Королевская собственность
— Теперь вы, мистер Сеймур, несколько ознакомились со службой, и ваш капитан дает о вас самые лестные отзывы, и потому я полагаю, что мы можем засчитать вам это время службы и считать по-прежнему нашим офицером! Надеюсь, что вы будете верным и усердным слугою вашего короля и с честью будете носить мундир!
Так как Вилли являлся новичком на фрегате, которым командовал теперь капитан М., то офицеры, не знавшие о нем ничего, кроме того, что он был произведен в офицеры за отличие, за геройский подвиг, приняли его весьма радушно в свою среду. Экипаж люгера был взят в плен, и люди его переведены на фрегат, a «La Belle Susanne» поручена одному из офицеров фрегата, которому было приказано следовать за фрегатом вплоть до порта, куда решил зайти капитан М., не желая поручать своего приза никому другому.
— У вас превосходнейшая команда, капитан М'Эльвина, — заметил капитан М., — много ли у вас англичан?
— Человек восемьдесят, и все прекраснейшие моряки! С такими людьми можно чудеса творить!
Капитан М. приказал вызвать экипаж люгера на бак и обратился к ним с предложением перейти на службу его королевского величества вместо того, чтобы отбывать тюремное наказание. Но в данный момент все контрабандисты были до того возмущены своим настоящим положением как пленных — в душе не улеглось еще озлобление, вызванное поражением и собственном неудачей, — что все они отказались наотрез.
Капитан М. отвернулся, видимо, очень разочарованный и огорченный. Он сознавал, что усиление его собственного экипажа этими людьми было бы для него настоящим приобретением, и завистливым оком смотрел на этих бравых молодцов.
— Капитан, — обратился к нему М'Эльвина, — разрешите мне поговорить по этому поводу с моими людьми. Я надеюсь, что мне удастся урезонить и уговорить их согласиться на ваше предложение. Они еще слишком возмущены всем случившимся и не успели успокоиться, но я постараюсь сделать, что могу!
Капитан М. пожал ему руку и утвердительно кивнул головой, после чего М'Эльвина спустился вниз, где было отведено помещение для пленных, и так как он пользовался всеобщей любовью и доверием, то ему удалось доказать всю выгоду предложения капитана М. и убедить своих бывших подчиненных согласиться поступить на королевскую службу, добавив, что служить под начальством такого капитана, как капитан М. — большая честь. В конце концов, М'Эльвина мог поздравить командира фрегата с приобретением лихого экипажа «La Belle Susanne».
— И этим я обязан вам, капитан М'Эльвина! — говорил ему обрадованный капитан М. — Поверьте, я не забуду нашей услуги, а в данный момент ваш поступок дает мне смелость обратиться к вам с другою просьбой. Я уверен, что если вы только пожелаете, то можете сообщить мне весьма важные для меня сведения относительно намерений некоторых французских судов!
— Можете быть уверены, сэр, что найдете во мне самого искреннего англичанина, и хотя я по долгу службы и призвания должен был сражаться против своих единоплеменников, но поверьте, что у меня при этом сердце кровью обливалось. Ни честь моя, никакие причины не обязывают меня скрывать от вас то, что мне удалось узнать во время моих стоянок в французских портах, и все, что мне известно, я во всякое время готов сообщить вам. Никогда французское правительство не могло заставить меня давать ему некоторые необходимые сведения о действиях нашего флота, несмотря на то, что я не раз получал от него самые заманчивые предложения. Я от души желаю встречи с каким-нибудь французским судном, чтобы доказать, что я готов сражаться за Старую Англию так же, как только что сражался против нее, защищая интересы человека, доверившего мне свое имущество!
— В таком случае, капитан, будьте добры зайти в мою каюту! Там мы с вами поговорим о том, что для меня особенно важно знать!
М'Эльвина последовал за капитаном М. в его каюту и беседовал там более часа при закрытых дверях.
