Оборотень

— Удачно? — спросил он.
— Вполне, — прохрипел я и подумал, что, наверное, окончательно сошел с ума, если пью спирт с незнакомым мне человеком, да еще в его кабинете и при исполнении им своих служебных обязанностей. Внезапно на ум пришла интересная мысль. Я вынул из кармана найденную накануне ампулу и положил ее на стол.
— Скажите, доктор, вот такое лекарство случайно не от головной боли?
Он бросил быстрый взгляд на ампулу и на какое-то короткое мгновение изменился в лице.
— Откуда она у вас? — спросил он безразличным тоном, исподлобья наблюдая за мной.
Я готов был побиться об заклад, что моя находка произвела на него сильное впечатление.
— Скажем, я ее нашел, — ответил я, давая ему понять, что не намерен открывать перед ним все свои карты. — Итак?
Он пожал плечами.
— Если хотите, можете считать это средством от головной боли. Но вам бы я его не порекомендовал: слишком уж много у него побочных эффектов… Да выбросьте вы ее, что вы на нее уставились! — Он вдруг схватил ампулу и запустил ее в дальний угол кабинета, метко попав в стоявшую там урну.
От его участия не осталось и следа, теперь он смотрел на меня подозрительно и настороженно. Мое присутствие явно тяготило его, я же не торопился уходить, так как надеялся что-нибудь у него выпытать.
Дверь резко распахнулась, и в кабинет, не замечая меня, влетел взмыленный директор.
— Все, свалили ищейки, — он презрительно скривил губы, — так и не донюхались. Я еле сдержался, чтобы не сказать им… Плесни-ка мне спиртяшки грамм этак сто пятьдесят. Фу, устал как собака…
Тут он заметил меня и сильно побледнел, челюсть его отвисла.
— А вам что здесь нужно? — грубо спросил он.
Я не успел ответить, меня опередил доктор.
— Милостивый государь, — с достоинством произнес он, вставая и в упор глядя на директора, — этот гражданин пришел ко мне по делу, которое вас как человека, ничего общего с медициной не имеющего, совершенно не касается. Вы забываете, что помимо ваших… — он запнулся, — ваших делишек у меня есть еще свои прямые обязанности — обязанности врача. Будьте так добры, покиньте кабинет.
Директор весь как-то осунулся, словно его отходили плеткой, затравленно и зло посмотрел на доктора, плюнул на пол и со словами «Болван!» выскочил за дверь.
Мне показались странными их взаимоотношения, впрочем, мне казалось странным все, увиденное и услышанное в этом кабинете.
— Свинья, — произнес с огорчением, но без злости доктор и закурил новую сигарету. От табачного дыма — а он, если не ошибаюсь, курил кубинские, хотя я, как человек некурящий, вполне мог ошибиться — голова у меня разболелась еще больше.
— Зря вы с ним связались, — сказал он, печально качая головой и стряхивая пепел прямо в груду бумаг на столе.
— С кем? — полюбопытствовал я, весь обратившись во внимание.
Он бросил на меня быстрый, совершенно трезвый взгляд и тут же опустил глаза.
— Сами знаете — с кем… А если нет, то тем лучше для вас, — добавил он. — Эх, пропала моя головушка, пропала! А, теперь уж все равно…
Он налил себе еще добрых полстакана спирта, залпом выпил, крякнул, впился зубами в огурец и на какое-то мгновение застыл в этой позе. Потом мутными глазами уставился на меня и, похоже, очень удивился.
— А, пациент… вы еще здесь? Как голова? Не прошла? Плюньте вы на нее — пройдет.
Он уронил голову на стол и выключился. Я осторожно вышел из кабинета и прикрыл дверь. Несмотря на все мое отвращение к нему, мне было искренне жаль этого молодого спившегося врача. Чем-то он был мне симпатичен — может быть, своей безысходной печалью?
Я заметил, что дверь в кабинет директора приоткрыта, и решил войти. Выпитый спирт уже начал оказывать свое действие. Директор мрачным взглядом прошелся по мне и холодно спросил:
— Вы ко мне?
— К вам, — ответил я и в двух словах объяснил ему суть своего дела.
Он молча выслушал меня, с минуту размышлял, потом выдвинул ящик стола, вынул оттуда ключ и протянул его мне.
— Берите и спите спокойно. — Он вдруг ухмыльнулся и ехидненько так спросил: — Значит, храпит ваш сосед? Интересное дельце… Не знал. Это для меня, прямо скажу, новость.
Почему, недоумевал я, идя по коридору, его удивил тот факт, что Мячиков храпит?
 
