Соль земли
В тысяча девятьсот восемнадцатом году Корней Краюхин женился на учительнице начальной Притаёжной школы Нелиде Егоровне.
Географическая карта Улуюлья – вот всё, что перешло Алексею по наследству от отца. На этой отцовской карте были разбросаны какие-то обозначения, сделанные разноцветными карандашами. Вполне возможно, что эти пометки относились к периоду гражданской войны, хотя Нелида Егоровна часто рассказывала Алексею, что его отец водил дружбу с охотниками и под предлогом обследования староверческих поселений в тайге (на это охотно шёл стражник, наблюдавший за ссыльными) отправлялся путешествовать по краю. Временами Алексею казалось, что пометки на карте отца связаны с этими поездками. Кроме этих загадочных помёток, на карте были написаны крупным, твёрдым почерком две фразы, по-видимому выражавшие девиз Краюхина-старшего: «Трудовой народ – вот кто соль земли. Не щади жизни в борьбе за его счастье!»
Не менее часа Алексей листал свои записи и рассматривал обе карты. Потом он взял лист линованной бумаги и, обмакнув перо в чернильницу, чётко вывел:
«В областной комитет ВКП(б).
Решением бюро Притаёжного райкома я, Краюхин Алексей Корнеевич, исключён из рядов ВКП(б). Считаю это решение райкома неправильным, отражающим его ошибочную позицию в деле раскрытия производительных возможностей Улуюлья в целом и, в частности, Притаёжного района…»
Нелида Егоровна три раза заглядывала в комнату сына. В кухне на столе давно шумел самовар, еда уже остыла, и её пришлось снова поставить в печь. Вид у Алексея был сосредоточенный, и мать не решалась отрывать его. «Подожду. Может быть, сам вспомнит, что завтракать время», – думала она.
Заглянув в комнату сына ещё раз, она увидела ту же картину: он увлечённо писал.
– Алёша, – тихо окликнула мать, – ты бы покушал.
Алексей обернулся. От голода у него давно уже сосало под ложечкой, но он не догадывался, отчего это происходит, и курил папиросу за папиросой, стараясь заглушить табаком лёгкую тошноту. Только теперь он вспомнил, что вчера не ужинал, а сегодня, поднявшись с кровати, сел сразу за письменный стол. Прерывать работу было жалко, но мать глядела на него обеспокоенно, и он быстро встал.
– Как же ты теперь, сын? – спросила Нелида Егоровна.
Он понял, что скрывается за этим вопросом.
– Как? Бороться, мама, нужно, доказывать.
– Доказывать?! А может, лучше отступиться? Не переспоришь, и сомнут тебя, как былинку…
– Отступаться нельзя, мама, – сказал он так твёрдо и убеждённо, что матери стало ясно: он не отступится.
– Если правду на своей стороне чувствуешь, борись! – помедлив, заключила она.
Алексей умылся и сел завтракать. Всё это у него заняло не больше пятнадцати минут. Потом он вернулся к своему письменному столу и опять начал писать.
Написать заявление в обком оказалось делом нелёгким. Он понимал, что всю суть необходимо изложить кратко, не загромождая излишними подробностями, что доказательства в защиту своей позиции надо выдвинуть веские, убедительные, просто и чётко сформулированные.
Но именно это-то и не удавалось. Заявление получалось длинным, многословным. Только в концу дня, переписав заявление трижды, он достиг цели: заявление заняло всего пять страничек, все доводы были изложены по пунктам, как в научном трактате или тезисах политического доклада.
К заявлению он решил приложить копию своей краеведческой карты Улуюльского края.
Пусть в обкоме прислушаются, что говорит о своём крае народ. Ничего не поделаешь, что половина данных имеет легендарное происхождение, а все сообщения в целом требуют серьёзной проверки. В том-то и дело, что без помощи руководящих организаций он не может поднять на своих плечах всю эту сложную и большую работу. А ведь тут идёт речь не о пустяках: каменный уголь, нефть, газ, ртуть, золото – вот что значится на карте Улуюльского края. Он ничего здесь не прибавил от себя, каждая отметка имеет специальную ссылку на то, от кого она получена.
Всю ночь напролёт просидел Алексей, работая над копией карты и пояснительными сносками к ней.
