Упрямица

– Кто? Господь или вы? – гневно отрезала Рэйвен, слишком хорошо знавшая преподобного, чтобы смутиться от его поучений. Пусть думает что хочет.
Щеки преподобного побагровели.
– Я не стану укорять вас за дерзкий язык, дитя мое, потому что знаю: каждое ваше слово или поступок продиктованы скорбью. Но я намерен лично проследить, чтобы вы не свернули с праведного пути после смерти вашего отца.
– Вы полагаете, он плохо воспитал меня? – резко спросила Рэйвен, прекрасно зная, что так оно и было. Любой в этой части Корнуолла мог бы сказать, что Джеймс Бэрренкорт позволял своей дочери абсолютно все, вплоть до диких скачек на необузданном жеребце. Но Рэйвен знала и то, что ни одна душа не осудила бы его и не подумала бы о нем плохо. И арендаторы отца, и жители деревень, и рыбаки Сент-Айвза уважали и ценили этого доброго и честного человека, всегда готового прийти им на помощь.
– Мне придется изрядно потрудиться, чтобы спасти вашу душу от вечного проклятия, строптивая Рэйвен, – ответил преподобный, в глазах которого отразилась от­кровенная похоть.
– Снова выгладите свой костюм? – сладко пропела Рэйвен, хотя глаза ее гневно заблестели. – Вы полагае­те, что теперь, когда мой отец умер, у вас больше шансов стать моим мужем? Не обольщайтесь! Вряд ли вы стали приятнее с тех пор, как отец назвал вас злобным пакост­ником и последним из мужчин на земле, которому он позволил бы жениться на мне!
Она резко развернула нервного жеребца, так что тот вздыбил передние ноги, и Рэйвен с удовлетворением от­метила страх в глазах преподобного. Всадница вихрем ум­чалась прочь, разбрызгивая во все стороны грязь, лошадь словно на крыльях перелетала через препятствия. Рэйвен передернуло от отвращения: брр, до чего же некоторые мужчины омерзительны! Жаль, что он сумел вызвать в ней ярость. Пожалуй, она стала уязвимее к навязчивости пастора после смерти отца. Как же она была счастлива и беззаботна, пока он был жив! И в полной безопасности! И какой же одинокой и несчастной чувствовала себя те­перь, когда он покинул ее!
Прогулка была окончательно испорчена. Рэйвен быс­тро проехала по тропе среди скал к берегу, где позволила Синнабару немного поплескаться в холодной морской воде, после чего отправилась домой. Жеребцу это было не по нраву, и он нехотя плелся по тропе, время от времени опуская голову, чтобы пощипать траву. Он явно не торо­пился в стойло.
– Не упрямься, дурачок ты мой, – шептала Рэй­вен, склоняясь в седле и заставляя жеребца побыстрее дви­гаться вверх по петляющей дороге, обсаженной стройными кедрами. Дорога вела к крытой черепицей конюшне. Синнабар влетел во двор конюшни, и из ее дверей тут же появился грум – волосатый человек в высоких сапогах и кожаном фартуке. Рэйвен кинула ему поводья.
– Хорошо прокатились, мисс Рэйвен? – спросил он, улыбнувшись во весь рот.
– Да, Сэм, – ответила Рэйвен, грациозно сосколь­знув с лошади. Ее амазонка из изумрудно-зеленого бар­хата была сшита по последней моде, и короткий жакет, отделанный золотой косичкой, прекрасно облегал узкую талию и высокую грудь, восхитительно расширяясь на бедрах. Волосы Рэйвен, блестящие и черные как смола, были заплетены и уложены в пучок – его аккуратно удерживали на грациозной шее тончайшая сеточка и шпиль­ки. Непослушные кудри, выбившиеся из прически во вре­мя бешеного галопа, обрамляли ее лицо, и Рэйвен беспорядочно засунула их под шляпку. Огромные кошачьи глаза Рэйвен все еще полыхали гневом на преподобного Парминстера.
– Надо же, а ведь он нисколько не утомился! Ему такие скачки нипочем! – восхищенно покачал лохма­той головой Сэм, когда освободившийся от хозяйки конь резво ткнулся в его ладонь. Грум знал все хитрости жеребца и крепко зажал поводья, чтобы Синнабар не выкинул какой-нибудь трюк и не сбежал. Конь заржал, сверкая белками глаз и стуча подковами по булыжнику, выбивая искры.
– Бедняга Синнабар, – пробормотала Рэйвен, пог­ладив мускулистую шею жеребца. – Может быть, по­позже я еще раз прокачусь на нем.