3.
Вернувшись в номер, я застал там сияющего Мячикова.
— Хочу вас обрадовать, дорогой Максим Леонидович, — воскликнул он, поднимаясь мне навстречу, — следственная группа уехала.
— Я знаю, — сказал я.
— Знаете? — слегка удивился он. — Вы их видели?
— Нет, я слышал это от директора.
— А! Значит, вы слышали также, что с собой они увезли и нашего подозреваемого, Хомякова?
— Хомякова? — в свою очередь удивился я. — Нет, об этом я слышу впервые.
Он хитро прищурился.
— Представьте себе, наши прогнозы сбылись. Видимо, милиция шла по тому же пути, что и мы, и вышла на Хомякова. Не забывайте также, что в их распоряжении гораздо больше информации, чем у нас, — ведь они опросили все население дома отдыха.
Лично для меня причастность Хомякова к убийству не была очевидной, но, может быть, Мячиков прав, и у следователя, безусловно знакомого с фактами лучше нас, были веские основания к задержанию Хомякова. Но так или иначе, а следственная группа уехала, убийца арестован и увезен, и дело, следовательно, можно считать закрытым.
— Раз так, — сказал я с облегчением и улыбнулся, — то наше дальнейшее расследование, думаю, не имеет теперь никакого смысла.
— Вот именно, — улыбнулся в ответ Мячиков. — Давайте на этом прекратим его.
Я согласился и тут же подумал, что теперь, пожалуй, не имеет смысла рассказывать ему о том странном впечатлении, которое оставили у меня визиты к доктору и директору, но Мячиков сам спросил меня об этом.
— Ну, как сходили к директору? Успешно?
Я показал ему полученный от директора ключ.
— И что же, он прямо вот так взял и рассказал вам об отъезде следственной группы?
— Нет, я слышал, как он говорил об этом местному врачу.
— Вот оно что! — понимающе кивнул Мячиков, продолжая проявлять интерес к моим похождениям. — Так вы были у врача?
— Да, я зашел к нему за анальгином, так как директора в тот момент не было на месте, но анальгина не оказалось, и доктор предложил мне, — я слегка смутился, — спирту.
— Ха-ха-ха! — добродушно рассмеялся Мячиков. — То-то я смотрю, у вас глаза блестят. Ну и как, помогло?
Я сказал, что да, сейчас вроде лучше, и даже намного лучше, можно даже сказать, что совсем прошло. Потом я все-таки вкратце рассказал ему о впечатлении, произведенном на меня недавним визитом, не забыв упомянуть о словах, сказанных директором доктору, причем я постарался передать их дословно. Единственное, что у меня совершенно вылетело из головы, — это пустая ампула из-под таинственного лекарства. Но чем больше я говорил, тем быстрее остывал его интерес к моим словам. Наконец Мячиков сказал:
— В конце концов, это уже не имеет никакого значения. Дело окончено, и все эти странности и якобы подозрительные слова смело можно списать на причуды упомянутых вами, дорогой друг, лиц. Словом, плюньте вы на все это и забудьте.
— Легко сказать — забыть, — возразил я.
— А вы все-таки забудьте. И давайте-ка после обеда рванем на лыжах. Идет?
Я охотно согласился.
 
4.
На обед Мячиков снова не пошел, и мне пришлось отправиться одному. У входа в столовую я столкнулся с Лидой, которая тоже была одна и выглядела усталой и измученной. Что-то у них с Сергеем явно не ладилось. Она натянуто улыбнулась, желая, видимо, на моем месте видеть своего капризного супруга.
— Вы не думайте, Максим, Сергей хороший, — сказала она убежденно, когда мы уселись с ней за один столик, — просто… просто он не привык ко всему этому…
— Я, знаете ли, тоже не привык к ежедневным убийствам, — с некоторой язвительностью произнес я, хотя она, видит Бог, этого не заслуживала.