Утром он направился на почту и сдал свои письма.
Возвращаясь домой, он ещё издали увидел, что под окнами его дома собрались ученики старших классов. Их было человек десять – пятнадцать. «Что им нужно? Неужели и они пришли выразить сочувствие?» – с тоской подумал Алексей. Он не переносил никаких соболезнований – они вызывали в нём стыд и ожесточение. Полчаса тому назад, идя на почту, он встретил инспектора районо Тележкина. Тот уже слышал о решении райкома и целых десять минут изливал свои чувства. Алексей не знал, куда деваться, и молча смотрел на Тележкина, думая о том, как бы поскорее уйти, не оскорбив старого знакомого. Выслушивать соболезнования ещё раз, да тем более от учеников, у него не было никакого желания. Он сделал вид, будто не заметил ребят, и решил повернуть в переулок. Но они словно угадали его намерение и, сорвавшись с места, понеслись к нему.
– Здравствуйте, Алексей Корнеич! – звонко наперебой закричали ученики.
По их пристальным взглядам Алексей понял, что они знают о решении райкома. И Алексею было приятно, что ребята не принимали скорбного вида, не старались говорить, подобно Тележкину, сочувственными голосами.
– Доброе утро, ребята! Куда это вы направились спозаранку? – присматриваясь к ученикам, спросил Алексей.
Произошло минутное замешательство. Алексей верно угадал его причины: ребята принуждены были лгать, а это давалось им не просто.
– К вам, Алексей Корнеич, приходили. Насчёт экспедиции. Скоро уж конец занятиям, а лодки мы ещё не просмолили. Как бы не запоздать…
Алексей понял, что разговор о лодках ребята затеяли, чтобы иметь повод для беседы с ним.
Как ни сдерживал себя Краюхин, но преданность ребят глубоко тронула его. «А я-то не понял их, хотел убежать от встречи», – с укором подумал он о себе.
– Спасибо, друзья, что напомнили, – сказал он. – В экспедицию пойдём непременно. И знаете, куда пойдём? На Уваровские горы! Уголь пойдём искать! – с воодушевлением воскликнул Алексей.
– Вот это да! На Уваровские горы!..
– Здорово!
– Алексей Корнеич, скорей бы!
– Всё будет в своё время, – успокоил учеников Алексей, распрощался с ними и пошёл в школу.
Не будь сейчас в школе такой горячей поры, как подготовка к экзаменам, он немедленно отправился бы к берегам Таёжной. Надо было ещё и ещё раз повидать старого Марея, установить с ним границы земель староверческого скита, побывать на Тунгусском холме, продвинуться в Заболотную тайгу, сходить на Берёзовское болото и обследовать пеньки, из которых, по утверждению Лисицына, зимой в морозы струился лёгкий парок. Но, к сожалению, ехать сейчас было нельзя: экзамены вот-вот, а после их окончания предстояло ещё проводить торжественный вечер выпускников и традиционный весенний бал учащихся.
Алексей не спеша поднялся на крыльцо школьного здания, снял кепку и с минуту постоял, щурясь на солнце. Оно светило ярко, но свет этот был, как обычно утром, мягкий, нежный, пронизанный голубизной.
Входя в школу, он встретил в коридоре уборщицу.
– Здравствуйте, Семёновна! Наверное, я первый пришёл? – спросил Краюхин.
– Нет, Алексей Корнеич! Сегодня Василий Васильич упредил вас, пожалуй, на полчаса, – сказала женщина, кивая на дверь кабинета директора.
Алексей решил зайти к директору, рассказать о своей встрече с «кружком путешественников».
Открыв дверь в кабинет, Алексей понял, что директор чем-то взволнован. Он ходил из угла в угол. В руке у него трепыхался белый листок, испещрённый строчками, напечатанными на машинке.
Василий Васильевич Головин был высок, худ, стриг волосы под кружок и очень походил бы на молодого Горького, если б не очки в латунной оправе, придававшие его лицу сердитое выражение.
– Доброе утро, Василий Васильич! – поздоровался Краюхин.
Директор остановился, резко повернулся, и Алексей почувствовал, что тот с трудом сдерживает негодование.