Банкирша

— Ты нарочно злишь меня, — сказал Костя, и я поняла, что он укрощен.
— Раздевайся и ложись. Уже четыре часа.
Он заполз под одеяло и лег, стараясь не дотрагиваться до меня.
Я обняла его холодное, на все согласное тело, повернула на бок, спиной к себе, прижалась грудью.
— Лен, давай помиримся, — попросил он шепотом.
— Хорошо.
Я потерлась лицом о его затылок, вдохнула знакомый запах и покрепче обняла. Он потихоньку согревался в моих руках и словно расширялся, по-хозяйски располагаясь в супружеской постели. Но оставался неподвижным.
Моя ладонь легонько погладила его плечи, грудь, живот. Я очень соскучилась по нему. Уже больше месяца мы были в разлуке или в ссоре. Во мне скопилось море нежности. Отбросив все мысли и сомнения, я позволила себе просто любить. Я дала себе волю. Делала все, что хотела, не контролируя себя. Костя с радостной покорностью следовал за мной, отзываясь на каждое мое движение.
* * *
Когда я проснулась, мужа уже не было рядом.
Стрелки на будильнике образовали прямой угол. Девять часов.
После короткого сна я чувствовала себя неважно.
Очень хотелось позвонить Ляльке, услышать ее голос, узнать, как она, подбодрить.
Но возможно, Миша уже уехал на работу, а Лялька еще спит. Позвоню попозже.
Первое, что я сделала, — набрала номер покойного Бронштейна. Мне очень повезло. Его внук Лева жил в квартире деда, был дома и вспомнил меня. Он обещал все узнать и позвонить мне после двух часов.
Чтобы окончательно проснуться, пришлось принять холодный душ и выпить большую чашку очень крепкого кофе.
Потом я немного походила по комнате, поглядывая на телефон, постояла в раздумье и все-таки позвонила.
Напрасно. К телефону никто не подошел. Значит, Лялька спит, а Миша привернул звонок телефона, уходя на работу.
За время моего отсутствия скопилась уйма дел, требующих моего вмешательства. Я позвала Юру, и мы покинули дом.
За полтора часа мне удалось наведаться в пять мест.
Отовсюду я звонила Ляльке. Поначалу к телефону никто не подходил, в последний раз было занято.
Я колебалась между желанием немедленно ехать к дочери и желанием дождаться сообщения Бронштейна, чтобы ехать не с пустыми руками.
Было и еще кое-что, останавливающее меня от желанного визита. Лялька настойчиво просила не приезжать без предварительного телефонного звонка. Она повторила свою просьбу несколько раз.
Наши отношения только начинали налаживаться, и мне следовало действовать очень осторожно, чтобы ничего не напортить.
С Лялькой всегда было непросто, а сейчас, когда она так больна…
Может быть, она не хочет, чтобы я видела, как ей плохо. Она гордая, моя девочка.
Не ко времени разболелось сердце. Я велела Юре ехать домой. Из машины позвонила и отменила последнюю встречу.
Скинув босоножки у входа, я босиком прошлепала на кухню, накапала в стакан валокордина, выпила и посидела с закрытыми глазами, слушая, как больно ворочается в груди сердце.
— Юра, включи, пожалуйста, автоответчик.
— Лена, это Марина. Сегодня в шестнадцать собеседование для воспитательниц. Не забудь, ты обещала быть.
— Елена Сергеевна, это Марков из «Новостей».
Я по поводу вашего участия в дискуссии о непрерывном образовании. Я выслал вам вопросник по факсу еще позавчера. Очень прошу, посмотрите.
— Лен, я забыл про деньги. Позвони Боровской, скажи, сколько нужно и когда. По-прежнему твой.
— Уважаемая Елена Сергеевна! Объединение народных промыслов «Сибирь» с прискорбием сообщает о скоропостижной кончине госпожи Троицкой Елены Сергеевны, последовавшей вчера около полуночи. Гражданская панихида состоится сегодня в пятнадцать часов в крематории, после чего для близких покойной будет накрыт поминальный стол в ее доме. Автобусы будут поданы к крематорию в пятнадцать тридцать.
— Лен, это Мила. Ты собираешься мне звонить?
Юра остолбенело смотрит на меня от двери. Из автоответчика звенит возмущенный Милкин голос.
— Перекрути, — прошу я, но не слышу собственного голоса.
Юра по шевелению губ угадал мой приказ, пощелкал кнопочками автоответчика, встал рядом со мной.
— Уважаемая Елена Сергеевна…
Безликий, ровный девичий голосок прочитал стандартный текст. Текст для всех.
— Юра, я не понимаю… Это что, шутка такая?
Вчера я говорила с ней по телефону. Она сказала, что врачи дали ей три месяца. Не могла же она умереть через два часа! Не могла…
Я беспомощно смотрю на Юру и вдруг вижу, как по его грубому загорелому лицу текут слезы.
Значит, он не думает, что это розыгрыш. А что это?
Разве так сообщают матери о смерти единственной дочери?
«Уважаемая Елена Сергеевна…» У девочки текст сообщения и список имен. Она набирает номер телефона и читает сообщение, меняя только обращение. Я окаменела. Страшная правда не дошла до меня. Я все еще оставалась женщиной, у которой есть дочь.
Так в моей душе и в моей жизни поселился кошмар.
Абсурдность происходящего подавила мое сознание настолько, что я спокойно и размеренно произвела ряд действий.
Юра безмолвно следил за мной, в его глазах плескался ужас.
Прежде всего я взяла телефонный справочник и нашла в нем номер телефона крематория. Мужской голос без всякого выражения подтвердил, что на пятнадцать часов назначена Троицкая.
Положив трубку, я постояла в раздумье, прикидывая, как мне поступить. Приняв решение, походила взад-вперед по коридору, соображая, как осуществить задуманное.
— Юра, мне нужны сигареты, кофе и коньяк.
Он кивнул и скрылся в кухне.
Я снова взялась за телефон. У Троицких было занято. Видимо, секретарша зачитывает сообщение. В офисе «Сибири» тоже занято. Собирают народ на кремацию. Скорей-скорей. Время не ждет. Кстати, а почему это оно не ждет? Почему кремация сегодня, а не, предположим, завтра? Из-за жары? Может быть. На градуснике за окном двадцать семь градусов. Юра принес поднос со всем заказанным. Я держала в руках телефон.
— Телефонная станция.
— Добрый день. Вас беспокоит секретарь господина Кротова из мэрии.
— Здравствуйте. Я вас слушаю.
— Дело в том, что господин Кротов сейчас у мэра и тому нужна срочная справка. Ее можно получить по телефону, но номер все время занят. Вы не могли бы как-нибудь помочь?
— Минуточку. Какой у вас номер?
Я назвала.
— Не кладите трубку. Я вас соединю.
— Огромное спасибо.
Щелчок, какое-то шуршание и новый женский голос:
— Алло?
— Михаила Павловича, пожалуйста.
— Кто его спрашивает?
— Ас кем я говорю?
— Я его сотрудница. Дело в том, что у Михаила Павловича умерла жена и он занят похоронами.
— Его нет дома?
— Кто вы?
— Член семьи. Вы позовете Михаила Павловича?
— Нет. Он не сможет подойти.
— И все же скажите ему, что звонит Скоробогатова.
Ее не было довольно долго. Тон голоса несколько изменился:
— Пожалуйста, извините. Михаил Павлович, оказывается, ушел. Я передам, что вы звонили.
— Не надо. Я узнала все, что хотела.
Что я узнала? Что хотела. Лялька умерла. Меньше суток назад. Через два часа ее кремируют. Миша не хочет со мной говорить. Бред.
— Юра, выясни, сколько ехать до крематория, и закажи цветы.
Я курила сигарету за сигаретой, ожидая момента, когда нужно будет одеваться, чтобы ехать.
— Алло?
— Привет! Ты почему дома? Я по поводу денег.
Боровская говорит, ты не звонила. Лен, ты чего, все еще обижаешься на меня?
— Нет.
— Деньги возьмешь?
— Они больше не нужны.
— Почему?
— Она умерла.
— Кто?
— Лялька. Моя дочь.
— Я сейчас приеду.
Он приехал через пятнадцать минут. Потянул носом воздух, открыл створку окна. Только после этого обеспокоенно заглянул мне в лицо. Он выглядел скорее раздосадованным.
— Что случилось?
— Лялька умерла.
Он недоверчиво взглянул в мои сухие глаза.
— От чего?