Призраки войны

Никогда не забуду это лицо — покрытое грязью, мертвое. И только глаза горели ярко даже после смерти. Таких вечно живых глаз я никогда не видел. Мы стреляли и стреляли в него, а он все никак не умирал. Кровь била из него, как из фонтана. Это был зомби — мы таких называли “призраками войны”. Он был уже мертв, но сам этого не знал. У меня кончились патроны. Он пошел на меня, как Франкенштейн, с “Калашниковым” в руках. Он пытался нажать на курок, но сил у него уже не было. И тут Янгблад утащил меня за поворот и швырнул гранату прямо парню в лицо.
Римо снова внимательно посмотрел на фотографию капитана Дая.
— Когда пыль улеглась, мы вернулись, чтобы удостовериться в том, что он мертв. Но тоннель засыпало. Когда мы наконец выбрались на свежий воздух, Янгблад крикнул: “Мы его прикончили, дружище! Мы убили его!” Я спросил: “Кого?” Меня била дрожь. Я не мог ясно видеть.
“Как, разве ты его не узнал? — удивился Янгблад. — Капитана-Невидимку. И на этот раз он и в самом деле подох”. Именно так он и сказал: “Он и в самом деле подох”. — Римо обвел взглядом Смита и Чиуна.
Смит смотрел на Римо с выражением, очень похожим на жалость. После долгой паузы он сказал:
— Кто бы он ни был... — Смит запнулся и откашлялся. — Кто бы он ни был, он мертв. А человек, который убил Фонга, жив. Если он еще не покинул страну, то мы его найдем.
— Нет, не найдете, — возразил Римо. — Он призрак. И даже если вы его найдете, вы ничего с ним сделать не сможете, потому что он уже мертв.
— Ну, ладно, я оставляю вас с Чиуном. Уверен, что ему не терпится снова начать процесс тренировок.
Римо ничего не ответил.
Смит задержался в дверях и обернулся к Римо:
— Надеюсь, мы можем по-прежнему рассчитывать на сотрудничество с вами?
— А почему бы и нет?
— Я хотел бы, чтобы вы знали: если вдруг вы решите отправиться во Вьетнам по собственной инициативе и попытаетесь освободить своего друга, то я возьму на себя обязанность — просто по соображениям национальной безопасности, — так вот, я возьму на себя обязанность проследить за тем, чтобы ваш друг не остался в живых и не мог рассказать миру, что Римо Уильямс жив.
— Это правильно, — горько заметил Римо. — Сначала вы посылаете мальчишку за тридевять земель, чтобы он дрался за свою родину, потом бросаете его там, а потом, если ему удается выбраться, убиваете. И все во имя национальной безопасности!
— Все совсем не так, и вы это знаете, Римо. Мы вызволим Янгблада и всех остальных тоже. Своими средствами. Безопасными. Никому не придется умирать. Прошу вас, доверьтесь нам.
— Я доверял людям вроде вас, когда они говорили, что мы пришли во Вьетнам, чтобы победить.
— Это история, Римо.
— Может быть, но это моя история. Не надо было выводить войска из Вьетнама, надо было остаться там и докончить дело. Мы могли победить. Мы должны были победить. Вы только посмотрите, сколько вьетнамцев и камбоджийцев погибло только потому, что мы ушли и позволили этим мясникам захватить Южный Вьетнам. Миллионы. Миллионы.
— Это совсем иная тема. Чиун, держите меня в курсе, как идут дела. До свидания, Римо.
Дверь мягко затворилась за Смитом.
— Мы должны были победить, — упрямо повторил Римо. — Мы могли побить их.
— Французы говорили то же самое, — произнес Чиун, скрестив руки на груди. — А до них — японцы, а еще раньше — китайцы. И многие-многие другие. Невозможно побить вьетнамцев. Никому еще не удавалось побить вьетнамцев.
— Не читай мне лекций про вьетнамцев. Я дрался с ними. Не такие уж они крутые.
— Согласен, — отозвался Чиун. — Они всегда побеждали только благодаря хитрости и обману. Они не умеют драться, как истинные воины. Они устраивают засады, убивают и убегают. Они не способны драться честно. И потому ограничиваются ночными убийствами в спину. И в этом нет ничего нового. Они занимались этим много столетий. Вьетнамцы всегда с кем-нибудь воюют. Много тысяч лет. За всю историю Дома Синанджу только два Мастера работали на вьетнамцев. Это было давно — во времена анамитских Императоров. По-моему, вьетнамцы держали нас на службе в течение двух месяцев в двенадцатом веке и потом еще неделю три столетия спустя. А все остальное время они вели непрерывные войны со своими соседями.
