Чернобыльская тетрадь

А между тем А. Петросьянц не мог не знать, что весь период эксплуатации, начиная с 1964 года, первый двухконтурный блок Белоярской АЭС постоянно выходил из строя: «козлили» топливные урановые сборки, ремонт которых проводился в условиях сильного переоблучения эксплуатационного персонала. Длилась эта радиоактивная история почти без перерыва пятнадцать лет. Уместно сказать, что на втором, уже одноконтурном, блоке той же станции в 1977 году расплавили пятьдесят процентов топливных сборок атомного реактора. Ремонт продолжался около года. Персонал Белоярской АЭС довольно быстро переоблучили, и пришлось на грязные ремонтные работы командировать людей с других атомных электростанций. Не мог не знать он и о том, что в городе Мелекессе Ульяновской области высокоактивные отходы закачиваются в глубинные скважины под землю, что английские атомные реакторы в Виндскейле, Уинфрите и в Доунри сбрасывают радиоактивные воды в Ирландское море с пятидесятых годов по настоящее время. Перечень подобных фактов можно было бы продолжить, но…
Не делая преждевременных выводов, скажу только, что именно А. Петросьянц на пресс-конференции в Москве 6 мая 1986 года, комментируя чернобыльскую трагедию, произнес поразившие многих слова: «Наука требует жертв». Этого забывать нельзя. Но продолжим свидетельства.
Естественно, что на пути развития новой отрасли были и препятствия. Соратник И. В. Курчатова Ю. В. Сивинцев приводит в своей книге «И. В. Курчатов и ядерная энергетика» [2] интересные воспоминания о периоде внедрения в сознание общественности идей «мирного атома» и о трудностях, с которыми пришлось столкнуться на этом пути.
«Противники развития ядерной энергетики за рубежом и в нашей стране иногда одерживают „успехи“ в борьбе с новым. Наиболее известным из них является запрет на пуск атомной станции в Австрии, принятый недавно после шумной антиатомной кампании. Эту АЭС западные журналисты уже успели окрестить „мавзолеем стоимостью в один миллиард долларов“. (Тут уместно сказать, что Ю. Сивинцев опустил одну деталь: население Австрии добровольно оплатило стоимость АЭС, внеся деньги в казну, после чего правительство, расплатившись с фирмачами, законсервировало станцию. – Г. М.) Развитие ядерной энергетики в нашей стране тоже проходило не без преодоления трудностей, – продолжает Ю. В. Сивинцев. – В конце пятидесятых годов сторонники традиционной энергетики подготовили и почти провели в жизнь решение ЦК КПСС и Совмина СССР о приостановке строительства Нововоронежской АЭС и сооружении вместо нее обычной ТЭЦ. Главная аргументация – неэкономичность АЭС в те времена. Курчатов, узнав об этом, отложил все дела, поехал в Кремль, добился созыва нового совещания руководящих работников и в острой дискуссии с маловерами добился подтверждения прежних решений о строительстве АЭС. Один из секретарей ЦК КПСС спросил его тогда: „А что мы будем иметь?“ Курчатов ответил: „Ничего! Лет тридцать это будет дорогостоящий эксперимент“. И все-таки добился своего. Недаром многие из нас называли Игоря Васильевича „атомным реактором“, „человеком-танком“ и даже „бомбой“…» [3]
Пора сказать, что приведенные выше оптимистические прогнозы и заверения ученых мужей никогда не разделяли эксплуатационники атомных электростанций, то есть те, кто имел дело с мирным атомом непосредственно, ежедневно, на своем рабочем месте, а не в уютной тиши кабинетов и лабораторий. В те годы информация об авариях и неполадках на АЭС всячески процеживалась на министерском сите осторожности, гласности предавалось лишь то, что в верхах считалось нужным опубликовывать. Хорошо помню этапное событие тех лет – аварию на американской АЭС Тримайл Айленд 28 марта 1979 года, нанесшую первый серьезный удар по атомной энергетике и развеявшую иллюзию безопасности АЭС у многих. Но не у всех.
В то время я работал начальником отдела в объединении «Союзатомэнерго» Минэнерго СССР и помню реакцию свою и моих коллег на это печальное событие.
