Праведники Меча

Все было таким знакомым — и в то же время что-то изменилось. Столица была счастливее, когда императором был Аркус. Жизнь была более стабильной и предсказуемой. Все думали, что правление Аркуса будет вечным. Иное дело — его преемник. Власть Бьяджио была непрочной, и все это понимали. Вот почему в Наре шли гражданские войны и геноцид, вот почему ничтожества, подобные Ангорису, могли взлетать так высоко. Каждую неделю Бьяджио получал известия о новых злодеяниях, новых вспышках недовольства, новых убийствах королей. За последний год Нар обезумел, и все из-за одного просчета Бьяджио. Он предвидел, что его возвращение из изгнания вызовет проблемы, но не ожидал, что настолько серьезные.
Когда карета проезжала мимо груды развалин на месте Собора Мучеников, Бьяджио поморщился. Пустая площадка символизировала все то, что пошло не так. Реакция на разрушение Собора оказалась значительно более сильной, чем он ожидал. Он рассчитывал, что ставленники Эррита бросятся к нему, умоляя защитить их от Лисса. Однако они оказались стойкими и почти такими же фанатичными, как сам Эррит. И у сторонников епископа была хорошая память. Они знали, что именно Бьяджио выхолостил их религию. Именно он убил их епископа. Именно он приказал взорвать Собор. И он убил одиннадцать нарских правителей, чтобы завладеть железным троном. И теперь никто ему не доверяет.
Бьяджио закрыл глаза, чтобы не смотреть на руины Собора. Развалины стали постоянным, назойливым напоминанием о том, сколько работы ждет его впереди. Он был уже не тем человеком, который задумал взрыв, но ему еще предстояло это доказать.
— Я действительно изменился, — прошептал он.
Эти слова стали заклинанием, мантрой, которая помогала ему сосредоточиться. Прежде остроту его ума поддерживало снадобье Бовейдина, но он отказался от него, чтобы сохранить рассудок. И все же болезненная тяга к наркотику никогда его не оставляла. Отвыкание от эликсира было настоящим адом. Оно его чуть не убило. Но все-таки не убило.
— Я еще жив! — засмеялся он.
До него не добрался ни один убийца, а если Протекторат выполнит свою работу, то и не доберется. Дакель своими длинными руками удалит из империи все опухоли, и в Наре наступит мир. Не будет больше злобных тиранов вроде Ангориса, не будет гражданских войн. И весь Нар убедится в том, что его император изменился, что теперь он стал человеком справедливым и прозорливым. Человеком, достойным своего звания.
— Я больше не безумец! — прошептал Бьяджио. Глаза его были по-прежнему закрыты, голова привалилась к стеклу. Ритмичное покачивание кареты баюкало...
— Не безумец...
Дьяна Вэнтран назвала его сумасшедшим и была права. Долгие годы употребления продляющего жизнь снадобья превратили его мозги в жижу. Но он постепенно возрождается. За последний год он многого добился. Пока Протекторат работает прекрасно. Трибунал демонстрирует его силу, несмотря на то, что Нар раздирают силы хаоса. Хотя остатки церкви и нарские легионы ему не доверяют, у Бьяджио остались Рошанны, а у Рошаннов остались эшафоты. Если нужно, он может внушать страх.
Не всех, представавших перед Протекторатом, казнили. Бьяджио требовал, чтобы такое решение принималось при наличии доказательств. И это должно было быть выгодно с политической точки зрения. Ангорис — тиран, и жители Драконьего Клюва его ненавидят. Его казнь будет принята с радостью. И сейчас Бьяджио важно поддерживать свою популярность. Вскоре все народы, которые его ненавидели, признают его как правителя. Даже Талистан.
Бьяджио подумал, что, возможно, Элрад Лет уже подъезжает к Черному Городу, и вскоре заговорщика можно будет поставить перед Дакелем. Но у него хватит времени разобраться с Талистаном.
Измученный Бьяджио позволил себе отдаться грезам и не думать о Талистане и его мрачном короле, и о Дакеле в темной сутане, залитой светом свечей. Его мысли устремились на Кроут. На его родном острове весна в разгаре. Полная светлой печали картина заставила императора улыбнуться. Дорога до дворца была длинной. Бьяджио уцепился за воспоминания о золотых прибрежных песках и на время забыл свои заботы.
