Уик-энд на берегу океана

Когда он пришел в себя, ему показалось, будто он удобно лежит на спине и чувствует всей кожей веяние несказанной свежести. Он открыл глаза. Вокруг него двигались какие-то красноватые тени. Тут только он с удивлением заметил, что стоит на ногах, и понял, что толпа, теснившая его со всех сторон, не дала ему упасть. Он снова закрыл глаза, и сразу же его охватила неодолимая сонливость. Но в эту же минуту он почувствовал, как кто-то с силой хлопнул его по обеим щекам. Он открыл глаза. Рядом было лицо Аткинса, но оно словно бы расплывалось в тумане. Ценой почти нечеловеческих усилий Майа удалось не опустить век. Его снова бросило в жар,
– Ну как, лучше, сэр?
– Ничего, Аткинс.
Теперь давка стала полегче. Если бы только хоть на секунду смолк этот вой. Рядом никто не кричал. Кричали где-то дальше, по ту сторону мостков. Огонь постепенно наступал на корму. Высокие языки пламени отчетливо выделялись в вечернем небе. Минутами ветер сносил огненные языки в их сторону, они угрожающе подбирались сюда, к корме, и люди ощущали на лицах душный жар, будто к ним приближалась гигантская пасть чудовища.
– Вы чувствуете под ногами палубу, сэр?
– Да, – сказал Майа, – им там, должно быть, совсем плохо приходится.
И вдруг он вспомнил: а Джебет, Джебет, который перешел на нос?!
– Надо добраться да леера.
– Зачем?
– Чтобы прыгнуть.
– Прыгнуть, сэр? – переспросил Аткинс сдавленным голосом.
Он ничего не добавил и, выставив плечо, начал прокладывать путь. «Вряд ли проложим», – подумал Майа, но, к великому его удивлению, толпа покорно расступилась. Через минуту он уже коснулся ладонью леера. И тотчас же отдернул руку: леер был раскален.
– Берег! – крикнул Майа.
Берег был совсем рядом, примерно в сотне метров. Очевидно, удар был так силен, что порвалась якорная цепь, и судно подтащило течением к берегу. Оно врезалось в песок почти напротив санатория. Слева Майа даже различил цепочки английских солдат, ждущих своей очереди на берегу Брэй-Дюна. Посадка продолжалась.
Майа перегнулся через борт. Отсюда казалось, что они находятся на головокружительной высоте над морем. А море там, внизу, было спокойное, без единой морщинки. И блестело, как стальной щит.
– Здесь мелко, нельзя нырять…
– Да нет, нет, – живо сказал Майа. – Вот вы сами увидите, я нырну первым.
Ему почудилось, будто Аткинс слегка побледнел.
– Я не умею плавать, – хрипло сказал он.
– Ну что ж из того? У вас спасательный пояс. Никакой опасности нет. – И добавил: – Никакой опасности.
Аткинс молчал.
– Я сейчас прыгну, Аткинс, а вы за мной.
– Я не умею плавать, – упрямо повторил Аткинс.
– Э-э, черт! Да вам и не нужно уметь плавать.
Наступило молчание, и Майа почувствовал, что Аткинс отчаянно борется сам с собой. Вой стал еще громче, и внезапный порыв ветра погнал на них целый шквал искр. Приподнявшись на цыпочки, Майа разглядел, что пламя подобралось уже к мосткам. От жары он задыхался и чувствовал, что вот-вот лишится сознания. Его охватило какое-то унылое оцепенение. Обожженная о леер ладонь ныла, и ему хотелось закричать в голос.
– Ну, быстрее.
– Я предпочитаю остаться здесь, – сказал Аткинс.
Лицо его, освещенное отблесками пожара, казалось багровым. Вид у него тоже был отупевший. Майа схватил его за плечи, сильно тряхнул.
– Но вы же сгорите, Аткинс, сгорите!
Аткинс покачал головой.
– Я не могу прыгнуть, сэр, это невозможно.
В ушах Майа гудело от рева толпы. Ему самому хотелось завыть.
– Я не умею прыгать, – уныло и тупо твердил Аткинс.
Лицо его вдруг лишилось всякого проблеска мысли. Майа посмотрел на него. И это Аткинс, такой храбрый, такой спокойный всего несколько минут назад… И он умрет потому, что не решается спрыгнуть с высоты в несколько метров… Майа яростно встряхнул его.
– Вы спрыгнете, Аткинс, слышите, спрыгнете! Спрыгнете! Я вам приказываю прыгать!
