Эмма и граф

— Я уверен, вы знаете, почему я приехал, моя дорогая мисс Линкольн… Эмилия.
— Нет, — холодно ответила она, — нет, я не знаю, мистер Хастингс.
Она увидела его растерянность. Не такого ответа и не такой холодности он ожидал. По его сценарию партнерша должна была произнести другие слова, и теперь он не совсем понимал, как ответить.
— Вы должны знать, — настойчиво сказал он, желая услышать правильный ответ, — вы наверняка чувствовали мое уважение и восхищение, и потому мои слова не могут оказаться для вас сюрпризом. Вы мне дали это понять вчера днем. Моя дорогая мисс Линкольн, — наконец решил он принять ее отказ понимать его за скромность воспитанной и к тому же некрасивой девицы, — я приехал просить вас оказать мне честь стать моей женой.
Он говорил так уверенно, у него не было никаких сомнений в ее ответе. В конце концов, разве не она была его восторженной почитательницей в течение стольких недель, его постоянной спутницей на всех главных балах сезона? Весь высший свет ждал, когда же он задаст неизбежный вопрос, и никто не сомневался в ответе.
Эмилия видела его как будто впервые: волевое красивое лицо, следы сомнительных ночных удовольствий в бледно-лиловых тенях под глазами.
— Своим предложением вы оказываете мне большую честь, — сказала она, склонив голову. — Увы, боюсь, я не могу его принять. К сожалению, мой ответ — нет.
Он явно растерялся. В глазах промелькнули недоумение, замешательство, потрясение. Но его самообладание, как и ее, не дало трещину.
— О, бросьте, моя дорогая Эмилия, сейчас не время для ложной скромности. Мы так счастливо провели лето. Давайте так же счастливо проведем нашу жизнь. Я понимаю, что хорошо воспитанная юная леди должна быть скромной, но мы с вами слишком хорошо знаем и понимаем друг друга.
Увы, она действительно теперь слишком хорошо понимает его, но до прошлого вечера, оказывается, совершенно не знала. Он не знает ее и сейчас, не подозревает о стальной воле и уме, скрывающихся за внешней неуклюжестью. Каким искренним он кажется! Если бы она не слышала его прошлым вечером, то поверила бы.
Теперь же она прошептала как можно ласковее:
— Это не ложная скромность, сэр. Совсем нет. Да, мы счастливо провели лето, но как друзья. Я никогда не думала о вас как о будущем муже, правда, ни разу, и не думаю так сейчас.
Судя по выражению его лица, он не поверил, поэтому, не дав ему ответить и не теряя самообладания, она сказала:
— Мне жаль, очень жаль, если я невольно ввела вас в заблуждение и заставила потерять сезон, оказывая мне знаки внимания, на которые я никогда не смогу ответить.
Лицо Доминика наконец выдало его возбуждение.
— Вчера… — начал он. — Вчера во время разговора в парке по вашему поведению я понял, что вы представляете, о чем я собираюсь говорить с вами, а затем с вашим отцом… что это не может быть ничем иным, кроме предложения. Вы ни словом, ни знаком не расхолодили меня. Наоборот. Я не сделал бы вам предложение сегодня без вашего молчаливого поощрения.
Теперь заикался он, а не она. Он был в замешательстве, она оставалась холодна.
— Увы, вы должны отнести это на счет моей неопытности. Если бы я отчетливо понимала, о чем вы хотите говорить со мной, я бы избавила вас… и себя от неловкости. Прошу вас, давайте забудем об этой маленькой неприятности и останемся добрыми друзьями.
Никогда раньше Эмилия так прекрасно не владела собой, и если каждое слово было ударом для него, то еще большим ударом оно было для нее. Ведь он не любил ее, а она его любила, или, точнее, она любила Доминика Хастингса, которого придумала и который обманул ее так жестоко. Но она была полна решимости провести хотя бы этот разговор на своих условиях.
Ее угнетала мысль о том, что, не услышь она вчера его унизительные слова, не узнай о намерении жениться на ней только из-за денег, сегодня она бы приняла его предложение, захлебываясь от радости.
— Прошу вас… — выговорил он, заикаясь от отчаяния. Как же он был уверен в ней! Восхищение так ясно было написано на ее лице весь сезон! И теперь он не мог поверить в ее отказ.