— И как им не надоело?
— Не надоело. Война — это единственное, на что они способны. Это единственный источник их существования. Они дерутся, потому что у них нет ничего другого — ни искусства, ни культуры, ни талантов. Они и рис-то с трудом выращивают.
— Мы могли победить, — как заведенный повторил Римо.
— Нет, не могли. Вы могли бы победить вьетнамцев с Севера, но у вас на ногах висела гиря.
— Да, это были наши толстолобые политики, не желавшие идти до конца.
— Нет, это были ваши союзники, вьетнамцы с Юга. Вы полагали, что они будут драться бок о бок с вами. Вы полагали, что они будут защищать себя. А вместо этого они спрятались за спинами ваших солдат и с удовольствием смотрели, как пули, адресованные им, попадают в тела американцев. Вместо того чтобы защищать Юг, вам надо было погрузить всех южных вьетнамцев на самолеты и сбросить их на Севере, чтобы они там грабили, насиловали и убивали сколько им заблагорассудится. Война бы закончилась за месяц, американцы вернулись бы домой, а правители Вьетнама нашли бы себе новых врагов. Но вы надеялись, что вьетнамцы с Юга будут драться как воины, и потому вы проиграли. Они слеплены из другого теста.
— Да, у нас была шутка по этому поводу, — усмехнулся Римо. — Единственный способ завершить войну — это погрузить всех наших вьетнамских друзей на корабли, выйти в море и разбомбить всю страну так, чтобы камня на камне не осталось. А потом торпедировать корабли.
— Зачем же зря губить хорошие корабли? — удивился Чиун.
Римо встал.
— Я с тобой не согласен, Чиун. Отнюдь не все вьетнамцы такие, как ты говоришь. Я знал многих, вполне заслуживающих уважения. Я знал смелых вьетнамцев. В конце концов, был среди них и Фонг.
— Ты не был с ним знаком.
— Но я знаю, что он был за человек. Он рискнул жизнью ради того, чтобы добраться до Америки и поведать миру правду об американцах, пропавших без вести.
Чиун плюнул на пол.
— Единственное, чего он хотел, — это попасть в Америку. Все хотят попасть в Америку.
— Но никто не заставлял его появляться на телеэкране. Он знал, что его преследуют. Он хотел помочь своим друзьям. Моим друзьям.
— Хватит! — возмутился Чиун и хлопнул в ладоши. — Обсудим это после. А сейчас приступим к тренировке.
Римо подобрал с пола смятый клочок бумаги.
— Ты и правда сшиб меня этим старым фокусом?
— Твое сознание не было сконцентрировано. Моя задача сейчас заключается в том, чтобы восстановить равновесие между твоим “я” и Вселенной.
— Как ты сможешь этого добиться, если я постоянно ощущаю, как земля уходит у меня из-под ног?
— Это временное явление. Мутная память, как сказал Смит.
— А знаешь, — как во сне, произнес Римо. — С тех пор, как умерла Ма Ли, я постоянно чувствую себя не в своей тарелке. Такое впечатление, что все рушится. Умерла женщина, на которой я чуть было не женился. А помнишь, как мне сообщили, что у меня есть дочь, о существовании которой я и не подозревал? И работа у меня такая, что матери приходится одной воспитывать ее. И я даже не знаю, где они обе находятся. Всю жизнь я надеялся, что вот сейчас сверну за угол — и вот она, настоящая жизнь. Но теперь у меня такое ощущение, что все лучшее уже прошло. Словно ключ к моему счастью остался где-то в прошлом.
— Так оно и есть, — подтвердил Чиун. — Ключ к твоему счастью — это то, что мы с тобой проходили в начале наших тренировок. А теперь я попытаюсь повторить этот процесс, хотя я уже не так молод.
Римо горько улыбнулся.
— А не могли бы мы начать с упражнения, где нужно уворачиваться от пуль?
— Если хочешь. А почему?
— Да потому что мне кажется, что моя очередь стрелять наступила лет пятнадцать назад.