Шок

— Здорово! — одобрил Алан.
— Смотри дальше, — остановил его Счен, положив на плечо могучую ладонь.
Откуда-то сбоку загрохотала музыка, на месте бывшего постамента открылся темный провал. Из глубины медленно и торжественно поднялось нечто бесформенное, запеленутое в серое покрывало.
Опять посыпал мелкий дождь. Толпа немо стыла, не поднимая капюшонов.
Двое стражников подсадили на крышу фургона маленького толстого горожанина. Тот потоптался немного, оправляя сверкающую коричневую одежду, вскинул над головой короткую руку и принялся выкрикивать тонким голосом непонятные слова. До Алана доносилось:
— В едином порыве!.. Стражники страждут!.. Центр мирового равновесия!.. Через семь гробов!.. Сизое воинство!.. Хвост и зубы дракона!.. Еще теснее сдвинем фургоны!..
Толстяк кричал долго и страстно, а когда завершающе рубанул рукой, толпа бурно зашевелилась и загудела. Стражники подскочили к закутанной бесформенной громаде и дернули свисающие веревки. Покрывало зашевелилось, медленно поползло вниз, открывая вертикальный треугольник крыла, иззубренный пластинками хребет, изогнутое чешуйчатое тело. Дракон Морт, вцепившись когтями в постамент и яростно раздувая спиралевидные усы, пожирал собственный хвост. Огненные черточки его зрачков горели неукрощенной злобой.
Толпа на площади веселилась и буйствовала. Вверх летели серые и голубые накидки, громыхала музыка; то там, то здесь вспыхивали палочки горючего сланца и пологими дугами летели над головами. Вокруг дракона Морта в разные стороны кружились концентрические кольца горожан, сцепившихся руками.
Отворачиваясь от клубов желтого дыма, Счен угрюмо спросил:
— Ну, как?
— Ничего не понял, — пожаловался Алан.
— А этого и не требуется. Главное — в едином порыве.
— Хочу уйти.
— Тебя не пропустят сквозь кольца экипажей, — Счен задумался. Послушай, ты наверняка устал и проголодался. Вот пропуск с моим адресом, иди и отдохни. Я вернусь к вечеру.
— А ключ?
— Что ключ? — не понял Счен.
— Дверь, наверное, закрыта?
Тяжелая складка подковой охватила жесткий лоб Счена:
— На Яне дверей никогда не запирают, ибо честному горожанину не от кого прятаться. Ступай!
 
4
Счен жил в угловом грибе недалеко от Драконовой площади. Низкая каменная арка, не круглая, а квадратная, зияла, как вход в пещеру. Сверху капала какая-то дрянь. Алан быстро прошел по узкому длинному двору, с трудом открыл тяжелую дверь подъезда и постоял на нижнем ярусе, переводя дыхание. За ним вроде бы никто не шел. В доме было тихо и холодно.
Алан двинулся по деревянной скрипучей лестнице навстречу зеленоватому свету, льющемуся сверху. На шестом ярусе его ослепил фонарь, забранный в ржавую решетку. Несколькими шагами дальше темнела дверь о тускло-серой табличкой: «Книжник Счен» и знакомым рычажком. Алан толкнул дверь и вошел в комнату, которая ударила по глазам обилием книг. Зеркальные корешки сияли и с боковых стен, и вокруг окна, и над низкой лежанкой. Они рядами стояли на широком столе, толпились на подоконнике, трудились в углах. Алан восхищенно поцокал языком и медленно пошел по комнате, скользя глазами по невиданному богатству.
Он поглаживал книги ладонью, осторожно вытаскивал их из стройных рядов и, раздувая страницы, прочитывал несколько строчек, просматривал оглавления. Имена древних великих книжников вздрагивали на титулах. Нашлось несколько томиков, написанных Сченом. Алан бежал глазами по знакомыми и все-таки странным стихам. Прекрасные по форме, по мускулистой гибкости слова, они так или иначе были связаны с драконом Мортом. Подвиги Морта превозносились, преступления клеймились, атрибуты дракона постоянно использовались для сравнений и метафор.
