Викинг

«Ты прав, Бьёрн, — подумал я, — Хастингс терпеливо будет ждать завершения дела. И я тоже».
Подул ветерок, и туман рассеялся. На рассвете я повел корабли Бьёрна в открытое море, затем на северо-запад к полуострову Котантен. У Гааги юго-западный ветер позволил нам взять курс на Бретань, чего не отваживался сделать до нас ни один викинг. Я долго не мог собраться с духом и двинуть драккары вслед за заходящим солнцем: люди тяжело дышали, ожидая моего решения. И когда я указал в синий простор, они взревели, пьяные от восторга.
Земля осталась позади, и море посерело от собравшихся облаков. Они сгущались и темнели и, наконец, спрятали солнце от глаз кормщиков. Ветер переменил направление и внезапно стих, затем поднялся вновь. Никто не знал, куда он дует. Спрятавшись от любопытных глаз, Китти взялась за дело. И дважды, и трижды рыбка поворачивалась в одну и ту же сторону.
— Она тянется к Полярной Звезде, и, надеюсь, мы не заблудимся, — сказала Китти, и две слезы скатились по ее щекам.
Ветер дул в сторону Бретонских островов, и мы воспользовались им. Восторг наполнял мое сердце при виде пузатых парусов, тянущих корабли вперед. Я чувствовал себя отмеченным некой тайной, величайшей из всех, если не считать красоты женщины.
Между мысом Котантен и Бретанью было около шестидесяти лиг. Мы покрыли их одним броском — от полудня одного дня до заката следующего. Хастингс не прибыл ни в тот день, ни на следующий. Забыв его холодные глаза, я радовался неудаче сына Рагнара, но когда и третий день мы прождали зря, я подумал, что его поражения могут быть столь же опасны, как и победы. Хастингс не рисковал кораблями, чтобы выиграть спор. Он их берег, чтобы захватить всю Англию.
Мы наблюдали за его прибытием на следующее утро. Его «Огненный Дракон» подплыл к «Лебедю» Бьёрна. Затем Китти и все остальные увидели, что весла продолжили свой ритмичный танец, и солнце заблестело на разноцветных щитах. Но я в это время полировал свой собственный щит, который купил у Бьёрна за унцию золота, и потому не смотрел вверх.
Голова дракона с красным языком нависла над нами. И раздался мягкий голос, который я буду помнить даже в Хель.
— Оге Кречет?
Я поднял глаза на лицо Хастингса. Оно было бледным, что не предвещало ничего хорошего, и его девять шрамов уродливо выделялись розовым цветом. Я подумал, что он улыбается, показывая свою порванную губу во всей красе, но он почтил меня суровостью.
— Я заметил тебя, Хастингс Девичье Личико.
— Ты поднимаешься ко мне? У меня есть хорошее вино из Булони, и мне бы хотелось поговорить с тобой.
— Думаю, на «Огненном Драконе» места больше, чем на «Игрушке Одина».
На глазах половины флота я перелез на корабль Хастингса, досадуя на свою никому не нужную отвагу. Мы уселись на скамьи и пили вино из серебряных кубков, в которые его наливала красивая франкская девушка.
— В ночь вашего побега мне снилась Моргана, — начал Хастингс. — Ты воззвал к Одину и разбудил меня. Я выбежал и увидел тебя в луче лунного света. Я не отправился проверять комнату Морганы, потому как знал, что ее там нет.
Он не ждал ответа, да я и не собирался ничего говорить.
— Перед самым нашим отплытием мой человек нашел тело Горма у дерева повешенных. Его убил ты, Оге?
— Нет, Берта.
— И он мне так сказал, да я сперва не поверил.
— Тебе это сказал Горм? — переспросил я.
— Да, он вернулся и сказал мне это во сне. Забавно, это было всего несколько месяцев назад. Он сказал, что кто-то вызвал его из Хель, чтобы передать мне послание, но он не мог сказать кто. Сначала я подумал, что это была Эдит. В послании говорилось, чтобы я не пытался мстить тебе. Он передал его в знак любви ко мне — он действительно любил меня. Затем я задумался: как Эдит с Небес могла передать сообщение Горму в Хель. Наверное, это возможно, но я не понимаю, как.
— И я не понимаю.
— Когда я добрался до фризского побережья, то выяснилось, что тебя никто не видел. Поэтому я устроил засаду у Флиссенгена. Мы долго ждали, но так и не дождались.
— Я был севернее.
— Я бы так и подумал, если б знал, что Китти может находить дорогу в темноте.
— Китти получила свой дар гораздо позже.
Хастингс взглянул на меня.