— Пожалуйста, не просите меня, так как это ничего не изменит. Я хочу одного: примите мою дружбу, я не выйду за вас замуж.
Каждое собственное резкое слово, так отличное от прежних, разрывало ее сердце.
Теперь, ради сохранения достоинства, ради приличий, он должен уступить. Приз, в котором он был так уверен, выскользнул из его рук в самый последний момент, хотя он никак не мог понять, почему это произошло.
Он видел непреклонность Эмилии, видел, что она не изменит свое решение. Она мило улыбнулась ему, и эта улыбка потрясла его. На секунду он увидел в ней будущую красоту, уже обнаруженную Браммелом… но затем она исчезла.
В любом случае поздно. Она не для него.
Он склонил голову.
— Значит, у меня нет надежды? Вы не передумаете, не обдумаете мое предложение?
Эмилия серьезно покачала головой.
— Я уже все обдумала, и вы получили мой ответ.
Он поклонился, поцеловал ей руку.
— Тогда позвольте мне уйти. Надеюсь, мы еще встретимся… друзьями, как вы сказали.
— О, конечно. — Эмилия высвободила руку и одарила его ослепительной улыбкой. — Как я и сказала. Друзьями. Желаю вам всего наилучшего.
— А я вам.
Он ушел, не обернувшись, и, когда за ним тихо закрылась дверь, горькие слезы сожаления побежали по щекам Эмилии.
И только когда звук его шагов окончательно затих, Эмилия с удивлением осознала, что с того момента, как услышала его оскорбительные замечания, ни разу не заикнулась. Где она обрела внутреннюю силу, поддерживавшую ее с того жуткого мгновения, она не знала. Как не знала и того, что эта сила еще долго будет поддерживать ее после того, как Доминик Хастингс уйдет из ее жизни.
Эта сила поддерживала ее, когда вскоре вошел отец. Его доброе лицо было озабоченным.
— Я думал, что он приезжал сделать тебе предложение, Эмилия. Разве не так?
— О да, папа, — с напускной веселостью ответила Эмилия. — Он действительно сделал предложение, но я ему отказала.
— Отказала? Ему? — Отец не скрывал своего удивления. — Мне казалось, вы прекрасно ладите друг с другом. Вы выглядели такими счастливыми вместе. Я был уверен в свадьбе к Рождеству.
Эмилии пришлось солгать:
— О, нет, папа, я и не думала о свадьбе. Просто дружба, уверяю тебя.
Если отец и нашел что-то странное в ее неправдоподобном ответе, то смолчал. Он любил дочь и не собирался слишком сильно давить на нее. Будут и другие достойные претенденты на ее руку, и, несомненно, одно из предложений она примет.
Итак, он смолчал, но подумал, что дочь не все сказала ему, хотя, возможно, расскажет позже.
Но она не рассказала. Эмилия никогда никому не рассказывала, почему отказала красивому молодому человеку, так очаровавшему ее в первый и единственный сезон.
Вскоре, когда сезон закончился и Эмилия с отцом вернулись в большой загородный дом в Мистли в графстве Суррей, она спросила, обязательно ли ей выезжать в свет в следующем сезоне.
— Хоть два-три года пропустим, папа. Мне кажется, я еще не готова.
Отец уступил. Отчасти потому, что постепенно полнота спадала и вырисовывались пикантное личико и стройная фигурка. Угнетающее заикание также исчезло навсегда, вытесненное уверенностью в себе. Уверенностью, обретенной после той бессонной ночи и крепнущей с каждым днем. Через несколько лет весь высший лондонский свет будет у ее ног, подумал отец.
Но новый сезон для нее так и не состоялся… Она вернулась в Лондон на следующий год, но для частной, а не светской жизни. Единственным человеком, знавшим ее в первый сезон и навестившим ее, был Джордж Браммел, и приехал он на следующий день после того, как Доминик Хастингс женился на богатой наследнице Изабелле Бомэнс.
Увидев совершенно изменившуюся Эмилию, он не выказал удивления. Он этого ожидал. Стройная и грациозная, с изящными классическими чертами лица, она произвела на него сильное впечатление своим самообладанием и явным влиянием на окружающих.