Двигаясь вдоль стеллажа, Алан уперся в стол и сел. Перед ним у стопки книг на листе бумаги, исписанной стремительным летящим почерком, лежало оружие. Он осторожно взял его двумя руками и осмотрел. Орудие убийства было устроено до омерзения просто: трубка с рукояткой и дырчатый барабан, подводящий к трубке снаряд под укол острого клюва. Алан крутнул барабан, и тот быстро завращался, пощелкивая и мелькая сквозными дырами. Лишь в одной из них тускло сизовел снаряд. Отложив оружие в сторону, Алан хотел прикрыть его листком бумаги, но зацепился глазами за слова. Он прочитал стихотворение всего один раз, но сразу запомнил наизусть и, блуждая по комнате в поисках пищи и выставляя на сланцевую горелку странноватого вида сосуд с водой, все шептал и шептал яростные строки:
Целуй меня, еще целуй, без счету,
палящим медом наполняй аорту.
Я ни одной минуты наслажденья
не уступлю ни смертному, ни Морту,
Дай мне познать упругость тела-тростника,
отведать дай от сладостного языка.
Богиня! Я неистовый язычник,
когда ликующая грудь, как смерть, близка.
Из черных локонов сияет лик-луна,
пьянящих глаз, зубов сладчайших ночь полна.
Блаженство и восторг — любимой лоно.
Зачем мне лето знойное? Зачем весна?
Как дерево, в тебе корнями я пророс,
как рыба, спутан сетью шелковых волос,
но смежил веки, миг тебя не видел
и сердце от тоски уже оборвалось.
Горячая вода, заваренная на пахучей травке, обжигала нёбо, стихи жгли мозг, перед глазами стояла ликующая Лана, и последняя строфа просверкивала, словно молния:
Целуй меня, еще целуй, без счету,
палящим медом захлестни аорту.
Теперь я лишь одну молитву знаю:
пусть вечно длится ночь, а солнце — к Морту!
Алан ходил по комнате, как пьяный, нашел за стеллажом еще одну лежанку и повалился на нее. Стихи скользили в мозгу огненным кольцом, одно слово тянуло за собой следующее, строка цеплялась за строку, сразу за последней строфой обрушивалась первая. Хорошо было лежать, отдыхало тело, согревались и отходили ноги, крутилось сверкающее кольцо стихотворения, хохотала Лана, и он уже спал, разбросав руки и неслышно дыша.
Его разбудил высокий женский голос.
— До чего же ты громкая, Лана! — пробормотал Алан и проснулся окончательно.
За окном чернела ночь. Яркие лучи, бьющие из просветов между полками и верхними обрезами книг, слепили глаза. Алан сморгнул и опустил ноги, собираясь встать, но его остановил глухой бас Счена:
— … не железный. Я придумал дикую игру. Когда предает друг, или я не успеваю выручить близкого, то беру револьвер. Видишь, он заряжен одним патроном. Закрути барабан — и один шанс из десяти, что грянет выстрел.
— Идиотские шутки, — брезгливо говорила женщина. — Никогда не поверю, что ты способен на такое.
— Не верь, но это так.
— Впрочем, ты всегда был игроком…
— Но в любовь никогда не играл!
— Мне надоели слова. Слова и слова… Ты опутал меня словами, превратил в свою собственность, в рабу.
— Ты моя богиня.
— Это годится для стихов, а не для жизни.
— Зачем так говорить?
— Да, хватит разговоров. Мне пора.
— Прошу тебя, останься хоть сегодня. Погиб Эрд, я совсем разболелся. Я не могу один.
— Опять говоришь только о себе. Я устала от подобных разговоров.
— Если бы любила — не устала бы…
— Надоело! — вдруг тонко вскрикнула женщина. — Ты задавил любовь словами, встречами украдкой, бесконечным нытьем. Эгоист! Обо мне уже шушукаются под арками!..
— Мне безразличны сплетни обывателей!