ГЛАВА XI
Недель за шесть до того момента, когда Вилли был произведен в офицеры за свой отважный подвиг во время бомбардировки судна, где он находился, дед его, старый адмирал де Курси, тяжело заболел. Когда он окончательно слег в постель и почувствовал себя совершенно беспомощным и бессильным, тогда только почувствовал свое одиночество. Когда врачи нашли нужным сказать ему, что дни его сочтены, и что ни малейшей надежды на выздоровление его они не питают, он принял эту безрадостную весть, по-видимому, совершенно спокойно, но в душе его совершался целый переворот. Теперь только для него стало ясно, что всякий последний пастух счастливее его, так как у него есть близкие и родные, которым он дорог, которые его любят и всячески стараются облегчить его страдания, если он болен. Вельможа стал завидовать теперь каждому живому существу, а в душе его пробудилось сознание, что и у него были такие близкие существа, готовые любить, но он сам оттолкнул их от себя, — сам был причиной преждевременной смерти двоих из них.
— Но у меня есть еще сын! Что мешает призвать его? — подумал старик и, дернув шнурок звонка, приказал явившемуся на зов слуге немедленно попросить к себе викария.
Зная о положении адмирала, у которого он не был с самого того дня, когда получилось предсмертное письмо Питерса, викарий с часа на час ждал этого приглашения и не заставил себя долго ждать.
Адмирал заговорил с ним не как надменный аристократ, каким был всю жизнь, а как смиренный кающийся грешник, сознающий свои вины. Он просил викария вернуть ему его единственного оставшегося в живых сына, послать за ним сейчас же, не теряя ни минуты, чтобы он мог вымолить у него прощение.
— Ведь вы, вероятно, знаете из того письма, где он?
— Да, сэр, то письмо было писано им за час до смерти!
— За час до смерти! Боже правый! Неужели он умер с голода, как я в своем безумии желал тогда?
— Нет, сэр, но закон, оскорбленный им, приговорил его к лишению жизни…
— Что вы говорите? — воскликнул адмирал. — Неужели вы хотите сказать, что он был повешен?
— Да, сэр, повешен! Вот и письмо! Если желаете прочесть его, то сами узнаете всю эту печальную новость!
На этот раз адмирал жадно схватил письмо и со слезами на глазах прочел его от первой строки до последней.
— Несчастный! О, если бы я мог умереть за тебя, сын мой!.. Бог покарал меня за гордость, за мое себялюбие, отняв у меня и последнего сына!
Это известие настолько поразило адмирала, что он лишился чувств, а когда после долгих усилий врача, наконец, оправился, то был до того слаб, что уже не мог встать с постели. Но как только к нему вернулось сознание, он выслал всю прислугу и, пожелав остаться наедине с викарием, заговорил с ним о своем внуке. Он пожелал увидеть его, признал его своим законным внуком и тут же составил завещание в его пользу, назначив его единственным наследником всего своего громадного состояния. Когда все бумаги были оформлены так, как того требовал закон, викарий удалился и обещал зайти снова на другой день. Но на другой день у викария были другие умирающие, жаждавшие его утешения, и ему не удалось зайти, а когда, день спустя, он навестил адмирала, то уже не застал его в живых. Бедняга скончался на глазах у наемной сиделки, черствой, бесчувственной женщины, которая, видя, что он кончается, стала обирать и прятать в свои карманы все, что было ценного, и что можно было захватить, не будучи уличенной в воровстве. В последние минуты она не захотела даже облегчить страдания умирающего, подав ему глоток воды.
Два дня спустя после похорон адмирала в замок явился дальний родственник покойного, мнивший себя его законным наследником, и, найдя замок и все в нем опечатанным, немедленно потребовал снять печати. Но викарий воспротивился этому требованию, заявив, что единственный законный наследник адмирала не он, а внук адмирала де Курси, юный Вильям де Курси.
Трудно себе представить разочарование и сдержанное бешенство этого развенчанного калифа, приехавшего сюда в качестве полновластного хозяина и уезжавшего теперь заурядным бедным родственником владельца, которому даже прислуга не оказывает должного почтения.