В объятиях Кали
Только тремя днями раньше Смит был в Белом доме и, говоря с Президентом, заверил его, что КЮРЕ — надежно законспирированная организация.
— Не сомневаюсь, вам известно, какой вой поднимет пресса, разнюхав что-нибудь про вас? — сказал Президент. — Особенно в мое правление. Им не важно, что не я заварил кашу.
— Безопасность, сэр, — для нас важнее всего, — заверил его Смит. — Знаете ли вы, как мы изначально обезопасили себя, выбрав исполнителя?
— Нет.
— Мы взяли обреченного человека. Его подставили не без нашей помощи и приговорили к смерти за преступление, которого он не совершал. Тут мы вмешались и устроили так, что он остался жив, и тогда уже занялись его подготовкой. И вот теперь человек, который нигде не значится живым, работает на организацию, которая тоже официально не существует.
— Но если его подставили, почему он не затаил на вас обиду?
— Затаил.
— И почему же тогда не порвал с вами?
— Такой уж он человек, — сказал Смит. — Поэтому на нем и остановились. Он патриот, сэр, и ничего не может с этим поделать.
— А старик? Тот, о котором вы говорили, что ему далеко за восемьдесят?
Президент не смог сдержать улыбки.
— Он, конечно, не патриот, — ответил Смит. — Во всяком случае, судьба нашей страны ему глубоко безразлична. Думаю, он и пальцем бы для нас не пошевелил, если бы золотой дождь иссяк. Но он привязался к ученику. Тот тоже любит его, как отца. Они всегда вместе.
— Тот, что постарше, лучше как профессионал? — спросил Президент, широко улыбаясь.
— Не уверен.
— Уверен — лучше, — сказал Президент.
— Сомневаюсь. Они сами, конечно, знают, кто из них чего стоит, но мне трудно ответить, — сдержанно проговорил Смит.
— Значит, нет никакой опасности, что они могут засветиться? — спросил Президент.
— Кто может за что-нибудь ручаться в этом мире? Но думаю, вы можете положиться на нас. Наша сила — в полной конспирации.
— Спасибо, Смит. И еще спасибо за то, что вы выполняете свою трудную работу без всякой поддержки, в одиночку. Вижу, что мои предшественники были правы. Эту лямку у нас тянут лучшие.
— Можно попросить вас об одной вещи? — спросил Смит.
— Конечно.
— Естественно, что я всегда явлюсь по вашему первому зову. Но предупреждаю, что каждая встреча, пусть даже тайная, — большой риск.
— Понимаю, — сказал Президент.
— Если так, сэр, — холодно произнес Смит, — то, пожалуйста, в дальнейшем воздержитесь от ненужных контактов, когда вы всего лишь хотите выяснить, все ли в порядке, а затем сделать мне пару комплиментов. Случись какая беда, вы сразу же узнаете о ней, потому что группа тут же перестанет существовать. Я сразу же, как и было задумано, распущу ее.
— Мне просто хотелось сказать вам, как высоко я ценю вашу работу.
— Всем нам чего-нибудь хочется, сэр, но когда несешь ответственность за чужие жизни, приходится контролировать себя, — произнес Смит.
Предшественники Президента правильно оценили и еще одно качество Смита. Они называли его самым сухим и расчетливым тайным агентом, которого когда-либо носила земля. Президент вымученно улыбнулся.
У Смита осталась в памяти эта улыбка, за которой Президент пытался скрыть обиду. Смит не хотел ранить его самолюбие, но конспирация — превыше всего. Если группу разоблачат, это будет фиаско во всех отношениях, так как будет означать, что Америка не может существовать, не нарушая собственные законы.
Строгая секретность. Это главное.
И вот теперь Смит в Бостоне, раскрыв газету, видит рядом со спортивной хроникой в разделе частных объявлений знакомое лицо — раскосые глаза, клочковатая борода. Чиун! Он публично призывал покончить с убийцами-любителями.
Лицо Чиуна — в газете! И сотни тысяч людей видят его.
Смит прочитал объявление несколько раз, прежде чем пришел в себя. О Римо и КЮРЕ — ни слова. К счастью, Чиун никогда толком не понимал, чем они занимаются. Смит не сразу заметил, что газета дрожит в его руках. Он тщетно пытался унять дрожь. Лицо, которое никто не должен был знать, смотрело на него с газетной полосы. И этот нелепый призыв: “Покончим с убийцами-любителями!”
