Фирман султана

Гамид посерел. Голос его задрожал:
«Тех детей?»
«Тех, что сопутствуют тебе, ага…»
Цыганка исчезла так же неслышно и незаметно, как и появилась. А Гамид ещё долго сидел на теплом камне, потрясенный услышанным. Со страхом смотрел на чёрное одеяло, под которым лежали укутанные, а вернее, связанные дети воеводы. Тьфу, шайтан! Неужели его судьба теперь зависит от участи гайдутинских последышей? Неужели для того, чтобы продлить свою жизнь, он должен радеть и о них?..
Слова цыганки глубоко запали в сердце Гамида. Суеверный страх за свою жизнь заставлял его долгие годы беречь Ненко и его сестрёнку, заботиться о них и о их будущем. Когда беглер-бей, желая нанести беспощадный удар воеводе Младену, хотел уничтожить детей, Гамид выпросил для них помилования, а затем отдал Ненко под именем Сафар-бея в янычарский корпус, а Златку держал при себе вместе со своими детьми, дав ей имя Адике.
Как только он узнал, что три дня назад при загадочных обстоятельствах исчез Сафар-бей, то немедленно начал розыски, которые дали повод думать, что Сафар-бей выкраден. Куда же он делся? Что с ним? Жив ли? На это мог ответить только один человек — Станко. К его двору ведут следы… Он, очевидно, мог бы дать сведения и о Якубе, которого Гамид не без оснований считал своим смертельным врагом и хотел побыстрее убрать с дороги. Но проклятый болгарин молчит! Не желает говорить правду! Ну нет, он развяжет ему язык!
Гамид сам схватил тяжёлый батог и начал бить им болгарина по рукам, по лицу, по спине.
Станко извивался, пытаясь хотя бы как-нибудь защитить глаза.
— Ты скажешь все, гяурский пёс! — хрипел спахия, вкладывая в удары всю свою силу. — Все скажешь!
— Я ничего не знаю… — стонал бай Станко.
— Где Якуб? Куда вы девали Сафар-бея?
— Я их не видел, ага. Бог — свидетель.
Батог засвистел снова. Гамид осатанел. Даже Абдагул и Кагамлык отошли к стене, боясь, как бы и им не перепало.
Неожиданно скрипнули двери, и на пороге появился Сафар-бей. Гамид застыл с поднятым батогом. В глазах — и удивление, и смятение, и радость, которые он не в состоянии был скрыть.
— Что это все означает, Гамид-ага? — спросил Сафар-бей, прикрывая за собой дверь и с удивлением оглядывая свою комнату. — Салям!
Гамид глупо улыбнулся, протянув к Сафар-бею руки, словно ждал, что тот кинется в его объятия. Но Сафар-бей сделал вид, что не замечает порыва спахии.
— Так что же здесь происходит? — повторил он свой вопрос.
Гамид бросил батог. Помрачнел.
— Когда исчезает из своей комнаты янычарский старшина, я должен узнать, куда он делся.
— И поэтому ты избиваешь этого несчастного? Что же он рассказал тебе?
— Я узнал от аскеров, что у тебя был Якуб…
— А ещё что?
— Больше ничего. Но и этого достаточно для меня.
— Якуб — мой друг, — холодно сказал ага.
Гамид натянуто улыбнулся.
— Сафар-бей, дорогой мой, неужели мы так и будем говорить стоя посреди комнаты? Я сегодня вернулся от беглер-бея и привёз очень важный фирман султана. В нем говорится о новом походе на урусов. Может, мы поговорим обо всем наедине?
— Хорошо, — мрачно согласился Сафар-бей.
— Тогда прикажи вывести эту гайдутинскую собаку и запереть в подвал.
Сафар-бей кивнул аскерам:
— Выведите его и отпустите!
Кагамлык и Абдагул бросились отвязывать Станко. Гамид недовольно засопел:
— Сафар-бей, ты допускаешь ошибку. Этот болгарин причастен к твоему похищению! Его надо допросить!
— Ошибаешься ты сам, Гамид-ага, — спокойно ответил Сафар-бей. — Никто меня не похищал… Якуб у меня действительно был. Он принёс мне важную весть, которая и заставила меня отправиться в путь.
— Куда?
— А уж это моя маленькая тайна, Гамид-ага. Как тебе, наверно, известно, я не евнух. Поэтому нетрудно догадаться, какие чувства заставили меня ненадолго покинуть свой дом…
Гамид недоверчиво покосился на Сафар-бея, но ничего не сказал. Кагамлык и Абдагул подхватили Станко под руки, поволокли из комнаты.
Сафар-бей плотно прикрыл дверь, взбил на мягкой оттоманке миндер, предложил Гамиду сесть.
— Теперь поговорим, Гамид-ага. Что нового у беглер-бея? О чем пишет наияснейший султан в своём фирмане?
 
2
Старая Планина была наилучшим пристанищем и убежищем для гайдутинов. Во всех малодоступных местах — на высокогорных лугах, в глубоких тёмных ущельях, в чащах вековечных девственных лесов — стояли тёмные сосновые хижины, срубленные пастухами-горцами по приказу гайдутинских воевод прежних времён. Хижины эти были приземисты, неказисты, но надёжно защищали от осеннего ненастья и зимних холодов.
В одну из таких заснеженных мрачных долин привёл свой отряд воевода Младен. Похоронив Анку, он ни дня не хотел оставаться там, где все напоминало о ней. К тому же к Сливену его влекло желание отомстить Гамиду.
Пока гайдутины рубили дрова, растапливали в хижинах печи, готовили горячую пищу, Драган, переобувшись после долгого перехода в сухие сапоги, подошёл к воеводе:
— Думаю, бай Младен, мне не мешало бы прогуляться до города. Надо оповестить наших людей, где мы расположились.
— Ты утомился, Драган.
— И все-таки отдыхать некогда. Сафар-бей уже прибыл в Сливен, и нам необходимо знать его намерения относительно нас. Интересно также узнать, что поделывает Гамид…
— Ты настоящий юнак, Драган! Когда мне придётся перебраться в лучший мир, я распрощаюсь с землёй без сожаления: ты продолжишь то дело, за которое я боролся всю жизнь! — с чувством сказал воевода. — Ну что ж, иди! Но будь осторожен.
Драган ушёл.
Возвратился он неожиданно быстро — перед рассветом. Младен ждал его только на второй день к вечеру, поэтому был удивлён, когда увидел своего молодого друга, запорошённого снегом, в своей хижине.
— Что случилось, Драган? Ты вернулся с полпути?
— Да. Но не один. Со мною бай Димитр. Нам обоим повезло: он торопился из Сливена в наш стан, где никого не застал бы, а я топал в Сливен, где напрасно разыскивал бы бая Димитра, — потому благодарим всех святых, что началась вьюга. Она загнала нас в Медвежью пещеру, где мы и встретились, к радости обоих.
— Где же Димитр? Зови его сюда! — Воевода накинул на плечи кожух, раздул в устье печки огонь. — Он, наверное, может многое рассказать…
— Да, пришёл он не с пустыми руками. Сейчас я его приведу.
Через минуту в хижину вошёл Димитр, сбил с длинных обвислых усов снег. Младен обнял его, посадил возле огня. В хижине проснулись все: Звенигора, Спыхальский, Грива, Златка, Якуб, Яцько. Каждого интересовало, с чем возвратился Драган.
Марийка подала на стол хлеб и жареную козлятину, но Димитр не притронулся к еде. В печи разгорелись сухие сосновые сучья, и пламя осветило лицо болгарина. На нем лежала печать тяжёлой усталости, — видно, не легко было пробираться по заснеженным горам окольными путями. В глазах застыла тревога.
Все, конечно, понимали, что только очень важная причина могла заставить бая Димитра покинуть Сливен и самому, не ожидая гайдутинского связного, двинуться в горы.
— Что произошло, бай Димитр? — спросил воевода, положив на плечо гостя руку.
Бай Димитр тяжело вздохнул:
— Бая Станко пытали…
— Как? Кто это сделал?
— Гамид… Все допытывался, проклятый, куда девался Сафар-бей. А также интересовался Якубом.
— Ну?
— Бай Станко ничего не сказал. Да он и не знал ничего, кроме того, что я причастен к этой истории. Но меня он не выдал. А подозрение на него пало потому, что наши следы вели к его двору…
— Жаль бая Станко, — сказал Драган. — Он жив? В безопасном месте?
— Да, аскеры притащили его чуть живого и бросили во дворе, как собаку… Но крепок старик! Не успела жена ввести в комнату и отпоить молодым вином, как он сразу же приказал позвать меня.
Бай Димитр провёл рукой по лицу, вытирая с оттаявших в тепле бровей и усов холодные капельки воды.
— Что-нибудь важное? — спросил воевода Младен.