Папа

 
Ирина МАРАКУЕВА
 
ПАПА
Пльп беспомощно прижал к себе хилое тельце сына, гля­дя, как навсегда уходит жена. Вот она уже превратилась в тень на скале, вот – в красную точку. Трудно поверить, что она так жестока. Закон отказывает этим в жизни, но ведь своё дитя… Жена не дала выбора: дескать, убью или уйду – нет! Уйду, потому что родила этого от тебя.
Он опустил голову к малышу и вздрогнул, понял, что ещё чуть-чуть, и не нужно будет его бросать – он сам бросит отца и уйдёт в далёкие глуби.
Конечности младенца трепетали в поисках дыхания – да ведь вот он, живительный поток сероводорода, а малыш будто и не дышит. Всё правильно: он не красный. Он бледен, словно рыбы, что падают иногда на их склоны.
«Настало время!» – торжественно подумал Пльп. Он вообще был склонен к торжественным изречениям, потому что уже годы и годы не встречал разговорчивых сородичей. Жена бормотала иногда, когда ругалась, а так обходилась игривыми шлепками или мимикой. Семья Пльпа подвергалась остракизму давно, именно за разго­ворчивость.
Пльп пополз вниз по склону, туда, где громадная глыба прятала семейную усыпальницу. Нет, не хоронить сына, а спасать его – так, как из поколения в поколение учили в его семье: «Да спасёт он сына своего, рождённого отлич­ным». Он искал пальто своего предка. Неуклюжие паль­цы жали на кнопку, что заросла мхом за время беремен­ности жены и теперь скользила и не желала нажиматься. Наконец подалась, и тяжелая каменная крышка саркофа­га мягко отъехала в сторону, открыв сокровище рода. «Пальто», – говорила Пльпу мать, – это одежда. Такое носили раньше на теле, потому что не умели дышать».
Ещё одна кнопка, и пальто открыло сверкающее чрево. Пльп положил вялого младенца и закрыл пальто. Он сде­лал всё, что мог, и должен был срочно уходить, потому что дышать здесь было почти нечем. Уползая, оглянулся: паль­то зашумело, быстро пролетело над его головой и ушло к небу.
«Мой сын умрёт не в глубях, а в небесах. Предки взяли его к себе», – вяло подумал он, подгребая тонкие струйки газа. Ему больше некому передать завет предков – но и пальто теперь нет. Стоит ли горевать?»
* * *
– Ну! – потребовал Иван. – Разобрались вы, наконец, с этим птичьим щебетом на кассете? Он всё плавает, а мы только успеваем считывать показания со скафандра. Явно там чего-то не хватает: наш ужастик без сознания. С ка­кой он планеты?
Коля пожал плечами.
– Не будь тех двадцати лет анализа кассеты пилотов, ни в жисть бы не прочли. Читай.
«Дорогие потомки! Мы надеемся, что вы – есть. И тогда, возможно, узнаете свою утраченную историю. Вряд ли вы сохранили о ней память: история Галактики показыва­ет, что память – самое узкое место, и преемственность – лишь мечта Предтеч.
Наш корабль получил на орбите тяжелые повреждения, и уже не мог забрать нас с поверхности планеты. Планеты юной, такой, какой была и наша до зарождения жизни. Так мы из научной экспедиции превратились в колонию.
Нам ничто не грозило, кроме заточения в Куполе, но всё имеет свой срок, и Купол устареет, лишив защиты на­ших потомков. С единственным одноразовым грузови­ком, что остался на корабле, пилоты прислали нам все за­требованные материалы, а потом рискнули на интеграль­ный старт, что описывался лишь в теории, а на практике никогда ещё не был опробован. Мы слышали этот старт: "Прощайте" – и тишина.
Они надеялись вернуться с помощью… Не вернулись. И тогда мы решили сохранить человека в веках – не в тюрь­ме Купола, а на воле.
Возможно, за то, что мы сделаем, Природа вспомнит и вернёт нас как истинных жителей этой планеты?
Мы перемонтировали геном, сменили тип почек, кож­ные железы, усилили кровоток и урезали до рудимента лёгкие. Всё ради жизни наших потомков, водной жизни, потому что самым доступным для дыхания здесь был се­роводород… Серобактериями заселили эмбрионы.
Трудно видеть людей красного цвета, лишённых воз­можности говорить… Мы придумали барабанить по стек­лу аквариума.
Мозг их, как мы и ожидали, сохранился – остался че­ловеческим. Годы проводили мы у аквариума, обучая подо­печных… детьми называть их не хотелось, это было трудно. Наши истинные дети, рождённые под Куполом, продол­жат дело. (ПАУЗА.)
Купол уже рушится. Выпускаем подопечных и оставля­ем им скафандры жизнеобеспечения. Печальная картина: они глупеют от поколения к поколению!
Прощайте, потомки. Мы засеяли сине-зелёных, но уро­вень кислорода ещё мал, нам не выжить…»
Иван отложил листок.
– Миллиарды лет?! Здесь, в Марианской впадине, по подводным вулканам ползают эти «подопечные», способ­ные засунуть кого-то в скафандр жизнеобеспечения? Вестиментиферы  [1] этого не могут!
Коля постучал его по лбу.
– Природа вспомнит, профессор! Как же! Она чихала на красных Предтеч, зато с пользой употребила сине-зе­лёных и создала нас. Угу?..
Может, этому бледному побарабанить?
– Есть! Он бледный! И в скафандре – «це-о-два».
Колька! Свету надо. Есть тут одна штуковина, которую мы ещё не испробовали. Активируем? Глядеть будем. И точно: яркий свет залил внутренность скафандра.
– Гляди, зашевелилось! – восторженно прошептал Иван.
– Открывай тюрьму, суй пацана в аквариум. Давление уже снизилось?
– Третий день атмосферное… Но в аквариуме не сте­рильно, может заразу подхватить.
– Под мою ответственность. Будто у них там, внизу, стерильно.
«Пацан» шлёпнулся в аквариум, пополз к обросшему валуну и обвил его всеми шестью ногами. Через сутки он начал зеленеть.
– Это чего он топочет? – заинтересовался Николай, раз­глядывая загоравшего под искусственным солнцем зелёного Пацана. – Всё одно и то же: топ-топ – топ – топ-топ?
– Гулит! – решительно ответил Иван. – Тренирует то ли «мама», то ли «баба».
– Неправ. Надо бы учить «папа»… Эта зелень что – хлорофилл?
Иван прыснул.
– Сине-зелёные, мил-друг. Без них никуда.
– Что, зелёные шестилапы освоят сушу?
– Лёгких нет и взять неоткуда. Нереально.
Коля задумчиво проводил взглядом самолёт-наблюда­тель заклятых друзей.
– Ладно! Хватит мотать нервы этим ласточкам. Три месяца летают! Топлива извели… Раз задача не военная, сни­маемся и тихо ползём на базу, будете там младенца выха­живать. В глубокой государственной тайне. Нечего им прятать своих зелёненьких космонавтов. У нас тоже есть зелёный, постарше их уродцев. Не говоря о скафандре.
А зелёный малыш всё стучал: «топ-топ – топ – топ-топ». Разумел он под этим «папа», да вот беда, все эти от­цы такие непонятливые…