Полярная станция “Зебра”
– Где-то прочли… – он окинул меня лишенным всякого выражения взглядом и снова взялся за газету. «Согласно сообщениям из Москвы, самый мощный в мире ледокол с атомным двигателем «Двина» вышел из Мурманска около 20 часов назад и сейчас на большой скорости продвигается к району сплошного льда.
Однако специалисты не испытывают по этому поводу особых надежд, так как в это время года толщина ледяного покрова значительно возрастает, и он срастается в сплошной массив, сквозь который почти наверняка не сумеет пробиться ни одно судно, даже такое, как «Двина».
Использование субмарины «Дельфин» также не сулит больших надежд на спасение сотрудников станции «Зебра», которые, возможно, ещё остались в живых. Шансы на успех близки к нулю. Трудно ожидать, что «Дельфин» не только пройдет в подводном положении под толщей льда несколько сотен миль, но и сумеет отыскать терпящих бедствие, а также пробить сплошной массив льда в заданной точке. Но несомненно одно: если существует корабль, способный это совершить, то им является «Дельфин», гордость подводного флота США». Хансен умолк и несколько минут что-то читал про себя. Потом заключил:
– Ну, в общем-то это и все. Дальше там всякие подробности насчет устройства «Дельфина». И ещё смешная чепуховина про то, что экипаж «Дельфина» – это элита, лучшие из лучших в Военно-Морских силах Соединенных Штатов. Ролингс сделал вид, что уязвлен в самое сердце. Забринский, белый медведь с красным лицом, ухмыльнулся, выгреб из кармана пачку сигарет и пустил её по кругу. Потом согнал с лица улыбку и сказал:
– А интересно, что они вообще там делают, эти чокнутые, на крыше мира?
– Метеорологией занимаются, балда, – пояснил Ролингс. – Лейтенант же сказал об этом, ты что, не слышал? Слово длинноватое, конечно, тут я с тобой согласен, – снисходительно добавил он, – но справился он с ним неплохо. А чтоб тебе стало понятно, Забринский, – изучают погоду.
– И все равно они чокнутые, – проворчал Забринский. – За каким чертом они это делают, лейтенант?
– Это вы лучше спросите у доктора Карпентера, – сухо отозвался Хансен.
Мрачным, отрешенным взглядом он уставился сквозь зеркальные стекла окон на серые хлопья снега, летящие в загустевшей тьме, словно пытаясь разглядеть где-то там, вдалеке, жалкую кучку людей, обреченно дрейфующих к гибели в скованных морозом просторах полярных льдов. – По-моему, он знает обо всем этом гораздо больше меня.
– Кое-что знаю, – согласился я. – Но ничего зловещего или секретного. Метеорологи рассматривают сейчас Арктику и Антарктику как гигантские фабрики погоды, которые фактически формируют климат по всей планете. Ученым уже довольно хорошо известно, что происходит в Антарктике, а вот об Арктике они не знают почти ничего. Поэтому выбирают подходящую льдину, завозят туда домики, начиненные всякими разными приборами и специалистами, и пускают это все плыть вокруг полюса месяцев на шесть, а то и больше. Ваша страна уже два или три раза оборудовала такие станции. Русские имели их больше нас, если мне не изменяет память, главным образом, в Восточно-Сибирском море.
– А как эти станции устраивают, док? – полюбопытствовал Ролингс.
– По-разному. Ваши соотечественники предпочитают зимнее время, когда лед достаточно прочен, чтобы оборудовать аэродром. Сначала вылетают на разведку, обычно из Пойнт-Бэрроу на Аляске, подыскивают вблизи полюса подходящую льдину. Даже когда лед крепко смерзся и лежит сплошняком, эксперты научились определять, какие его куски останутся достаточными по размерам, когда наступит оттепель и появятся трещины. Потом по воздуху перебрасывают домики, оборудование, запасы и людей и постепенно там обустраиваются.
А русские предпочитают использовать морские суда в летнее время.
Обычно они рассчитывают на свой атомный ледокол «Двина». Он просто-напросто пробивается сквозь подтаявший лед, сваливает все в кучу на льдине и полным ходом убирается прочь, пока не начались сильные морозы. Вот таким же способом и мы забросили дрейфующую станцию «Зебра», нашу первую и пока единственную станцию. Русские одолжили нам «Ленин» – кстати, все страны охотно сотрудничают в метеорологических исследованиях, это всем приносит пользу – ну, и на нем мы доставили все, что нужно, далеко к северу от Земли Франца-Иосифа. Местоположение «Зебры» уже сильно изменилось: на полярные льды влияет вращение Земли, и они медленно двигаются к западу. Сейчас станция находится примерно в четырехстах милях к северу от Шпицбергена.
– И все равно они чокнутые, – заявил Забринский. Помолчав, он испытующе взглянул на меня. – А вы с туземного флота, что ли, док?
– Вы уж простите нашего Забринского, доктор Карпентер, холодно произнес Ролингс. – Уж мы учим его, учим, как вести себя в порядочном обществе, но пока без особого успеха. Ничего не попишешь, он ведь родился в Бронксе.
– А я и не собирался никого обижать, – невозмутимо откликнулся Забринский. – Я имел в виду Королевский военно-морской флот… Так вы оттуда, док?
– Ну, можно сказать, я туда прикомандирован.
– А, так вы человек вольный, как я понимаю, – Ролингс покачал головой.
– И чего это вам так приспичило прогуляться в Арктику, док? По-моему, там холодина зверская?
– Сотрудникам станции «Зебра» наверняка понадобится помощь врача.
Если, конечно, кто-то ещё остался в живых.
– Ну, у нас на борту и свой лекарь имеется, он тоже ловко обращается со стетоскопом. Так я, во всяком случае, слышал от тех, кто выжил после его лечения. Знахарь хоть куда!
– Ты, деревенщина! – одернул его Забринский. – Не знахарь, а доктор! – Да-да, именно так я и хотел выразиться, – язвительно уточнил Ролингс.. – Знаете, в последнее время слишком редко приходится общаться с интеллигентными людьми вроде меня, вот и проскакивают иногда оговорки. Но ясно одно: что касается медицины, наш «Дельфин» набит под завязку.
– В этом я не сомневаюсь, – улыбнулся я. – Но те, кто выжил, наверняка пострадали от пожара или обморожения, у них может развиться гангрена. А я как раз специалист в этих делах.
– Даже так? – Ролингс принялся внимательно изучать дно своей чашки. А вот интересно, как становятся специалистами в этих вопросах?
Хансен наконец пошевелился и отвел взгляд от черно-белой круговерти за окнами столовой.
– Доктор Карпентер у нас не на скамье подсудимых, – миролюбиво вмешался он. – Так что прокурорам я бы посоветовал заткнуться.
Они заткнулись. Эта небрежная, а порой и бесцеремонная фамильярность в отношениях офицера с подчиненными, эта атмосфера товарищества и терпимости в сочетании с грубоватыми шуточками и подковырками – с ними я уже встречался, правда, очень редко. Например, в славных экипажах фронтовых бомбардировщиков Королевских военно-воздушных сил. Подобные отношения складываются обычно в тесно связанной не только работой, но и бытом, группе высококвалифицированных специалистов, которые могут выполнять поставленные перед ними задачи только совместными усилиями. Такая фамильярность говорит вовсе не об отсутствии дисциплины, а как раз наоборот – о высочайшем уровне самодисциплины, о том, что каждый член такой группы ценит своего товарища не только как аса в своем деле, но и просто как человека. Несомненно, в этих содружествах существуют особые, неписаные правила поведения. Вот и здесь, на первый взгляд, Ролингс и Забринский вели себя с лейтенантом Хансеном развязно, малопочтительно, и тем не менее явственно ощущалась невидимая граница, которую ни один из них не переступал ни на шаг, Хансен же в свою очередь, даже одергивая подчиненных, ловко избегал командирских замашек, хотя периодически и не давал забыть, кто здесь является начальником. Ролингс и Забринский отстали от меня с вопросами и сцепились между собой, горячо обсуждая недостатки Шотландии вообще и Холи-Лох в частности как базы подводных лодок. В это время за окнами столовой проехал джип, под светом его фар закружился белый хоровод снежинок. Ролингс запнулся на полуслове и вскочил на ноги, потом задумчиво опустился на сиденье.