— Ты говоришь правду, — медленно проговорил он. — Вы переплыли Северное море в обычной лодке.
— В лодке, которая обогнала тебя в Каттегате.
— Оге, ты великий мореход или великий дурак? Даже Рагнар не переплывал Северное море! Откуда у Китти этот дар? Ты отдал за него свою руку, как Один — глаз за Девять Рун?
— Она научилась у великой колдуньи.
— У Морганы? Она и вправду колдунья. Оге, ты ответишь на один вопрос?
— Посмотрим.
— Вопрос простой. Моргана жива? Трус мог бы ответить, что нет. Но ты не трус. И ты жив, не так ли? Мы оба живы. И разве ты не попытаешься пережить меня, чтобы получить ее?
— Моргана жива, насколько я знаю.
— Сколько ты хочешь, чтобы отвести флот к Геркулесовым столбам?
— Куда бы вы ни отправились — столько же, сколько ты и Бьёрн.
Хастингс засмеялся, и шрамы заплясали на его лице.
— Я не буду просить у тебя прощения, Оге, — отсмеявшись, сказал он. — Я смеюсь над собой, а не над тобой. Это неплохая шутка — Хастингс, сын Рагнара, всерьез обдумывает такое предложение от Оге, раба Рагнара. Что ж, почему бы и нет? Если мы можем плыть в любую погоду, не держась берега, мы уплывем вдвое дальше, чем могли бы, и возьмем добычи вчетверо больше. И все же ты не получишь равную с хёльдингами долю. Из положенной нам части я заберу четыре девятых, Бьёрн — три, а ты — две.
— Хорошо, это справедливо.
— У тебя душа хёвдинга, Оге. Но я знаю одну вещь, в которой тебе со мной не сравниться.
— О чем ты говоришь?
— О Зле. Большинство викингов не знают, что означает это слово. Наверное, и я бы не знал, если б ты не изменил мою внешность. Они грабят сокровища, пытаясь затмить христиан, которым завидуют и которых боятся. Они убивают христианских священников, как собака убивает кошку — чтобы доказать силу и сохранить верность богам, которые слабее христианского Бога. Но они верны своим отцам, братьям и детям, и они не бросают друзей в битве, а умирают за своих хёвдингов, даже таких двуногих волков, как я. Они жестоки, как собаки и дети. Они могут увидеть Одина, оседлавшего бурю, но не могут заглянуть внутрь себя и познать Добро и Зло. Но хватит об этом. Как сказала однажды Меера, это мысли не викинга. Оге Кречет, ты не спросил ни о Меере, ни о Рагнаре, моем отце.
— Хастингс, Рагнар еще жив?
— Он покинул свой флот, чтобы отыскать тебя. Люди поверили, что он получил послание от Мееры — они уважают ее, — но на самом деле, послание было от меня. Рыбаки видели его у устья Эльбы — Рагнар гнался за маленькой лодкой в море. После этого его не видел никто. Возможно, он в Ирландии. Или он преследовал тебя? Однако непохоже, чтобы шторм перевернул «Большого Змея» и пощадил «Игрушку Одина».
— Да, не похоже. Тем более, что в то время Китти еще не умела отыскивать путь во тьме.
— Но если он умер, Оге, то, наверняка, от твоей руки. Однако если я скажу такое, мои люди сочтут меня сумасшедшим.
— Ты и впрямь не в себе. Тебя словно заколдовали.
— Мне снятся кошмары, но один страшнее всех: будто Рагнар, а не Эдит, послал ко мне Горма с просьбой не мстить тебе. Рагнар, Великий Викинг. Рагнар, олицетворение норманна. Разве могла Эдит повлиять на него и заставить принять христианство? Боги, боги!
И страшное лицо Хастингса побелело от ужаса.
— Все ангелы Рая и все духи Хель не смогли бы заставить Рагнара принять христианство!
 
Глава тринадцатая
БЕЛЫЕ ГУННЫ
Наше путешествие из Бретани в Астурию было таким же долгим, как от устья Эльбы к Святому острову. Я насчитал сто пятьдесят лиг. Так как мы плыли днем и ночью, под парусами и на веслах, мы преодолели это расстояние за четыре дня. Этот подвиг переполнил нас гордостью, и боги преподали нам урок. Напав на Овьедо и желая захватить сокровища дворца короля Ордоно, мы не следили за округой и не приняли всерьез армию его отважного полководца, дона Педро, укрепившуюся на холме. Они не бежали перед яростью викингов, как мы того ожидали, а мужественно встретили врага, призывая своих святых. На нас обрушился град стрел и копий, их машины метали сотни камней, вниз по склону неслись тяжелые валуны.