопрос.
– Вы прошли сквозь дверь. – ответил странный и довольно грубый голос.
Я оглянулся назад, затем посмотрел вокруг, но рядом не обнаружилось ни единого человеческого существа. Я пришел в ужас оттого, что, похоже, безумие занесло надо мной свою костлявую руку… Смогу ли я впредь доверять своему сознанию и своим чувствам? И в тот же миг я понял, что это ворон говорил со мной, так как он с выжидающим видом стоял рядом и смотрел на меня снизу вверх. Несмотря на то, что солнце не светило, птица отбрасывала тень, которая казалась частью ее самой.
Я умоляю моего читателя отнестись с пониманием к моей попытке быть вразумительным, если в данном случае понимание между нами действительно возможно. Я находился в мире (или назовем это «состоянием вещей», «структурой условий» или «идеей существования»), так мало согласном с обычаями и образом жизни нашего мира (который мы привыкли считать единственным), что лучшим способом описать или объяснить его будет беглый набросок того, что мне удалось пережить.
Я, правда, начинаю опасаться, что взялся за непосильный труд, пытаясь рассказать о том, что заведомо не могу объяснить, потому что никогда мне не подобрать слов, соответствующих образам в моей голове.
Я наговорил уже много такого, от чего бы с радостью отказался, если бы знал, как найти более точную замену своим высказываниям. Но как только я пытался описать реальность подходящими сочетаниями слов, я оказывался в странном положении: вещи, о которых я говорил, теряли очертания, а я чувствовал себя так, как чувствует себя только что проснувшийся человек, когда хорошо знакомые предметы его привычного обихода меняются до неузнаваемости.
Я подумал, что птица, которая может обратиться к человеку на его собственном языке, имеет право как минимум на вежливый ответ.
Привычка каркать придавала некоторую резкость его голосу, но он, этот голос, не казался неприятным. А то, что он сказал, все же проливало некоторый свет на происходящее со мной. И потом, он не был груб… Я возразил:
– Ни через какую дверь я не проходил.
– Я видел, как вы прошли сквозь нее! – решительно, но вежливо заявил ворон. – Я видел это своими собственными старыми глазами!
Я упорствовал:
– Сроду не видел никаких дверей!
Он ответил:
– Конечно же, не видели! Все двери, с которыми вы были знакомы до сих пор, вели внутрь, а вот теперь вам попалась одна, которая ведет наружу! Должно быть, вам это странно, – задумчиво продолжал он, – что большинство дверей приводило вас внутрь!
– Вы меня очень обяжете, если скажете мне, где я нахожусь.
– Это невозможно! Вы же ничего не знаете о пространстве и местах, которые в нем есть. Есть, пожалуй, единственный способ несколько приблизиться к понимаю того, где вы, – начинайте чувствовать себя здесь как дома.
– Но как начать?.. Вокруг все так странно!
– Займитесь чем-нибудь.
– Чем?
– Чем хотите. Скоро вам станет лучше. Видите ли, до тех пор, пока вы не у себя дома, вам будет казаться, что отсюда очень трудно выйти, хотя все, что действительно надо сделать, – это просто взять и войти.
– Мне показалось досадным то, что сюда слишком просто попасть! В другой раз я и пробовать не стану!
– Вы ошиблись, попав сюда, вполне возможно, что вы когда-нибудь ошибетесь еще раз, и выйдете отсюда. Пока же вам выпало несчастье понаблюдать.
– Вы никогда отсюда не выходите, сэр?
– Иногда мне бывает угодно. Но ненадолго и недалеко.
Ваш мир недозрелый, одновременно детски наивный и чересчур самодовольный; видите ли, он не слишком подходящее место для старого ворона, а это я – к вашим услугам!
– Выходит, я ошибался, считая человека существом высшим по отношению к птице?
– Очень может быть. Мы не тратим сил нашего ума на то, чтобы определить главенство; мы принимаем человека и птицу такими, какие они есть… Знаете, по-моему, теперь моя очередь задать вам вопрос!
– Вы имеете полное право. У вас наилучшее из прав, – ответил я, – оно определяется тем, что вы можете это сделать.
– Прекрасно! – прервал он меня. – А теперь скажите мне, кто вы такой; конечно, если вам случайно это известно.
– Как это может быть мне неизвестно? Я – это я, такие вещи нужно знать!
– Если вы знаете, что являетесь собой, то вы должны быть уверены, что вы не есть кто-то другой! Но точно ли вы – это вы? Вы ручаетесь, что вы не свой собственный отец? О! Прошу прощения!.. Или дурак при собственной персоне? Молю, ответьте, кто вы?
В конце концов я начал понимать, что мне вряд ли удастся дать ему вразумительный ответ о том, «кто есть я собственно». А в самом деле – кто я? Ведь это и впрямь не ответ на вопрос, мало ли кто может быть – «я»!
И тут я понял, что был с собой совсем незнаком, не знал, кем я был раньше; и у меня даже нет точки опоры для того, чтобы определиться, что я – не кто-то иной. Что касается того имени, которое было у меня в собственном мире, так я его забыл! Более того, не собирался тратить время на то, чтобы его вспомнить, так как оно все равно ничего не значило, а то, что оно могло бы значить, не имело для этого мира никакого значения. К тому же я почти забыл, что там у каждого была привычка носить имя! Поэтому я промолчал, и это было мудро, ибо что же я мог сказать такому существу, как этот ворон, которое видело сквозь случайное, внешнее сущность предмета?
– Посмотри на меня, – сказал он, – и скажи мне, кто я такой.
Пока он говорил, он повернулся ко мне спиной, и я тут же его узнал. Конечно же, это не ворон, а человек выше среднего роста, сутулый и очень тощий, одетый в черный длинный фрак. Снова он повернулся, и я увидел, что он – ворон.
– Я видел вас раньше, сэр, – сказал я, чувствуя себя не столько удивленным, сколько одураченным.
– Как вы можете это утверждать, если вы видите меня со спины? – возразил он. – Вы себя когда-нибудь со спины видели? Да вы себя вообще никогда не видели! А теперь отвечайте: – кто я?
– Простите, – ответил я. – Я полагаю, некоторое время вы служили библиотекарем в нашем доме, но кто вы еще, я не знаю.
– Почему вы извиняетесь?
– Потому что я принял вас за ворона, – сказал я (а он был передо мной – как раз вороном, который мог выглядеть как птица и как человек).
– Вы вовсе меня не обидели. – ответил он. – Называя меня вороном, вы позволяете мне быть тем, что удовлетворило бы самые высокие запросы моих друзей. В связи с этим я преподам вам урок: никто не может утверждать, что он есть кто-то до тех пор, пока он не будет уверен в том, что он вообще есть, и не будет знать, кто именно есть. Действительно, никто не может быть самим собой так же, как не может быть чем-то пустое место. Это значит больше, чем вы сейчас можете разглядеть, но не больше того, что вам необходимо знать. Я боюсь, вы оказались здесь слишком рано, но не упустите случай сделать это место своим домом, ибо дом (можете вы это осознать или нет) – это единственное место, в которое вы можете только войти, и из которого вы можете только выйти. Есть места, в которые вы можете войти, есть места, из которых вы можете выйти, но единственное место (если вам посчастливится его найти), откуда вы можете выйти и наоборот, – это дом.
Он отвернулся, чтобы уйти, и снова я увидел перед собой библиотекаря.
Он появился не для того, чтобы снова превратиться, но чтобы лишь подобрать свою тень. Понимаю, это звучит дико, но я ничего не могу с этим поделать.
Я смотрел ему вслед, пока он не исчез, но скрыло ли его расстояние, или он просто исчез среди вереска, я не знаю.
Я подумал: может быть, я уже умер и не знаю об этом? Может быть, я сейчас в том, что мы обычно называем потусторонним миром? И мне придется скитаться, отыскивая свое место в нем? Как я смогу почувствовать себя здесь дома? Ворон сказал, что я должен здесь делать что-то… Что? И сделает ли это меня кем-то? Ведь сейчас я, увы, никто!