Призраки войны

— Вы, — сказал капитан Дай.
Капитан Тин отсалютовал:
— Слушаюсь, товарищ капитан!
Военный вертолет поднялся в воздух и лег на курс. В вертолете находился капитан Дай. За ним — безобразно медленно! — по дороге поползли танки. План капитана Дая был таков. Он поведет отряд туда, где он оставил танки, и шумно выразит свое удивление, увидев, что танки уничтожены. Он будет кричать, ругаться и обвинять своих подчиненных в том, что они упустили американца. Подчиненные ничего не смогут возразить. Те, которые не запятнали себя бегством, погибли. Тогда капитан Дай пересядет на наземное транспортное средство и поведет отряд вперед.
Никто никогда не узнает, что капитан Дай привел свой отряд к бесславному поражению. Особенно после того, как он вырвет победу из самой пасти дракона.
Джунгли тряслись от ветра, поднимаемого винтами низко летящих вертолетов. Казалось, что дрожит сама ночь. Солнцу понадобилось много времени, чтобы наконец скатиться за линию горизонта. Ночь навалится, как темный занавес, скрывающий последний акт драмы, и чья-то жизнь закончится во мраке.
Но не жизнь капитана Дая. Капитан Дай Чим Сао твердо себе это обещал. Может быть, придет конец его карьере. Но не жизни!
Римо сидел, прислонившись спиной к дереву. На руку ему упала пиявка, и Римо поскорее отбросил ее в сторону, прежде чем она успела впиться ему в кожу.
Луна взошла хрустальным шаром. Римо следил за ее отражением в мутной воде рисового поля. Даже отражаясь в грязной воде, луна выглядела совершенным творением, словно какой-то волшебник высек ее из цельной глыбы льда. Римо вглядывался в холодный свет луны, как бы пытаясь пронзить ее своим взглядом. Разумеется, у него ничего не вышло. Луна только кажется прозрачной.
Лан спала рядом. Танк они загнали в заросли бамбука. От близлежащей деревни тянуло дымом. Никто не тревожил беглецов. Римо предполагал, что они уже пересекли границу и снова оказались во Вьетнаме. Здесь было спокойнее. Сюда не доносились звуки далеких боев. Римо всегда представлял себе, что Вьетнам именно таким и будет после войны.
А Лан говорит, что война кончилась. Римо вгляделся в ее лицо. Трудно было поверить, что это милое, добродушное лицо может принадлежать человеку, способному наплести столько изощренных небылиц. И как она упорствует во лжи!
Но в то, что она ему наговорила, поверить просто невозможно: война давно кончилась, Америка потерпела поражение и вывела свои войска. Уже одного этого хватает, чтобы не верить всему остальному. И что же Римо делает сейчас во Вьетнаме, если последнее, что он помнит, — это то, как он воевал тут двадцать лет назад?
Повинуясь какому-то инстинкту, Римо взял автомат и, низко пригнувшись, прокрался к рисовому полю. Прохладная вода манила: выпей меня. Но пить воду без кипячения или без специальных таблеток нельзя. Таблеток у Римо не было. А разводить огонь слишком опасно.
Такой ночью все вокруг отчетливо видно. Впрочем, Римо не нуждался в луне, чтобы видеть в ночи. Ему так часто приходилось драться в джунглях по ночам, что он привык отсыпаться днем и старался избегать искусственного освещения. И теперь он был способен видеть в темноте, как кошка.
Эта способность у Римо сохранилась, что было удивительно. Где же он был все эти годы? И почему он ничего не помнит? Еще ребенком он читал рассказы о японских солдатах, которых находили в джунглях на далеких островах в Тихом океане. Они не знали, что вторая мировая война давно закончилась.
Неужели с Римо произошло что-то подобное? Неужели его забыли, бросили в джунглях? Но куда подевались его воспоминания? Он знал, кто он, значит, это не потеря памяти.
Гладь воды на рисовом поле служила великолепным зеркалом. Римо, пригнувшись, посмотрел на воду. Лицо было в тени, глаза казались темными пятнами, а общее впечатление создавалось такое, что перед ним не лицо, а бесплотный череп.
Опираясь на автомат, Римо наклонился пониже и в шоке отпрянул.
Лицо изменилось. Глаза — более запавшие, чем те, которые он помнил. Кожа сильно натянута на скулах. И на вид ему никак нельзя дать девятнадцать лет. Но и не девятнадцать плюс двадцать.