Смит уронил газету на заднее сидение такси. Ему мерещилось самое худшее. Направленные на Чиуна телевизионные камеры. И где-то сзади — Римо. А вот это уже будет концом всему — лицо Римо на телеэкране. КЮРЕ — конец, и все из-за дурацкого объявления в газете.
Смит попытался взять себя в руки. В гостиницу сразу ехать нельзя: его появление в телевизионном кадре только ухудшит положение. Он попросил отвезти его в приличный ресторан, в миле отсюда, на Ньюбери-стрит. Там он заказал себе салат и чай и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Когда в гостинице взяли трубку, он сказал, что хотел бы поговорить лично с постояльцем отеля Римо. И больше ни с кем.
— Он вышел, сэр.
Хорошо, подумал Смит. Римо, должно быть, видел объявление и понял, что ему нельзя быть на людях.
Может, он уже названивал Смиту по специальному номеру. Смит сверился с миниатюрным компьютером, который носил в портфеле. На дисплее не высветилось никакой новой информации для него.
Вечером, когда от Римо по-прежнему не поступило никаких известий, Смит сел в такси и направился к отелю “Риц-Карлтон”. Перед гостиницей не было телевизионных камер, и в холле не сновали журналисты.
Смит явно переоценил нюх бостонских журналистов на новую сенсацию. КЮРЕ повезло; возможно, им удастся выпутаться из этой истории. Но больше никаких сюрпризов. Он поговорит с Чиуном. Нет. Он поговорит с Римо. Чиуна нельзя больше держать в Америке.
В то время, когда Смит повторял про себя требования, которые предъявит Римо, в небольшой гостинице, расположенной в Северной Каролине, жильцы 105 и 106 номеров как раз готовились распаковывать вещи. Но тут их попутчики, которые любезно согласились помочь с багажом, попросили забавную штуку: разрешения набросить на их шеи бледно-желтые платки.
— Ради бога, но вы своей помощью заслужили нечто большее, чем простую христианскую услугу.
— Мы не христиане.
— Ну, если таковы иудаистские обычаи...
— Мы не евреи, — был ответ молодых людей, не собиравшихся обсуждать вопросы религии с людьми, которые должны были стать частью обряда.
Глава третья
— Ну и что?
С этими словами Римо вернул газету Смиту.
— Вы понимаете, что это ставит под угрозу существование организации?
— Под угрозу?! — рявкнул Римо. — Вы каждый день унижаете достоинство Чиуна. Что вы даете ему? Золото, доставленное морем в его деревню, поддерживает живущих на его счет тамошних бездельников. Вы делаете ему несколько комплиментов и хотите, чтобы он разбивался для вас в лепешку. Эта страна его ни в грош не ставит.
— Что вы имеете в виду? — спросил Смит.
— Вам известно, что во времена династии Мин личному убийце императора ставился специальный стул? А персидские шахи уравнивали Мастеров Синанджу в правах с самыми знатными людьми при дворе. В Японии подражали их походке. А он всего лишь дал объявление в газету. Ну и что из того?
— Мне казалось, — заметил сухо Смит, — что вы-то уж поймете меня.
— Лучше дайте мне работу, — сказал Римо. — Кого надо убрать?
— Мне не нравится ваше настроение.
— Охотно верю. Он поместил в газету объявление. И что из того?
— Вопрос заключается в том, будет ли существовать наш островок законности и демократии, крошечный островок в океане вечности. Никогда прежде не существовало такой страны, куда бы стекались люди со всех концов света и где бы они чувствовали себя такими свободными. Удастся ли нам сохранить наши завоевания? Вот в чем дело.
— Вы прямо-таки речь толкнули. Меня это удивляет.
— Иногда я говорю это сам себе, — сказал Смит и опустил голову.
Римо видел, как постарел Смит. Он отличался от Чиуна: для корейца земное время и трудности являлись лишь составной частью чего-то большего. Для Смита же они были тяжелым бременем, а такая ноша старила. Смит был стар, а про Чиуна этого сказать было нельзя.