Дитя реки
Таково, если мне не изменяет память, дословное описание.
Эдил вспомнил рассказ старого констебля Тау. Тот со стыдом признал все случившееся, когда его жены доставили найденыша в замок. Констебль Тау был человеком коварным и грубым, но к своим служебным обязанностям относился весьма серьезно.
Эдил вымолвил:
— Мой дорогой доктор, не можете же вы предположить, что Йама убил ту женщину: он был тогда совсем малышом.
— Кто-то от него избавился, — сказал доктор Дисмас. — Кто-то, кто не решался его убить или не смог убить.
— Я всегда считал, что та женщина была его мать.
Она от чего-то спасалась, несомненно, бежала от скандала или от гнева семьи, она родила ребенка прямо там, на реке, и умерла. Вот самое простое объяснение и, без сомнения, самое правдоподобное.
— Нам известны далеко не все факты этого дела, — возразил доктор Дисмас. — Тем не менее я тщательно изучил все записи, оставленные моим предшественником. Она провела несколько неврологических тестов вскоре после того, как Йамаманама был доставлен в ваш дом, и продолжала их в течение нескольких лет. Считая в обратном направлении и учитывая возможную ошибку, я полагаю, что Йамаманама родился по меньшей мере за пятьдесят дней до того, как его обнаружили на реке. Каждый из нас наделен разумом. В отличие от диких зверей любой из нас, покинув утробу матери, продолжает свое интеллектуальное развитие, так как внутриутробное существование не дает достаточного количества раздражителей, чтобы стимулировать рост нервных клеток. У меня нет никаких причин сомневаться, что это не всеобщий закон развития всех разумных рас. Результаты всех тестов явственно указывают, что констебль Тау спас не новорожденного ребенка.
— Теперь уже не имеет значения, откуда он взялся и почему. По всей видимости, мы — это все, что у него есть.
Доктор Дисмас оглянулся. И хотя ближайшая группа рабочих располагалась не ближе пятидесяти шагов, меланхолично дробя камень у края аккуратной квадратной ямы, он придвинулся к эдилу поближе и произнес доверительно:
— Вы не принимаете во внимание еще одну возможность. С тех пор как Хранители оставили Слияние, появилась еще одна новая раса, хотя и ненадолго.
Эдил улыбнулся:
— Вы отрицаете мою теорию, доктор, но она по крайней мере объясняет все известные факты, тогда как вы делаете абсолютно безосновательные предположения — возводите замок на песке. Корабль Древних спустился вниз по реке за тридцать лет до того, как нашли плавучую колыбель Йамы, и никто из команды того судна не остался в Слиянии.
— Но ересь, принесенная ими, продолжает жить. Сейчас мы воюем с их идеями. Древние были предками Хранителей, и мы представить себе не можем, как велика их сила. — Доктор Дисмас искоса взглянул на эдила. — Я полагаю, продолжил он, — были знамения, некие знаки… Слухи весьма неопределенны. Возможно, вам известно больше, чем мне. Если бы вы со мной поделились, может быть, это принесло пользу.
— Я надеюсь, вы ни с кем больше об этом не беседовали? — произнес эдил. — Подобные разговоры, хоть они и выглядят совершенной фантастикой, могут навлечь на Йаму немалую опасность.
— Я вполне понимаю, почему вы ни с кем не обсуждали сомнительное происхождение Йамаманамы, даже в своем собственном Департаменте. Но знаки вот они, для тех, кто понимает, что нужно искать. К примеру, количество машин, летающих на окраинах Эолиса. Вам не удастся вечно скрывать такие вещи.
Машины вокруг белой лодки. Женщина в гробу. Трюки, которые Йама выделывает со сторожевыми псами.
Пчелы, кормившие брошенного ребенка, вероятно, тоже были машинами.
Эдил сказал:
— Не стоит обсуждать такие вещи здесь. Тут требуется осторожность.
Ни за что на свете он не откроет доктору всей правды.
Этот человек догадывается слишком о многом, ему нельзя Доверять.
— Я всегда — сама осторожность.
Никогда прежде темное заостренное лицо доктора Дисмаса не напоминало маску до такой степени, как сейчас.
Вот почему он принимает наркотики, догадался эдил.
