Горец I

Рамирес чуть заметно кивнул и как-то растерянно остановился. Вдохновленный его одобрением, а еще больше — беспомощной позой, Конан словно обрел новые силы. Он быстро сгруппировался, одним прыжком поднялся с колен и собрался было броситься на улыбающегося Рамиреса, но в этот миг дерево, стоявшее слева от него, заскрипело, качнулось и начало медленно падать, разбрасывая во все стороны гнилые сучья и обломанные ветки. Многокилограммовое бревно придавило Конана к земле.
— Ты дьявол, Рамирес! — простонал от собственной неосторожности Конан, с трудом выползая из-под ствола.
Левая рука безжизненной плетью висела вдоль туловища.
— Тринадцать тысяч сто, — смеясь, прохрипел Рамирес. — Юбилей. Поздравляю.
— Что ты все считаешь?
Конан потрогал сломанное плечо. Он никак не мог привыкнуть к ощущениям, возникающим при регенерации. Раздробленные кости срастались, мышцы восстанавливали свою первоначальную форму. Ощущения были такие, словно под кожей копошится целая армия каких-то цепких кусачих жучков с острыми коготками на лапках. Больно и щекотно. Отвратительно. Но полезно.
— Именно столько раз ты сказал, что я дьявол, — пояснил Рамирес. — Я хочу знать, когда тебе это надоест. Вот и считаю.
— На этот раз была чистая случайность… — начал было оправдываться Конан, но внезапно замолчал, и его взгляд упал на гладкий срез ствола. — О-о-о, нет! Ты действительно Дьявол!
— Тринадцать тысяч сто один, — со вздохом заметил Рамирес, опускаясь на траву и начиная по своему обыкновению хохотать.
Великолепный длинный выпад ушел в пустоту, и Конан с трудом удержал руку с мечом. Этот смертоносный порыв остановил звон катаны о шотландский металл. Клеймора замерла, а вместе с ней и Конан, но было поздно. Холодное лезвие катаны касалось затылка. Конан разжал руки, роняя меч.
— Но как? Черт!
— Все та же ошибка, Мак-Лауд. Никогда не пытайся нанести удар во всю длину клинка. Не горячись, — спокойным голосом объяснял Рамирес.
После почти получасовой непрерывной тренировки он сохранял ровное дыхание, словно биться мечом для него было так же естественно, как и дышать.
Конан вновь встал в стойку и, как только испанец шевельнул лезвием, обрушил на него сокрушительный удар сверху. Лезвие клейморы вновь с шумом вспороло пустоту. Конан потерял равновесие и полетел на холодные гранитные плиты перед своим полуразрушенным жилищем. Звериный рык отчаяния вырвался из его груди.
— Опять лишнее, — Рамирес насупился. — Веди себя с честью.
Конан попытался подняться, но, запутавшись в разлетевшихся складках заколотого на груди, как плащ, пледа, вновь растянулся на земле.
Сидящая на ступеньках девушка чуть не выронила из рук клубок пряжи. Ее веселый смех запрыгал по двору, как частый град из набежавшей тучки.
Краска стыда залила лицо Конана. Крепко сжав кулаки, он, словно пружина, подскочил в воздух, но снова запутался и упал.
— Герда, я тебя прошу! Перестань! Пожалуйста!.. — жалобно простонал он.
Рамирес повернулся к ней и, строго наморщив лоб, погрозил пальцем.
— Женщина не должна смеяться над воином. Это не делает ей чести, — проговорил он, и больше ни на мгновение не задерживая на ней внимания, обратился к Конану: — Ты опять собираешься меня убить и ненавидишь. А это ни к чему не ведет. Поймешь ты это когда-нибудь? Ладно, с сегодняшнего дня я дам тебе новое задание. Пойдем.
Огромные вековые дубы покачивали могучими ветками и скрипели на ветру, ломая желтые соломинки солнечных лучей. Лес становился все темнее и темнее, свет с трудом пробивался сквозь густые кроны лесных исполинов. Звуки шагов пытались взлететь, но, запутавшись в листве, гасли, становясь с каждой минутой все глуше и тише.