Но уже очень скоро карета остановилась у ворот Черного Дворца. Бьяджио протер глаза и одернул неопрятно сбившуюся одежду. Раб, который закрывал дверцу кареты, открыл ее и снова поклонился, приглашая императора выйти. Они находились во внутреннем дворе — первом из множества рядов, окружавших головокружительно высокое здание. Целая сеть дорог и каменных лестниц соединяла каждый ряд со следующим. На дворе собралось множество коней, телохранителей и слуг. Наверху нарские аристократы свешивались с балконов, наблюдая за возвращением своего правителя. Самые высокие шпили дворца терялись высоко в дымке, постоянно висевшей над городом.
Выходя из кареты, Бьяджио заметил, что к нему быстро приближаются двое. Один был низенький и смуглый, с диким взглядом. Второй — высокий и крепкий, больше похожий на стену, чем на человека. Никто не поверил бы, что эти двое — братья. Подойдя к императору, они опустились на колени, приветствуя его с привычным почтением.
— Добро пожаловать домой, мой господин, — сказал меньший из двух, поднимая голову и улыбаясь Бьяджио. Который мгновенно понял, что от него что-то скрывают.
— Спрячь свою глупую улыбочку и говори, что на твоем куцем умишке, Малтрак, — приказал Бьяджио.
Малтрак Исгарский и его брат Донхедрис встали с колен. Донхедрис, как обычно, молчал, предоставляя говорить брату.
— Не догадываетесь, господин? — ехидно спросил Малтрак. Бьяджио к нему благоволил, и он позволял себе иногда поддразнивать господина. — Неужели вы не видели?
— Чего я не видел? — проворчал Бьяджио. — Говори, Малтрак, иначе я пообедаю твоей печенкой.
— Вон, — сказал Малтрак, указывая за спину императора. — В гавани.
Взгляд Бьяджио проследил за направлением пальца слуги. Двор был расположен достаточно высоко, чтобы с него видна была гавань, как всегда набитая торговыми кораблями. Но сегодня возле ее входа появилось нечто новое — огромный черный корабль с бронированным корпусом и высокими мачтами, на одной из которых развевался флаг Нара.
— "Бесстрашный", — прошептал Бьяджио. — Проклятие...
Рядом с «Бесстрашным» соседние корабли казались карликами, терялись в его мощной тени. Его паруса были свернуты, оба якоря брошены в глубину. У Бьяджио в голове запульсировала боль. Он прижал пальцы к вискам и начал их растирать, стараясь снять напряжение. Этот сюрприз был совершенно не ко времени.
— Он уже на берегу? — спросил император.
— Увы, да. Он ждет вас в читальне.
— Он что-нибудь говорил?
— Нет, господин, — ответил Малтрак, а потом наморщил нос и добавил: — Ну, вообще-то это не совсем так. Он проворчал что-то насчет Лисса.
— О да! — рассмеялся Бьяджио. — Я в этом не сомневался. Хорошо. Пойди и скажи ему, что я скоро буду. Принеси ему поесть и выпить. Чего-нибудь дорогого... Постарайся... — император пожал плечами, — чтобы ему было уютно.
Малтрак кивнул и поспешил во дворец. Его большой молчаливый брат двигался за ним следом. Бьяджио проводил их взглядом, а потом медленно направился за ними.
Перед встречей с Никабаром ему хотелось собраться с мыслями, но в то же время нельзя было заставлять адмирала дожидаться слишком долго. Надо полагать, его друг в ярости. Бьяджио был почти уверен, что он вот-вот появится. Однако теперь ему придется воспользоваться старинной дипломатией и обаянием Кроута. Никабар был его очень давним и очень близким другом. Не может быть, чтобы Бьяджио с ним не справился.
«Читальня», как ее назвал Малтрак, была личным кабинетом Бьяджио на первом из многочисленных этажей дворца. Это была уютная комната, в которой размещалась коллекция редких книг и манускриптов, собранная Бьяджио со всей империи. Благодаря ее удобному расположению Бьяджио часто принимал там почетных гостей. Никабар прекрасно знал, куда идти.
Войдя во дворец, Бьяджио скинул плащ на руки ближайшего из вездесущих рабов и направился в читальню, чтобы приветствовать своего старого союзника. Сейчас они оба переживали трудные времена. После того как Никабар помог своему другу занять железный трон, он снова занялся Лиссом. Весь последний год адмирал вел кровавую войну против нации мореплавателей. Затяжная кампания стоила большой крови и немалых усилий и принесла очень мало побед. И теперь Бьяджио хотел мира с Лиссом — особенно из-за честолюбивого Талистана, наседавшего ему на пятки.