Наркотики — щит от ударов внешнего мира.
Эдил сурово сказал:
— Я действительно так считаю, Дисмас. Вы никому ничего не скажете о своих находках. И не станете делиться своими соображениями. Я хочу увидеть, что вы обнаружили. Возможно, вы что-нибудь упустили.
— Я принесу все бумаги сегодня вечером, и вы убедитесь, что я прав. А теперь разрешите откланяться, — сказал доктор Дисмас, — мне необходимо восстановить силы после путешествия. Подумайте о том, что я вам сообщил.
Мы стоим на пороге великой тайны.
Когда доктор Дисмас ушел, эдил подозвал секретаря. Пока тот готовил ручку и чернила, укладывал кусочек красного воска на раскаленный солнцем камень, чтобы растопить, эдил сочинял в уме письмо, которое ему требовалось написать. Письмо подорвет и так уже небезупречную репутацию доктора Дисмаса и обесценит любые заявления, сделанные аптекарем по поводу Йамы, но оно не погубит его окончательно. В нем будет высказано предположение, что из-за своей приверженности к наркотикам доктор Дисмас вступил в какой-то контакт с еретиками, которые только что пытались поджечь плавучие доки. Но намек должен быть высказан самым деликатным образом, необходимо точно соблюсти меру, ибо эдил был абсолютно уверен, что если доктора вдруг арестуют, он тотчас выложит все, что знает. Эдил осознал, что оба они повязаны целым букетом тайн, а на другой чаше весов лежит душа мальчика — найденыша, чужака, жертвы, дара, дитя реки.
4
ЙАМАМАНАМА
Об обстоятельствах своего рождения Йама ничего не помнил, не помнил о том, как он попал в Эолис на быстроходном скифе, которым правил человек, у ног которого лежал труп, а руки были обагрены кровью собственного сына. Йама просто чувствовал, что Эолис — это его дом, дом, который он знал до мелочей, как может знать лишь ребенок, а особенно ребенок, усыновленный эдилом этого города, и оттого, неосознанно и в полной невинности, носившего на себе неосязаемую печать привилегированности.
Во времена своей славы, еще до Эпохи Мятежа, Эолис, названный так из-за зимних ветров, заунывно поющих в расщелинах между холмами, что лежат выше широкой долины реки Брис, являлся портом Города Мертвых. В те годы Из простирал свои предместья значительно дальше, чем сейчас, но и тогда уже существовал закон, что никто не может быть похоронен в его границах. Вместо этого плакальщики сопровождали своих мертвецов до Эолиса, где день и ночь горели погребальные костры для низших сословий, а для набальзамированных тел богачей в храмах звучали молитвы и заупокойное пение, алтари сияли целыми созвездиями горящих лампад, мерцающих среди огромных стогов цветов и бесконечных цепочек молитвенных флагов. Прах бедноты развеивался над водами Великой Реки, а мумии власть имущих, богатых торговцев, ученых и аристократии помещались в склепы, чьи полуразрушенные, пустые раковины и сейчас еще усеивали холмы за городом. Брис, который в ту эпоху был судоходен почти до самого истока у подножия Краевых Гор, заполняли сотни и тысячи грузовых барж, доставлявших блоки сухопутного коралла, порфира, гранита, мрамора и всякого рода драгоценные камни, необходимые для сооружения склепов.
Век спустя, после того как полмира превратилось в пустыню из-за восстания одичавших машин и Хранители отняли у Слияния свое благословение, а Из сократился до размеров своей центральной части — сердца, которое уже не могло уменьшаться дальше, похоронные баржи перестали доставлять мертвых в Эолис. Вместо этого с причалов и доков Иза гробы пускали по широким водам Великой Реки, где они становились добычей кайманов, рыб, всякого рода стервятников и ворон. Как эти создания поглощали мертвых, так и Эолис уничтожал свое собственное прошлое. Гробницы и склепы лишились драгоценностей, со стен исчезли декоративные панели и фрески, одежду и украшения мумий похитили. Бронзовые орнаменты фасадов, тяжелые двери, внутреннее убранство гробниц — все переплавлено: вдоль насыпи выше города до сих пор еще видны колодцы плавилен, питаемых энергией ветряных двигателей.