Неожиданно плотный темно-зеленый полумрак взорвался режущим глаза солнечным светом. Перед глазами возникла огромная поляна, идеально круглая, сплошь поросшая высокой густой травой, доходившей Конану почти до пояса. Посредине поляны красовался гигантский пень не менее трех с половиной ярдов в поперечнике. На идеально ровной поверхности спила не было видно ни одной царапины или трещины, ни одного, даже самого маленького, пятнышка гнили или плесени, хотя само дерево исчезло достаточно давно. Пень был серого цвета.
— Господи, — прошептал Конан, осторожно касаясь пальцами потемневшей древесины, — что здесь росло? Что это было за дерево и куда оно исчезло? Посмотри, Рамирес, ни обломков, ни щепок, ни срубленных веток, какие всегда бывают на месте вырубки. Ничего. И еще… Как его отсюда вывезли?
Лес плотной стеной окружал поляну, словно не решаясь вторгнуться в заповедные пределы. Или, может быть, он охранял это чудо? И Конан с Рамиресом были первыми за многие десятилетия, попавшими сюда. А может быть, даже просто первыми?!
— В каждой стране есть нечто подобное, — присаживаясь на край пня, проговорил Рамирес, — у каждого народа. Но не каждый может, а главное, не каждый умеет этим пользоваться. Это дар Бога, это источник жизни.
— Что же здесь росло? — Конан присел рядом.
Ощущение торжественности и значительности момента охватило Конана, он вдруг почувствовал, что ничтожен и мал, бесконечно одинок в этом огромном мире. Страх коснулся его тела липкими холодными пальцами — и оно задрожало. В холодном море этой нервной дрожи растворялся разум; еще немного — и переставший владеть собой Конан взвыл бы, как…
— По преданию, — голос Рамиреса вырвал его из склизкой бездны, — здесь росло дерево, давшее жизнь всему лесу. Не только этому лесу, а всему лесу на территории Английского и Шотландского королевств. В те времена еще не было даже эльфов и водяных. Так гласит легенда.
— Но куда же оно пропало?
— Говорят, из этого дерева были сделаны трон и стол короля Артура. Но в эту легенду я почему-то не верю, — усмехнулся Рамирес.
— Подожди, — Конан задал еще один вопрос: — А откуда ты узнал об этом месте? Кто тебе рассказал о нем? Ты ведь приезжий, и все это время жил с нами…
— Никто мне ничего не рассказывал, — улыбнулся испанец. — Ты же можешь найти ручей в лесу, когда хочется пить?
— Зачем их искать? Они же встречаются на каждом шагу! И к тому же, там более влажная земля и такие растения, которые…
— Вот видишь. Найти это место так же просто. Надо только увидеть окружающий тебя мир и почувствовать его, как ты чувствуешь прохладу близкой воды. Ты тоже научишься делать это.
— Тебе хочется верить, — Конан поднялся на ноги и поправил ремень, на котором висел меч.
— О-о-о, — Рамирес одобрительно кивнул. — Это уже что-то! Ты начал прислушиваться к моим словам.
— Ты мне сам говорил, что тебя надо слушать. А теперь я и сам говорю себе это, — Конан был признателен Рамиресу за то, что в этом странном месте тот чувствовал себя как дома и вел себя, как будто…
— Прекрасно, — Рамирес поднялся с пня.
Сняв камзол и меч, он положил их к подножию исполина, а сам взобрался на серую площадку. Немного побродив по чудесному кругу, Рамирес остановился в центре, запрокинув голову и широко раскинув руки. Несколько минут он оставался неподвижным. Конану стало не по себе. Он вновь почувствовал себя одиноким, но на этот раз ощущение собственной ничтожности не успело полностью захватить его. Рамирес открыл глаза и кивком предложил Конану подойти к нему.
Положив меч и накидку возле вещей Рамиреса, Конан взобрался на серый помост. Поверхность под ногами слабо вибрировала и была мягкой и теплой, как будто он шел не по жесткой древесине, а по покрывалу, обшитому овечьей шкурой. Конан медленно подошел к испанцу и остановился возле большого пятна сердцевины. Всмотревшись в лицо учителя, он чуть не закричал. Тот старел на глазах, превращаясь в глубокого старца, морщинистого и сгорбленного.
— Сядь, — тихо проговорил Рамирес, кладя руку на плечо Мак-Лауда и вновь становясь прежним.
Юноша внезапно успокоился и, повинуясь этому мягкому приказу, опустился на колени.
— Что ты видишь перед собой?
— Деревья, траву…
— Что еще?