Смерть на выбор

— Я не слишком хорошо знала Галли, — говорила Одри. — Конечно, мы учились в одной группе в школе медсестер, вместе ее закончили и все такое. Но, знаете, многие девушки не очень-то общительны. Сама я не такая. Люблю бывать среди людей, приятно провести время — в хорошем смысле, конечно. А вы правда частный детектив? Никогда раньше не видела частных детективов.
— Да, — подтвердил я. — Но я тоже из необщительных. Миссис Лоуренс сказала, что вы жили с Галли в одной квартире?
— Совсем недолго, в прошлом году. Ей удалось снять квартиру, и она пригласила меня пожить у нее. Платили поровну. Но через пару месяцев я подыскала себе другое жилье. Мы пришли с ней к согласию, что согласия у нас не будет, понимаете, что я имею в виду?
— Не совсем.
Она присела на краешек стола, слегка покачивая пухленькой ножкой в шелковом чулке.
— Ну, я хочу сказать, ладили мы с ней, в общем, нормально, но жили все-таки по-разному. Она все где-то бегала, уходила и приходила в любое время дня и ночи, а это не очень-то приятно, я имею в виду, когда сама ты работаешь от звонка до звонка и у тебя постоянный молодой человек. Пока она вела пациента, была паинька паинькой, но в промежутках любила погулять. К тому же за мужчинами гонялась. Сама я не такая. Нет, я понимаю, любая женщина имеет право на личную жизнь, пожалуйста, сколько угодно, но зачем заигрывать с чужим парнем?
Она медленно залилась краской, поняв, что выдала себя. При этом воспоминании круглые светло-голубые глаза на розовом лице подернулись ледком. Если Одри Грэм была единственной подругой Галли, Галли осталась без подруг.
— Где и когда вы жили с ней вместе?
— В августе-сентябре, кажется. Да, в июле я была в отпуске. Квартирку она сняла в «Акации». Там была только одна спальня, кровати совсем рядом. Из этого тоже ничего хорошего не вышло. — Она снова сболтнула лишнего и покраснела еще больше — до самых корней соломенных волос.
— С какими мужчинами она водила знакомство?
— Со всякими. Она была неразборчива — понимаете, что я имею в виду? — Этот ее рефренчик начинал действовать мне на нервы. — Казалось бы, девушка, которая считает себя какой-то особенной потому, что отец ее, как она утверждает, был доктором, должна быть разборчива в знакомствах. Парочку врачей из нашей больницы она, конечно, заарканила, но люди они были женатые и на квартире у нас не появлялись — я, во всяком случае, не видела. Еще были у нее ребята из Сейфуэй, какой-то судейский, потом еще один тип — говорил, что он писатель, только книг его я что-то не видела, даже какой-то малый, который смахивал на мексиканца. Итальянец — так это уж точно.
— Фамилий их не помните?
— Когда она меня с ними знакомила, я обычно звала их по именам. Фамилии врачей мне называть не хотелось бы. Если желаете знать мое мнение, ей просто осточертел этот городишко, и она сбежала с одним из своих любовников. В Лас-Вегас или еще куда-нибудь. Она всегда говорила, что хочет повидать мир. Была о себе очень высокого мнения. Транжирила деньги на тряпки, которые были ей не по карману, и чуть не через день ела за мой счет.
В холле послышались шаги, и девушка соскользнула с края стола. В дверь заглянул высокий мужчина в белом халате. Глаза его скрывались за большими очками с толстыми красными стеклами.
— Рентгенограмма на столе, — бросил он. — Одри, через пять минут будь готова. — Потом, повернувшись ко мне, спросил: — Это вам надо поставить бариевую клизму для завтрашнего просвечивания?
Я сказал, что нет, и он вышел.
— Ваше счастье, что нет, — хихикнула Одри. — Боюсь, мне пора, — добавила она, вставая.
— Он сказал «через пять минут», — напомнил я. — А как насчет этого Спида, которого выхаживала Галли? Ну этого, с ранением в живот?
— Это вы о Германе Спиде? У него был перитонит на почве отравления свинцом или еще что-то. Нет, к нему она не приставала. Он пролежал несколько недель в третьей палате, в декабре прошлого года, а потом уехал из города. Говорят, его просто выкурили. Он был импресарио, работал с борцами в «Арене», а потом в газетах написали, что его подстрелили — в стычке между гангстерами, что ли. Я сама не читала, врачи рассказывали.
— Она, случайно, не с ним уехала?
— Нет, после его отъезда она еще некоторое время оставалась в городе. Я ее видела однажды вечером с этим самым мексиканцем или кто он там. Фамилию не помню. Турантин или вроде того. Думаю, он работал на Спида. Он пару раз навещал его в больнице. Может, Тарантул?
— Тарантул — это такой паук.
— Правда? Ну, Галли, во всяком случае, на глупую мушку не похожа. Если она с кем связывалась, у нее всегда были на то свои причины. Одного у нее не отнимешь — пожить умела. Вот только ума не приложу, что она нашла в этом типе, который на Спида работал. Я этим мексиканцам и итальянцам не доверяю — ни капли уважения к женщинам.
Мне уже слегка надоели ее сентенции, к тому же она начинала повторяться. Я встал со стула.
— Большое спасибо, мисс Грэм, — сказал я.
— Не за что. Если вам понадобятся еще какие-нибудь сведения, я кончаю работу в половине пятого.
— Возможно, я подъеду сюда к этому времени. Кстати, вы рассказали миссис Лоуренс все, что рассказали мне?
— Нет, конечно. Не буду же я портить Галли репутацию в глазах матери. Не скажу, чтобы у нее была совсем плохая репутация, иначе я просто не стала бы жить с ней в одной квартире. Но вы понимаете, что я имею в виду.
 
3
Меблированные коттеджи «Акация» находились в нескольких минутах ходьбы от больницы, на тихой чистенькой улице напротив школы. Наверняка с тишиной было похуже, когда детвора высыпала на перемену. «Акация» состояла из десятка оштукатуренных домиков, расположившихся вдоль мощенной гравием подъездной аллеи — по пять с каждой стороны. Над дверями первого висела вывеска конторы; к вывеске был приколот кусок картона с надписью «Свободных комнат нет». Во дворе росли две акации, усыпанные крупными желтыми цветами.
Когда я вылез из машины, с одного из деревьев сорвался пересмешник и попытался спикировать мне на голову. Я метнул на птицу грозный взгляд, и она вспорхнула вверх. Усевшись на телефонный провод, она стала раскачиваться взад и вперед, издевательски хохоча. Лишь через несколько секунд я понял, что смеется не она, а краснолицый мужчина в джинсах, сидевший на раскладном стуле под деревом. Хохот его в конце концов перешел в надсадный кашель — похоже, он был астматиком. Давясь и задыхаясь, он сотрясался с такой силой, что кресло под ним жалобно поскрипывало. Лицо его побагровело еще больше. Когда приступ кончился, он стащил с головы грязную соломенную шляпу и с облегчением вытер платком красную лысину.
— Извините, — сказал он. — Каждый раз он такую штуку проделывает, разбойник. Это моя противовоздушная оборона. Наверное, его привлекают густые шевелюры — гнездо хочет свить. Квартирантки мои не знают, куда от него деться.
Я ступил в тень дерева.
— Мистер Рейш? — спросил я.
— Он самый. Я им говорю — шляпки носите, а они не слушают. В Литтл-Иджипте, где я родился, женщины никогда не выходят из дому без шляпки. Не то что эти. Наверно, не у каждой она и есть-то. А вы, значит, ко мне? Но свободных комнат нет, сразу вам говорю. — Он ткнул толстым серым пальцем в сторону картонки над дверью. — Да и вообще, я сдаю большей частью девчонкам из больницы и супружеским парам.
Я заверил его, что комната мне не нужна, и это было единственное, что я успел вставить.
— Да, я могу себе позволить выбирать постояльцев, — продолжал он. — Домики у меня, может, с виду и неказистые, зато внутри — высший класс. Своими руками отделывал, линолеум новый постелил, водопровод отремонтировал. А плату ни на цент не поднял. Потому народ ко мне и валит — ничего удивительного. Так какое у вас ко мне дело? Предупреждаю — покупать я ничего не собираюсь.
— Я разыскиваю Галли Лоуренс. Помните такую?
— Еще бы! — сказал он. Прищурив голубые глаза, он окинул меня оценивающим взглядом. — Не такая я старая перечница, чтобы этакую красотку не приметить. Впрочем, даже если бы она горбатой была и кривой на один глаз, я бы и то ее не забыл. Не дали бы просто. Двух дней не проходит, чтобы не заявился кто-нибудь с расспросами. Что вам всем от нее нужно?