Проработав до этого много лет на монтаже, ремонте и эксплуатации АЭС и доподлинно зная степень надежности их, которую можно сформулировать коротко: «на лезвии», «на волоске от аварии или катастрофы», мы говорили тогда: «Вот оно то, что должно было рано или поздно произойти… Такое может случиться и у нас…»
Но ни я, ни те, кто работал раньше на эксплуатации атомных станций, полной информации об этой аварии не имели. Подробная информация о событиях в Пенсильвании была дана в «Информационном листке» для служебного пользования, распространенном среди начальников главных управлений и их заместителей. Спрашивается, зачем было наводить секрет на известную всему миру аварию? Ведь своевременный учет отрицательного опыта – есть гарантия неповторения подобного в будущем. Но… в то время так было заведено: отрицательная информация – только для высшего руководства, а в нижние этажи – урезанные сведения. Однако даже эта урезанная информация давала повод для грустных размышлений о коварстве радиации, если она, не дай бог, вырвется наружу, о необходимости просвещения широких кругов общественности в этих вопросах. Но в те годы организовать подобное обучение было просто невозможно. Такой шаг противоречил бы официальной установке о полной безопасности АЭС.
Тогда я решил действовать в одиночку и написал четыре повести о жизни и работе людей на атомных станциях. Повести назывались: «Операторы», «Экспертиза», «Энергоблок» и «Ядерный загар». Однако в ответ на мое предложение напечатать эти вещи в редакциях мне ответили: «Не может такого быть! Академики пишут везде, что на советских АЭС все безопасно. Академик Кириллин даже садовый участок собирается брать возле атомной станции, а вы тут понаписали всякое… На Западе это может быть, у нас – нет!»
Главный редактор одного толстого журнала, похвалив повести, даже сказал мне тогда: «Если бы это было у „них“, тогда напечатали бы».
Все же одну из повестей – «Операторы» – удалось опубликовать в 1981 году. И я рад, что люди, прочитав ее, думаю, поняли, что атомная энергетика – дело сложное и в высочайшей степени ответственное.
Однако эпоха шагала своим чередом, и не будем торопить события. Ведь произошло все, что должно было произойти. В ученых кругах продолжала царить безмятежность. Трезвые голоса о возможной опасности АЭС для окружающей среды воспринимались как покушение на авторитет науки…
В 1974 году на общем годичном собрании Академии наук СССР академик А. П. Александров, в частности, сказал:
«Нас обвиняют, что атомная энергетика опасна и чревата радиоактивным загрязнением окружающей среды… А как же, товарищи, если случится ядерная война? Какое загрязнение тогда будет?»
Удивительная логика! Не правда ли?
Через десять лет, на партактиве Минэнерго СССР (за год до Чернобыля) тот же А. П. Александров с грустью заметил:
«Нас еще, товарищи, бог милует, что не произошла у нас Пенсильвания. Да, да…»
Заметная эволюция в сознании Президента Академии наук СССР. Конечно, десять лет – срок немалый. И в предчувствии беды А. П. Александрову не откажешь. Ведь за это время в атомной энергетике произошло многое: случались серьезные неполадки и аварии, мощности невиданно выросли, ажиотаж престижности был раздут непомерно, а вот ответственность атомщиков, можно сказать, и поубавилась. А откуда ей было взяться, этой повышенной ответственности, коли на АЭС, оказывается, все так просто и безопасно?..
В те же, примерно, годы начал меняться и кадровый корпус эксплуатационников АЭС при резко возросшем дефиците атомных операторов. Если раньше туда шли работать в основном энтузиасты атомной энергетики, глубоко полюбившие это дело, то теперь хлынул народ и случайный. Конечно, в первую очередь привлекали не столь уж большие деньги, а престижность. Все вроде уже есть у человека, заработал на другом поприще, вот только еще не атомщик. Сколько ведь лет говорилось: безопасно! Стало быть, вперед! Прочь с дороги, специалисты! Уступай место у руководящего атомного пирога своякам и кумовьям! И потеснили таки специалистов… Впрочем, к этому еще вернемся. А теперь подробно о Пенсильвании, предтече Чернобыля. Привожу выдержку из американского журнала «Нуклер Ньюс» от 6 апреля 1979 года: