За честь друга
Вой все время приближался. Он был повсюду: в воздухе, в снегу, им, казалось, был пропитан даже лунный свет. Вдруг звуки изменились, превратившись в тявканье и злобный лай. Волки делили добычу.
Кейн протянул костлявые потемневшие руки к огню. Ему страшно хотелось выпить. «И не устанут они орать! — подумал он. — Как быстро они оказались здесь… Может быть, они шли по следу?»…
Наконец волки успокоились, и тишину ночи нарушало только потрескивание костра.
Далеко позади одинокий всадник тоже услышал завывания волков. Он остановился и прислушался. Он знал, что выстрелы вызвали трупы, и теперь волки подтверждали это. Он некоторое время смотрел в звездное небо, затем начал укладываться спать.
Кейн наконец-то преодолел последний перевал восточной части Ллано-Эстакадо и начал спускаться к Лэббоку. Когда он достиг первых деревьев внизу, у него было такое чувство, будто он уже никогда не сможет согреться… Он развел огромный костер у подножия скалы и через некоторое время спал мертвым сном возле кучи тлеющих углей.
На следующий день, подъехав к Лэббоку на расстояние мили, он отпустил трех чужих лошадей. Они смогут найти людей сами. К тому же он вовсе не хотел показываться с ними в городе: на каждой из них было клеймо в виде двух скрещенных лопат.
Он въехал в Лэббок после полудня. Улицы были пустынны. Он не стал терять ни минуты: сразу же отправился в самый большой и роскошный отель, снял комнату, заказал ванну и целый час просидел в горячей воде. Он попросил коридорного сжечь его старую одежду и подобрать новую. За пятьдесят долларов ему достались черный саржевый костюм, две белые льняные рубахи и белье. Картину дополняла бутылка «Харперз». Около полуночи слегка опьяневший Кейн забрался в чистую постель и мгновенно заснул.
Следующий день он начал с основательного завтрака. Затем, продав свою лошадь, он купил билет на Оверлендский дилижанс до Саут-Бенд. Путешествие длилось сорок восемь часов; большую часть этого времени он проспал.
Прибыв в Саут-Бенд, он сделал новую покупку: приобрел красивого коня в яблоках. Положив ему на спину седло, которое сохранил, Кейн здесь же избавился от бесполезного теперь городского наряда. Он поскакал на восток, к Гэйнсвиллю, настолько быстро, насколько мог бежать конь и насколько позволял осенний дождь. Теперь у него в голове была лишь одна мысль: Синди. Ее женственность казалась ему родником посреди пустыни. Она обещала ему забытье, дружбу, тепло…
Он мчался два дня, давая коню лишь кратковременный отдых, и наконец достиг берега реки Гэйнсвилль и узнал эти места.
Промокший до нитки, он проехал по узкой грязной улочке, и у него пересохло в горле, когда он увидел на заборе ржавую полуоторванную табличку.
Он спешился. Вода стекала с края шляпы ему за шиворот. Тихо, словно сдерживая себя, он постучал в дверь и возблагодарил небеса, когда увидел полоску мягкого света. Изнутри послышался ее голос:
— Кто там?
— Морган Кейн, — хрипло сказал он.
Последовало молчание. Он видел ее силуэт сквозь матовое стекло: она замерла и не двигалась. Наконец щелкнул отодвигаемый засов, и свет стал таким ярким, что он поневоле зажмурился.
Потом он молча посмотрел на нее.
Она тоже ничего не сказала, лишь отступила на несколько шагов, впуская его в дом. Он снял шляпу. С нее потекла вода, и лужа вокруг его сапог сделалась еще больше.
Она протянула руки, обхватила его за шею и прижалась к груди.
— Милый мой… — И стала повторять со слезами: — Милый, милый…
Кейн зарылся лицом в ее волосы, задыхаясь от волнения. Он вспомнил: лишь один раз в жизни он испытывал нечто подобное — там, в Оклахоме. Девушке было восемнадцать лет, звали ее Линда Свифт… Но теперь, когда Синди была рядом, это воспоминание померкло. Почувствовав прикосновение теплых дрожащих губ, он понял, что влюбился — пожалуй, впервые за всю жизнь.
Он с беспокойством поднял голову. Она заметила, что он замер и о чем-то задумался.
— Ты боишься, Морган? — прошептала она. — Я тоже. Я боюсь с того самого дня, когда тебя повстречала.
— Вот как?
Он попытался улыбнуться.
— Тебе хорошо со мной, — сказала она. — Именно этого ты и боишься.
— Почему я должен этого бояться? — Он сам чувствовал, как фальшиво звучит его голос. Скрывать что-либо не имело смысла.
— Синди, — сказал он живо, — я должен уехать. Меня, вероятно, обвинят в убийстве. Я был вынужден применить оружие. Ты была права: я раскопал крупное мошенничество. Мой друг Чарли Катц погиб потому, что обнаружил то же самое раньше. Мне нужно возвращаться в Форт-Уорт, чтобы восстановить его честное имя.
Он вкратце рассказал обо всем, что произошло, не забыв упомянуть и об одиноком незнакомце, который искал его в Росуэлле.
— Как он выглядел, Морган? Он пристально посмотрел на нее.
— Лет сорок. Высокий, худой.
— Он приезжал и сюда! — испуганно воскликнула она. — Через неделю после твоего отъезда!
— Он что-нибудь рассказывал?
— Нет, просто хотел тебя видеть.
— Ты долго с ним говорила?
— Всего несколько минут. Это было вечером, прямо на этом крыльце.
Кейн размышлял. Незнакомец, видимо, приехал к Синди после встречи с лавочником, который порекомендовал Кейну врача.
— Опиши мне его, Синди! — сказал он быстро. — Попробуй вспомнить как можно больше.
— Кто это, Морган? — спросила она, дрожа. — Один из людей Ван Барена?
— Не знаю. Ну-ка, Синди, подумай.
Она помолчала; они вошли в гостиную. Кейн совсем позабыл о своей промокшей одежде. Одинокий преследователь беспокоил его больше, чем он старался себе внушить. Что-то, невыносимое было в том, как человек шел по его следам день за днем, неделю за неделей. Намного ли он отстал? Кейн невольно покосился на окно.
— Может быть, ты сперва переоденешься и поешь, Морган?
— Нет, спасибо. Итак… постарайся ничего не забыть.
— Мне он вообще-то показался старше сорока. Такой же высокий и худой, как ты. Но он был более… ну… более костлявый, чем ты. Более грубый, если хочешь. Впалые щеки, голубые глаза, короткий нос. Волос его я не видела, но брови были черные.
— А одежда?
— Темная. Толстая куртка, черные брюки. Черные сапоги. Насчет шпор не помню…
— А оружие, Синди?
— Куртка была расстегнута, и я увидела только пояс.
— Как он был надет?
— Наискось, опущен к правому бедру.
— Ремень один?
— Да.
Кейн помолчал. Она посмотрела на него, и ее глаза наполнились слезами.
— Боже мой, Кейн, на кого ты похож! Ладно, хватит разговоров. Раздевайся, а если стесняешься, завернись вот в это одеяло. Сейчас я дам тебе выпить чего-нибудь горячего…
Она суетилась, что-то говорила, она старалась выглядеть непринужденной, но он ясно чувствовал нервные, почти истерические нотки в ее голосе. Ей было страшно Может быть, за него? Он постарался отмахнуться от этой мысли. Нежное тепло, заполнявшее сердце, представляло для него опасность; ему пришлось собрать всю волю и весь приобретенный цинизм.
Он стащил с себя одежду и растерся толстым одеялом. Синди вернулась с миской, от которой шел пар; он быстро поел. Она хотела осмотреть обмороженные участки его лица, но он отклонил голову. Он не любил когда с ним нянчились.
— Сиди спокойно. Тебе что, кожа больше не нужна? Он замер и позволил ей нанести мазь.
— Через несколько дней все будет в порядке, — прошептала она, не отнимая рук от лица Кейна. — Я буду смазывать каждый вечер.
— Завтра рано утром я должен уехать. Он прочел в ее глазах такую печаль, что невольно отвернулся.
— Погоди, побудь несколько дней, пока к тебе вернутся силы…
Он огрызнулся:
— Я не болен!
— Ты истощен, Морган! Истощен. Посмотри на свои руки: ты дрожишь, как промокший пес!
— Я не ребенок, Синди. Завтра мне нужно уезжать. Спорить бесполезно.
Впервые за все время она по-настоящему поняла какая сила характера таится в холодном жестком взгляде Кейна. Этот мужчина вдруг предстал перед ней во всей своей силе и во всей своей слабости.