Грех бессмертия

— Мэр? — Эван приподнял бровь. — Я не знал, что мэр Вифаниина Греха женщина.
— Она живет за пределами деревни, — сказала ему Энн. — И она разводит лошадей.
Лошадей? Эван на мгновение задумался, припоминая этот странный дом и лошадей, пасущихся на широком пастбище.
— Да, конечно, — сказал он. — Я видел это место. Эта гравюра, должно быть, очень дорогой подарок.
— Уверена, что так и есть. Ну, а сейчас показать вам наши книги по искусству?
— Нет, спасибо, — сказал он. — Может быть, как-нибудь в другой раз. Затем он вышел на освещенную солнцем улицу; его сознание, словно бегун, пытающийся проложить дорогу в темном лабиринте, все время натыкалось на углы. Лошади? Мифология? Что-то забрезжило в его сознание, а затем быстро исчезло, до того, как он мог уловить это. Греческая богиня Артемида. Он остановился, чуть не повернул обратно в библиотеку, чтобы спросить библиотекаря, нет ли у них каких-нибудь книг по мифологии, затем подавил этот импульс и продолжил свой путь по направлению к Мак-Клейн-террас. Сейчас для него были гораздо важнее другие вещи. Такие как происхождение Вифаниина Греха. Если он не сможет ничего узнать из литературных источников, ему придется выяснить это, выслушав некоторые из тех рассказов, которые, по сведениям Джесс, рассказывались в «Крике Петуха». Его сознание начало уклонятся от темы, и он обнаружил, что снова думает о лошадях. Его знакомство с ними было ограничено ездой на едва ковыляющих заезженных пони на ярмарках округа в годы детства. Но другое воспоминание вонзилось в его мозг, словно острая колючка: фигура, которую он видел из окна спальни в первую ночь, — темная, быстро движущаяся, исчезнувшая из поля зрения до того как, он смог опознать ее. Не могла ли она быть лошадью и всадником? Возможно, подумал он. Возможно.
Его лицо начало пылать. Солнечный свет атаковал так, как огонь обугливает еще сырое мясо. Он огляделся вокруг, увидел лошадей, деревья, улицы, но, казалось, он не понимал, где находится. Это улица Блэр? Нет, еще нет. Он идет все дальше и дальше в деревню, как будто что-то притягивает его туда, одна нога подтягивается к другой. Солнце резко светит сквозь деревья, раня его глаза. Его пульс учащается, жар заливает лицо вместе с приливом крови и жжет его, и жжет, и жжет…
И вдруг он резко остановился.
Прямо перед ним был музей.
В течение нескольких минут Эван не мог шевельнутся, его мускулы не отвечали на команды мозга, все вокруг него было залито светом. Он вспомнил свои сны, и ледяной палец проскользнул сквозь завесу жара, чтобы мягко коснуться его горла. Они сбываются? Они сбываются так же как и всегда, постепенно, тем или иным образом? Дом ожидал его приближения в суровом мрачном молчании. Он хотел повернуться, пойти назад и снова начать свой путь из библиотеки, но этот путь был уже предопределен и привел его сюда, к этому манящему дому. Он боялся его. Страх, словно темная бесформенная масса, вышедшая из-под контроля, терзал его изнутри. В следующее мгновение он начал переходить улицу Каулингтон по направлению к музею, машина засигналила и объехала его. Эван шел медленно и с трудом, его дыхание было неровным; на мгновение он замер у калитки, затем распахнул ее и вошел внутрь, ощущая усиливающийся жар на своем лице. Его движения казались тяжелыми и сонными, а глаза сфокусировались на дверном проеме, расположенном в центре арки с колоннами. И хотя внутренний голос упрашивал его повернуть обратно, он знал, что должен следовать указаниям своего сна. Он должен добраться до этой двери и… да, открыть ее. Чтобы увидеть. Чтобы увидеть, что лежит за ней.
Он стоял перед дверью, от нервного напряжения его лицо покрылось капельками пота. Над ним возвышался музей — паукообразная тень на безукоризненной зеленой лужайке. Очень медленно он приподнял руку; его зрачки начали расширяться, расширяться, потому что он знал, что находится там внутри: тварь со светящимися, заполненными ненавистью глазами, которая вытянет к нему свою похожую на когтистую лапу руку. Положив руку на дверь и чувствуя, как взвизгнули нервы, он толкнул ее.
Но дверь не открывалась. Она была заперта изнутри.
Он еще раз посильнее толкнул дверь, затем кулаком ударил по дереву; звук от удара эхом разнесся внутри длинных коридоров, заполненных… чем? Хламом, как сказала миссис Демарджон. Просто старым хламом.
Эван еще раз ударил по двери. И еще раз. Нет, этого не было во сне. Что-то было не так. Это было не так, как должно было быть. Открой и дай мне тебя увидеть. Открой. Открой, будь ты проклята. Открой!
— Эй, — позвал его кто-то. — Что вы там делаете?
Эван обернулся на голос, прищурив глаза, чтобы лучше видеть.
На обочине перед домом стояла полицейская машина. Человек в форме вышел оттуда и торопливо шел к нему.
— Что вы там делаете? — снова спросил он.
— Я… Ничего, — сказал Эван, его голос звучал напряженно и отчужденно. — Ничего.
— Да? В таком случае зачем вы стучите? — на человеке была форма шерифа, и суровые глаза на его широком лице поймали взгляд Эвана и не отпускали его.
— Я просто… собирался войти внутрь, — сказал Эван.
— Внутрь? — глаза Орена Вайсингера сузились. — Они сегодня закрыты. Так или иначе, они не работают по расписанию. — Он на мгновение замолчал, заглядывая в глаза Эвана и видя там что-то, что беспокоило его, словно бы лужа с водой неожиданно покрылась рябью и невозможно было узнать, что движется под поверхностью воды. — Кто вы такой? — тихо спросил Вайсингер.
— Рейд. Эван Рейд. Я… живу вон там, на Мак-Клейн-террас.
— Рейд? Новая семья, только недавно переехавшая?
— Верно.
— О! — Вайсингер отвел наконец свой взгляд от Эвана. — Сожалею, что был так резок, мистер Рейд. Но сюда приходит не слишком много людей, и когда я увидел, как вы барабаните в дверь, я не знал, что происходит.
— Все в порядке, — Эван провел рукой по лицу, чувствуя как оно медленно остывает. — Я все понимаю. Мне было любопытно, что это за местечко.
Вайсингер кивнул.
— Музей закрыт, — сказал он. — Эй, вы хорошо себя чувствуете?
— Я… устал. Вот и все.
— Я не вижу машины. Вы пешком?
Эван кивнул.
— Я возвращался обратно на Мак-Клейн.
— Хотите, я вас подвезу? Я еду в эту сторону.
— Согласен, — сказал Эван. — Это будет превосходно.
Они подошли к полицейскому автомобилю. Эван обернулся и в течение нескольких секунд внимательно всматривался в здание музея, затем оторвал от него свой взгляд и закрыл за собой дверь автомобиля. Вайсингер завел двигатель и поехал по направлению к Мак-Клейн.
— Мое имя Орен Вайсингер, — сказал он, протягивая Эвану свою большую, грубую, изборожденную морщинами руку. — Я шериф деревни, жаль, что я там вас не узнал. Думаю, я просто недоверчив от природы.
— Вы исполняли свой долг.
— Да, конечно, — сказал Вайсингер, — но мне кажется, что иногда меня заносит. Вам сейчас чуть получше?
— Да, спасибо. Не знаю, что со мной было неладно. Я очень устал и… Но, так или иначе, сейчас я в полном порядке.
— Отлично. — Вайсингер чуть повернул голову, посмотрел на Эвана и затем снова на улицу. — Музей открывается в девять по понедельникам, средам и пятницам. Иногда и по вторникам тоже. Это зависит от ряда причин: от погоды, от того, сколько людей работает в этот конкретный день в музее, и так далее. Конечно, вам очень хотелось войти туда.
— Я не знал, что он закрыт, — сказал Эван. Он чувствовал на себе взгляд Вайсингера, затем тот снова отвернулся. — Я бы хотел узнать, что внутри, — добавил он.
— Там очень интересно, если вы любите вещи такого рода, — сказал ему Вайсингер. — Статуи и всякий хлам. Я нахожу это скучным.
— Что за статуи?
Вайсингер пожал плечами.
— Для меня статуя — это статуя. Там есть и другие вещи. Старый хлам.
— Скажите-ка мне вот что, — сказал Эван. — Вифаниин Грех — такая маленькая деревушка. Я нахожу странным, что в ней находится такой большой музей. Или, даже то, что в ней вообще есть музей. Кто его построил?