Майа тряс Аткинса изо всех сил, и тот не сопротивлялся. Вид у него был угрюмо-ошалелый.
– Вы не можете давать мне приказов! – пробормотал он невнятно.
Теперь уже кричали вокруг них. Вернее, это был даже не крик, а слабый пронзительный стон, какой-то немужской стон. Майа мельком оглядел окружающие лица. И на всех прочел то же выражение, что и на лице Аткинса, выражение покорного оцепенения. «Неужели и у меня такой же вид?» – подумал он в ужасе. Ему почудилось, будто огонь превратился в огромного хищного зверя, который завораживает человека, прежде чем броситься на него.
– Аткинс, – крикнул Майа, – я сейчас прыгну. Не плавать, а прыгать. Любой может прыгнуть. И вы тоже.
Аткинс посмотрел на него, открыл рот и вдруг завыл. В этом вое не было ничего человеческого, казалось, что воет по покойнику собака.
– My god!  [19] – крикнул Майа. – Да замолчите вы!
Но вой не прекратился, бесконечный, похоронный, завораживающий.
– My god, да замолчите же!
Вокруг них крики становились все громче. И Майа тоже едва сдерживался от желания завыть. Он целиком погружался в непередаваемо странную пассивность. Аткинс все кричал, а лицо его стало угрюмым, растерянным.
– Аткинс, – крикнул Майа.
Он с размаху ударил его по щеке раз, другой. Аткинс замолчал и начал вращать глазами. Потом с лица его мало-помалу сошло застывшее выражение.
– Я прыгаю! – крикнул Майа.
Он вдруг спохватился, что произнес эту фразу по-французски, и повторил ее на английском языке.
– Да, сэр.
– А вы прыгнете?
– Я не умею плавать, – сказал Аткинс.
Майа схватил его за воротник куртки и с силой встряхнул.
– Прыгнете за мной, Аткинс, а? Прыгнете? Прыгнете?
Теперь он уже умолял Аткинса. Аткинс закрыл глаза и молчал.
– Прыгнете? – умоляющим голосом сказал Майа.
Он цеплялся за ворот аткинской куртки, он умолял его, почти плакал.
Аткинс открыл глаза.
– Да, сэр.
– Ну, живо! Живо! – крикнул Майа.
Его тоже разбирала какая-то странная сонливость.
– Держите меня за пояс. Я не хочу касаться борта руками.
Аткинс послушно схватил его за пояс, и Майа перенес сначала одну ногу, потом другую через борт. Теперь уже ничто не отделяло его от моря. Перед ним открылась головокружительная бездна.
– Отпускайте!
Но пальцы Аткинса судорожно вцепились в пояс, и лицо его снова приняло угрюмо-тупое выражение.
– Пустите!
Жар, идущий от раскаленных перил, мучительно жег ему поясницу.
– Пустите! – проревел он по-французски.
Внезапно его оставили последние силы. Он чувствовал себя опустошенным до дна, тупым. Уже не понимал, где он, что делает. Знал только одно – Аткинс как можно скорее должен отпустить пояс.
– Пустите, – проревел он по-французски.
И вслепую ударил. Ударил, не оборачиваясь.
И в тот же миг почувствовал, что откуда-то с огромной высоты летит вниз. Именно такое чувство падения испытываешь во сне. Вдруг из-под ног уходит почва, сердце мучительно сжимается, расслабляются мускулы, и вам конец. К великому своему изумлению, Майа понял, что на секунду потерял сознание сразу же после того, как ударил Аткинса. Он погрузился в упоительную свежесть и вспомнил, что ему уже довелось только что испытать это ощущение, когда напиравшая толпа чуть было не задушила их. Но на сей раз упоительное ощущение свежести не проходило. Он раскинул руки и отдался на волю этой свежести. И почувствовал, что его медленно, как утопленника, относит назад. Спасательный пояс поддерживал верхнюю часть туловища над водой, а ноги в отяжелевших ботинках тянули вглубь. Он закрыл глаза, и ему почудилось, будто он снова летит, падает вниз, как минуту назад. Он открыл глаза. Вода нежно касалась его лица. А над ним огромной вертикальной стеной стояло их судно.
Отсюда, снизу, пламени почти не было видно, зато отчетливо долетал жуткий людской вой. Он отплыл немного от судна и посмотрел вверх на все это человеческое месиво, теснившееся на корме. Плыл он с непривычной и удивлявшей его медлительностью.