Он стал старше, но ненамного старше. И лицо — его собственное. Но есть небольшие отличия. И что же все это значит?
Вернувшись к танку, Римо сел рядом с Лан и принялся вглядываться в ее невинное личико так, будто мог прочитать правду в этих детских чертах.
Потом он разбудил девушку.
Лан принялась тереть заспанные зеленые глаза.
— Моя очередь сторожить? — спросила она, поднимаясь.
— Потом, — отозвался Римо.
Лан заметила, что он пристально на нее смотрит.
— Что? — испугалась она.
— Я должен знать правду.
— Какую правду?
— Правду о войне! — рявкнул Римо и крепко потряс девушку за плечи. Она вырвалась из его рук.
— Мне больно, — пожаловалась Лан и потерла плечи там, где в них впивались пальцы Римо.
— Извини, — смутился Римо. — Но я ничего не понимаю.
Лан отвернулась.
— Я не виновата.
— Война кончилась?
— Да.
— Ты абсолютно уверена?
— Да, — повторила Лан, исподлобья взглянув на Римо.
— Я посмотрел на свое отражение в воде. Я стал старше.
— Конечно.
— Но ненамного старше. Не на двадцать лет.
Лан промолчала.
— Я не мог скитаться в джунглях двадцать лет и при этом не состариться и не попасть в плен.
— Ты приехал в воспитательный лагерь. Я не знаю, откуда ты приехал. Ты спас Лан. И спас друзей Лан. Друзья очень благодарны. Ты бросил нас, но Лан не хотела бросать тебя. Ты нравишься Лан. Лан вернулась в автобус. Ты уехал. Потом автобус наехал на мину. Ты проснулся. Лан проснулась. Остальное ты знаешь. Теперь Лан будет часовым?
— Потом, — ответил Римо. — Слушай, а знаешь, кажется, я тебе верю. Но есть что-то такое, чего я объяснить не могу. У меня есть только одно объяснение.
Лан откинула назад свои длинные черные волосы.
— Какое?
— Когда автобус наехал на мину, его раскорежило взрывом?
— Да. Он развалился на две части.
— И тебе не кажется странным, что мы оба выжили? Машину всю прошило стальными шариками.
Лан пожала плечами.
— Ты впереди. Лан пряталась сзади. Автобус наехал на мину. Сломался посередине. Не странно. Повезло.
— А что, если мы только думаем, что мы живы?
Лан непонимающе воззрилась на Римо.
— Что, если мы оба умерли? — предположил Римо.
— Нет! — закричала Лан и вскочила на ноги. Ее лицо просто перекосилось от гнева. — Лан не умерла! Нет! Ты мертвый, может быть. Но не Лан? — В страхе девушка попятилась от Римо.
— Слушай. — Римо тоже встал. — Мне тоже не хочется в это верить, но все сходится. И тогда можно даже объяснить появление Капитана-Невидимки. Мы — просто призраки войны. Мы умерли, но продолжаем воевать.
— Нет, это не так!
— Ты же сама это первая сказала, помнишь? Может быть, я призрак. Я не помню ничего, кроме войны. Меня, наверное, убило, когда взорвался автобус.
— Нет. Лан не убили на войне. Лан родилась на войне. Выросла потом. Мама учительница. Ее забрали, Лан была маленькая. Лан жила на улице. Потом Лан забрали в воспитательный лагерь. Лан не погибла на войне. Лан не умерла!
Лан разрыдалась. Она упала на колени и ткнулась лицом в прохладную траву.
— Лан не умерла! — повторила она.
Римо присел на корточки рядом с девушкой и откинул с ее лица длинные черные волосы.
— Может быть, ты права, — тихо сказал он. — Но я ничего не понимаю.
— Римо слишком много думает. Надо, как Лан. Не думать. Чувствовать. Чувствовать сердцем.
— Да? И что же ты чувствуешь?
Лан поджала под себя ноги и села.
— Лан чувствует — грустно. Чувствует боль. Лан думает, это любовь.
— Ко мне?
— Когда Лан была маленькая, мама рассказывала об американском отце. Его звали Боб. Боб когда-нибудь вернется, говорила мама. Вернется и возьмет нас в Америку. Но Боб не вернулся, американцы не вернулись. Потом мама сказала, Боб погиб. Лан не поверила. Плохие дела случились с Лан. Потом ты пришел. Ты понравился Лан, потому что ты американец. А теперь ты нравишься Лан, потому что ты Римо.