Диана

Из соседней комнаты доносился запах дешевого сала. Слышался стук вилок и хихиканье Винон Кукуру. Мать крикнула Лилиан, которая с отвращением отворачивалась от своей тарелки, что она должна ухаживать за собой. Много есть и следить за хорошим пищеварением — в этом вся мудрость жизни.
— У меня больные колени, и я не могу делать движений. Но я пью Виши и перевариваю великолепно!
Она погрузилась в любовное описание своих физиологических отправлений, не переставая при этом жевать, задыхаясь и ловя губами воздух. Она с бульканьем проглотила стакан вина, щеки ее порозовели под седыми волосами. Она сложила руки в вязаных митенках на безобразно торчащем животе и наслаждалась минутою отдыха и покоя. Затем подошел жирный кельнер с новым блюдом, и жажда возможно дольше сохранить свои силы заставила жизнерадостную старуху снова взяться за напряженную работу. Каждый сквозняк, от которого развевалась коричневая портьера, открывал ждавшим гостьям отвратительную картину насыщающейся старухи.
В дверях показалась служанка.
— Карлотта! — крикнула княгиня, — ты молилась по четкам? Сейчас же сделай это, а не то я скажу твоему духовнику, что сегодня ночью в комнате у тебя опять был Иосиф!
Служанка исчезла.
Наконец она приказала: «la bouche!». Застучали зубы, резиновый кончик палки уперся о пол.
— Эй, люди, — крикнула она пансионской прислуге, — вы готовите порядочно, я хорошо поела!
Она направилась к герцогине, повторяя:
— Здесь ешь досыта. Сознайся, Лилиан, что мы остаемся сыты.
— От одного вида! — объявила Лилиан.
Старуха со стоном упала в кресло.
— Не обращайте внимания на все это старье. Я тоже не обращаю на него внимания. Вот эта фигура всадника на столике, разве она не имеет вида тяжелой бронзы? И вот я ее опрокидываю, смотрите, я опрокидываю ее одним пальцем. Это не фокус, ведь эта папка пустая внутри! Я плюю на это! Наш брат, не правда ли, герцогиня, даже в самую жалкую нору приносит с собой большой свет?
«Даже в постель Тамбурини?» — подумали одновременно Бла и герцогиня. Они обменялись взглядами и поняли друг друга. Винон рассмеялась, а Лилиан со страдальческим высокомерием обвела взглядом комнату. Она позволяла прикасаться к своей особе только крошечному кусочку края стула и узкому пространству под ногами.
Старуха стукнула костылем.
— Но я вовсе не думаю окончить здесь свою жизнь. Я еще завоюю себе своей деятельностью дворец, и моя семья опять станет богатой и великой. Я работаю, а мои дети платят мне неблагодарностью. Мой сын, живущий — не знаю как — в Неаполе, приезжает и устраивает мне сцены и укоряет меня моими делами. Разве я вмешиваюсь в его дела? Мне кажется, он живет на счет женщин!
Она хныкала, задыхаясь.
— И никогда он не поддержит на эти деньги своих!
— Какие же у вас дела? — спросила герцогиня.
— Ах! Дела! Предприятия! Движение! Я доживу до ста лет! Я открою пансион, о, немножко почище этого. Пятьсот комнат, цена с услугами всего четыре лиры, и при этом в высшей степени прилично. Я убью всех остальных! Вы верите мне?
— Кажется…
— Ха-ха! Всех остальных я убью! И доживу до ста лет! Мне только недостает денег, чтобы начать, и с какими низостями я должна бороться, чтобы получить что-нибудь! Я расскажу вам мое дело со страхованием. Страхование, — подумала я, — чудесная вещь. Застраховываешь себя на очень большую сумму, продаешь полис и имеешь деньги, чтобы открыть пансион. Мне уже шестьдесят четыре, но мне называют Общество, которое, по своим статутам, принимает до шестидесяти пяти. Врач этого Общества исследует меня, я говорю ему, чтобы он написал в своем отчете: «Эта дама доживет до ста лет», и он делает это.
— Поздравляю вас.
— Благодарю. Но теперь следует низость. Вы увидите сами. Винон, поди принеси мою папку с делами!
Молодая девушка принесла туго набитый черный портфель.
— Вот письма агента, копия отчета врача и все остальное. И вот эти люди заставляют меня ждать шесть недель и затем — сочли ли бы вы это возможным — пишут мне, что я слишком стара!
— Это обидно, — заметила Бла. — Вы можете подать жалобу на Общество, княгиня.
— Если шестьдесят четыре для них слишком много, зачем тогда они говорят, что принимают до шестидесяти пяти? Или…
Голос старухи вдруг задрожал.
— Или они все-таки нашли во мне какую-нибудь болезнь? Как вы думаете, герцогиня?
— Это невероятно, при вашей жизнеспособности.
— Не правда ли? Ах, что там, я здоровее вас. С его помощью!
Она подняла глаза к небу и, перекрестившись, пробормотала что-то, чего нельзя было разобрать.
Пансионеры, хотевшие войти в гостиную, при виде собравшегося вокруг княгини общества робко отступали. Только один молодой человек вошел, насвистывая сквозь зубы, и слегка поклонился. Винон бесцеремонно поднесла к глазам лорнет, Лилиан не обратила на него никакого внимания, а Кукуру громко крикнула: — Добрый день, сын мой! — Он сел и взял в руки газету. Приложив два пальца к бородке, он рассеянным взглядом своих мягких черных глаз посмотрел на герцогиню, потом на графиню Бла, затем несколько раз нерешительно перевел взгляд с одной дамы на другую. Наконец, испытующе наклонив голову, проверил состояние своих лакированных, наполовину светло-желтых, наполовину черных, ботинок. Он был самым элегантным жильцом пансиона, обедал в клубе и довольствовался дешевыми завтраками дома Доминичи только после ночей, в которые ему не везло в карты. Все гости восхищались им, одиноко путешествующие англичанки влюблялись в него. Винон Кукуру обращалась с ним с искусственным презрением, но ей не удавалось смеяться над ним.
Ее мать хлопнула герцогиню по колену.
— Знаете, герцогиня, между нами очень много сходства! У нас обеих нет денег, и обе мы из самых высших кругов. Мое состояние князь, мой бедный муж, раздарил комедиантам; ну, а с вами тоже сыграли комедию. Революция — разве это не комедия? Ха-ха! С чего это вам вздумалось? К чему служат такие вещи?
— Для общественного развлечения, — сказала герцогиня и улыбнулась графине Бла, которая не заметила этого. Ее губы были слегка открыты, она с лихорадочным выражением, не отрываясь, смотрела на вошедшего. Он повернул к ней свой профиль так, чтобы ей было удобно его рассматривать. Это был греческий профиль, с иссиня-черными, шелковистыми волосами на щеках и подбородке. Герцогиня тоже нашла его красавцем, одним из тех красавцев южного типа, на руках и лице которых, несмотря на весь налет табачного дыма, паров абсента и горячих испарений человеческих тел в игорных и публичных домах, лежит неистребимый остаток прозрачного мраморного блеска выросших на его родине богов. Но как могла эта чарующая и пустая маска, выставляющая себя напоказ в самодовольных шаблонных позах, повергнуть в судорожное молчание такую умную, тонкую и насмешливую женщину, как Бла?
— Дорогое развлечение! — кричала Кукуру. — Кончается тем, что ваши партнеры опустошают все ваши карманы и захлопывают дверь перед самым вашим носом. Вы вдруг оказываетесь под открытым небом — и еще смеетесь?
Старая дама пришла в ярость.
— Как вы можете еще смеяться при таких мошенничествах? Ах, мошенники! Им следовало бы иметь дело со мной, а не с какой-нибудь дамочкой! Что за шум я подняла бы, и что за жизнь! Жизнь! Движение! Я травила бы их, укравших мои деньги! Небо обрушилось бы на них, и земля поглотила бы их! Я не потерплю, герцогиня, чтобы вы успокоились! Вместо вас я сама насяду на них, буду их царапать и вырву из их когтей то, что смогу получить. Ха-ха, положитесь на меня, уж что-нибудь я да получу! Я…
Вдруг в комнату ворвался Павиц, раскрасневшийся и почти помолодевший. Он взволнованно воскликнул:
— Важное сообщение, ваша светлость. Наконец-то я нашел вас. Большое счастье для нас, верная перспектива… А, Пизелли, как вы сюда попали?
Элегантный молодой человек пошел ему навстречу, протягивая руку. Павиц познакомился с ним на Корсо, в каком-то кафе, среди товарищей по праздной жизни, на которую был теперь сам осужден. Он представил его герцогине: