Укротительница привидений

– Мне нечего бояться, – с излишней уверенностью ответила Лотти. – Насколько я помню, он убивает только тех, кого любит.
Она подошла к своему дорожному чемодану и принялась рыться в нем, выбрасывая на пол старые перчатки, шелковые чулки и расписные веера, пока не нашла то, что искала, – театральный бинокль.
– Я не сделаю ничего дурного, если просто взгляну, правда? – спросила она и, не дожидаясь ответа, бросилась к окну.
Гарриет поспешила следом, путаясь в своих широких юбках. Облокотившись о подоконник, Лотти высунулась наружу, приставив к глазам бинокль и благодаря природу за то, что зеленые листья на деревьях еще не успели распуститься и не мешали ей смотреть.
Каменная стена разделяла не просто два дома, она разделяла два совершенно разных мира. Если дом тетушки Дианы был полон жизни, то за стеной царила мертвая тишина, которую не нарушали ни шаги слуг, ни голоса, ни детский смех, ни лай дворовых собак. Все окна в доме напротив оставались темными даже в наступивших сумерках.
Гарриет подтолкнула Лотти, уткнувшись ей в плечо своим острым подбородком.
– Как ты думаешь, твой дядя не мог пригласить его на сегодняшний бал? – спросила она.
– Если бы дядя Теин и пригласил Кровавого Маркиза, тот ни за что бы не пришел, – уверенно возразила Лотти. – Такие затворники, пользующиеся дурной славой, никогда не бывают на людях.
– Так ты полагаешь, что он не виновен? – оживилась Гарриет. – О Маркизе много писали в газетах, но к суду не привлекали ни разу, это верно.
Лотти взмахнула рукой, отгоняя любопытного дрозда, усевшегося на ветке у нее над головой и примерявшегося к ее прическе. Очевидно, внимание птицы привлекли перья, вплетенные парикмахером в локоны Лотти.
– Какие тебе еще нужны доказательства? – сказала она. – Мы знаем, что однажды ночью Маркиз вернулся в Лондон и застал свою прекрасную молодую жену в объятиях своего лучшего друга. Он вызвал бывшего друга на дуэль и застрелил его, а затем увез свою жену в Корнуолл. Там она спустя несколько месяцев покончила с собой, бросившись в море с высокой скалы.
– Будь я на его месте, я застрелила бы жену, а не любовника, – заметила Гарриет.
– Какая ты кровожадная, Гарриет! – воскликнула Лотти, поворачивая голову, чтобы взглянуть на подругу – Между прочим, в газетах только на прошлой неделе писали о том, что призрак жены Маркиза до сих пор бродит по комнатам его поместья в Корнуолле, оплакивая своего убитого любовника. Говорят, что она не успокоится до тех пор, пока не свершится правосудие.
– Я думаю, такой призрак может отбить аппетит у кого угодно, – сказала Гарриет. – Потому, наверное, Маркиз и решил хотя бы денек отдохнуть в Лондоне.
– Проклятие! – вздохнула Лотти, опуская бинокль. – Все шторы опущены. Знаешь, у меня появилось желание вывести Маркиза в своем первом романе в образе трусливого злодея.
Она продолжила наблюдение, пошире открыв окно.
– Впрочем, теперь это уже не имеет значения. С завтрашнего дня я стану девушкой на выданье, и весь Лондон будет обсуждать, как я умею пользоваться вилкой и носовым платком, и следить за каждым моим движением и словом. А там и оглянуться не успею, как стану женой какого-нибудь глупого сквайра, и он увезет меня в глушь, где мне придется воспитывать целый выводок детей.
Гарриет опустилась на мягкий диван и потянулась погладить дремавшего на нем кота.
– Но разве это не мечта каждой девушки – выйти замуж за богатого мужчину и жить в свое удовольствие?
Лотти не знала, что ей сказать. Как объяснить Гарриет, что если все это сбудется на самом деле, то она будет чувствовать себя обездоленной, словно ее жизнь? Прервалась, так и не успев по-настоящему начаться.
– Разумеется, каждая нормальная девушка мечтает о том, чтобы выйти замуж, – сказала наконец Лотти, пытаясь убедить не столько Гарриет, сколько саму себя. – И только глупая девушка может мечтать о том, чтобы стать известной писательницей, такой, например, как миссис Рэдклифф или Мэри Шелли.
Она присела на стул, стоявший возле туалетного столика, взяла листочек рисовой бумаги, обмакнула его в банку с пудрой и принялась припудривать свой изящный, слегка вздернутый носик.
– Разумеется, я не должна больше огорчать Стерлинга. Они с Лаурой взяли меня к себе в дом, воспитали, дали мне образование. Стерлинг для меня стал скорее отцом, чем шурином. Поэтому мне хочется, чтобы сегодня вечером они могли гордиться мной. Я должна стать такой леди, которой они всегда мечтали меня видеть.
Лотти посмотрела в зеркало, с трудом узнавая саму себя. Ее и без того большие синие глаза казались на припудренном лице еще ярче и шире.
– Каждый должен покоряться своей судьбе, дорогая Гарриет, – вздохнула Лотти. – Увы, время для забав и приключений закончилось для нас с тобой навсегда. Сегодня последний вечер.
Она поймала в зеркале отражение Гарриет и прошептала еще раз:
– Последний вечер.
С этими словами она неожиданно сорвалась с места, подобрала подол платья и перекинула ногу через подоконник.
– Что ты делаешь? – крикнула Гарриет.
– Собираюсь взглянуть разок на нашего знаменитого соседа, – откликнулась Лотти, перебрасывая за окно вторую ногу. – Разве я смогу написать роман о злодеях, если не увижу хотя бы одного из них своими собственными глазами?
– Ты хорошо подумала? – заволновалась Гарриет.
Слова подруги заставили Лотти остановиться. Это было так не похоже на Гарриет – попытаться отговорить Лотти от очередной, пусть даже самой необычной и рискованной, проделки.
– Для раздумий у меня впереди еще целая жизнь. А на безумства остался только один сегодняшний вечер, и я не собираюсь его терять, – решительно произнесла она.
С этими словами она вылезла наружу и вытянула ноги, пытаясь встать на толстую ветку растущего под окном дерева. Ей удалось лишь коснуться ветки кончиками туфель. Несмотря на это, Лотти держалась очень уверенно, полагаясь на свой богатый школьный опыт. Ведь сколько раз и по каким только деревьям она не забиралась и не спускалась за эти годы, ускользая после отбоя от неусыпного ока мисс Тервиллиджер!
– Но что мне делать, если твоя сестра или тетя придут за тобой? – крикнула ей вслед Гарриет.
– Не придут. Если все обойдется, я вернусь прежде, чем музыканты раскроют ноты первого вальса.
Так оно, наверное, и было бы, не зацепись платье за тот злосчастный гвоздь и не исчезни Гарриет из гостиной в неизвестном направлении.
Лотти, продолжая висеть между окном и деревом, еще раз, сильно и отчаянно, рванула скользкий шелк. Платье затрещало, и Лотти почувствовала себя свободной. Все оказалось так просто, что она растерялась, не зная, то ли ей по-прежнему держаться за платье, то ли хвататься за ствол дерева. Это секундное замешательст во привело к тому, что она окончательно потеряла равновесие и со сдавленным криком рухнула вниз, ломая по дороге тонкие ветки.
К счастью, летела она недолго.
Она приземлилась в колючее гнездышко, образовавшееся из трех переплетенных ветвей, покрытых нежной весенней листвой, и не успела даже как следует вообразить, как будут горевать об ее отсутствии специально приехавшие на этот бал из Лондона джентльмены, а в окне над ее головой уже появилась голова Гарриет.
– Ах, вот ты где! – обрадовалась Гарриет.
– А ты что здесь делаешь? – спросила Лотти, свирепо глядя на подругу. – Зашла выпить чашечку чая?
– Ходила за твоей накидкой, – ничуть не обидевшись, ответила преданная Гарриет. – Сейчас лишь самое начало мая, сама знаешь. Воздух еще холодный. Не дай бог, еще простудишься и заболеешь. Или умрешь.
– Прежде чем простудиться, я могла бы разбиться насмерть, – холодно сообщила Лотти и добавила, посмотрев на остатки того, что еще недавно было ее бальным платьем: – Ладно, бросай накидку. Похоже, она мне понадобится.
Гарриет швырнула накидку, и та упала прямо на голову Лотти, на время ослепив ее. Немного повозившись, она сумела высвободить лицо из мягкой шерстяной ткани, скатала накидку и решительно перебросила ее через каменную стену.