– Не-а, не получится, мисс Рэйвен, у вас не будет времени, – сочувственно произнес Сэм. – Клерк мис­тера Хаггарта приезжал сразу после вашего отъезда. Он передал, что хозяин зайдет к вам около двух.
– Интересно, зачем? – удивленно протянула Рэй­вен, нахмурив брови.
– Откуда мне знать, мисс?
Рэйвен пожала плечами и улыбнулась старому груму, её темно-золотые глаза потеплели.
– Не важно, Сэм. Пусть кто-нибудь из конюхов прокатится на нем попозже – чтоб поубавить ему прыти.
Сэм снял с Синнабара седло и усмехнулся:
– Если уж ваши дикие скачки его не угомонили, то, видать, ему на роду так написано. Да и кто из парней согласится взобраться на этого дьявола?
Рэйвен рассмеялась своим мелодичным смехом и от­правилась через двор в дом. Она спешила, и бархатные юбки, шурша, развевались за ней. Потихоньку просколь­знув через вход для прислуги, она взлетела по лестнице в западное крыло, где находилась её спальня, не глядя на строгие лица предков, взиравших на нее с портретов, раз­вешанных вдоль длинной галереи. Это были темноволо­сые люди, страстные и гордые, в чьих текла непокорная кельтская кровь. В большинстве своем – воины, ското­воды, предводители пиратов, а позже – пэры и лорды, доверенные английских королей. В их строгих профилях была запечатлена история Корнуолла и будущее их по­томков, включая и Рэйвен. Ее завораживающая красота также была частью их наследия, как и её гордый мятеж­ный дух.
Окна в спальне Рэйвен выходили на морс и позво­ляли наблюдать захватывающее зрелище – бушующую морскую стихию под открытым небом. Правда, из-за густой пелены тумана сегодня трудно было различить, где кончается одно и начинается другое. С карнизов капала влага, хрипло вскрикивали грачи в продуваемом ветрами небе. Все это было до боли знакомо Рэйвен, хотя море могло мгновенно превращаться из грозной стихии в прекрасную аквамариновую гладь, когда солнечные лучи согревали пенные буруны, прибрежный песок и гальку.
«Сколько же солнечных дней повидала я из этого окна? – подумала Рэйвен, подходя к окну и отодвигая штору. – А сколько штормовых ночей и холодных зим­них дней?»
«Не так уж и много, – ответила она себе. На губах девушки засияла мягкая улыбка, когда ее золотые глаза взгля­нули на запад, в сторону Лэндз-Энда. – Пожалуй, мне всей жизни не хватит, чтобы впитать в себя всю эту первоз­данную красоту». Она была бы согласна простоять вот так, мечтая, весь день… Но… Рэйвен легонько вздохнула, и неж­ные плечи ее поникли. Еще раз вздохнув, она отвернулась от окна и начала снимать сапоги для верховой езды.
Когда она вновь спустилась на первый зтаж, на ней было ярко-рубиновое бархатное платье. Декольте, укра­шенное рюшем из кружев, красиво подчеркивало грациоз­ную шею и великолепную форму груди. Узкую талию плотно облегал лиф, а мягкие складки юбки обтекали стройные бедра. Блестящие черные волосы были просто зачесаны назад и скреплены парой дорогих перламутровых гребней. Подрагивающие локоны каскадом спускались по спине ниже ягодиц, соблазнительно покачиваясь в такт шагам, хотя самой Рэйвен было и невдомек, какое впечатление она производит на окружающих. Она слегка хмурилась. Дол­ги следовало уплатить до конца месяца, не забыть бы и про выплату служащим в поместье. С чего же сегодняш­ний день начать? Успеет ли она справиться со всеми сче­тами до прихода мистера Хаггарта?
Морщинка беспокойства на лбу разгладилась, и глаза Рэйвен блеснули лукавством. Почему бы не попросить помощи у мистера Хаггарта? Пусть поломает голову над самыми важными для неё проблемами. Она покажет ему свои книги расходов, а он и подскажет ей, почему каждый месяц она перерасходует средства, несмотря на строжай­шую экономию. По правде говоря, ей стыдно было при­знаться в своем невежестве, не то бы она давно обратилась к нему за помощью. Но если он все равно будет здесь, то вряд ли откажется помочь ей.
Просияв от такой возможности, Рэйвен прошла в ка­бинет отца мимо двойных дверей в Большой холл, поче­му-то распахнутых настежь. Приостановившись на пороге, она вошла. Здесь сильно пахло пчелиным воском, очевид­но, заботливые служанки только что навощили огромный стол для торжеств. В центре стола в большой медной вазе стояли маргаритки, фиалки, колокольчики, венерины баш­мачки и другие полевые цветы среди длинных ветвей ста­ринных тисов.