Оборотень

У меня голова шла кругом от его слов. Я страшно боялся, что он вдруг передумает и замкнется, так ничего и не выложив, поэтому, торопя события, я решил перейти в атаку.
— Чем занимается эта группа?
— Сбывает камешки.
— Камешки?
— Да, камешки. В основном алмазы. Сами копают их где-то в Сибири, сами занимаются огранкой — среди них есть несколько первоклассных ювелиров. А здесь, в этой Богом забытой дыре, производится обмен их на рубли, доллары, фунты и другую макулатуру того же сорта. Здесь что-то вроде перевалочного пункта, где встречаются обе стороны — продавцы и покупатели, вернее, их представители. От поставщиков камней всегда выступал Артист…
— Артист?
— Ну да, Артист, — он снова недоверчиво посмотрел на меня. — Послушайте, вы действительно не знаете, кто такой Артист?
— Да не знаю я никакого Артиста!
— Ну-ну…
Он закурил новую сигарету и судорожно затянулся.
— Это страшный человек, — в его голосе впервые прозвучали нотки ужаса. — Он выполняет роль буфера между поставщиками и их клиентурой, весь товар проходит через его руки и через него же производится денежный расчет. А в его кармане оседают ампулы — да-да, те самые ампулы, — кивнул он, заметив мое нетерпеливое движение, — что вы показывали мне в прошлый раз.
Так, подумал я, все становится на свои места.
— Кто же скупает камешки?
Он пожал плечами.
— А вот этого я не знаю. По моим соображениям, какие-то крупные чиновники, так сказать, сильные мира сего, власть предержащие. Но это не достоверно.
— Какова численность преступной группы?
— Ее состав непостоянен, но в данный момент здесь сосредоточено около двух десятков головорезов.
Я присвистнул.
— И скрываются они в подвале?
— В основном — да.
— Убийство совершено кем-то из них?
Он усмехнулся.
— Э, нет, убитый был как раз одним из этих псов.
— Так кто же его убил? Вам известно его имя?
Доктор Сотников как-то странно посмотрел на меня и глухо произнес:
— Его убил Артист.
Чем-то зловещим повеяло от этих слов.
— Опять Артист! Да кто же он, этот ваш вездесущий Артист? Его имя?
— Его имя… — затаив дыхание, начал было доктор, но в этот момент в дверь кто-то настойчиво постучал, и в кабинет ворвался Мячиков собственной персоной. Он, как всегда, сиял и искрился лучезарной улыбкой.
— А, вы еще здесь, Максим Леонидович! — воскликнул он, увидев меня. — Я не помешал?
— Я так и знал, — сухо произнес доктор, в упор глядя на меня; в его глазах было столько презрения, что мне стало не по себе.
— Что здесь происходит? — удивленно завертел своей круглой головой Мячиков. — Я, кажется, не вовремя?
— Нет, почему же, в самый раз, — язвительно ответил доктор, поднимаясь из-за стола и продолжая сверлить меня взглядом.
— Ничего не понимаю, — сказал Мячиков.
— Да уж куда вам. — Доктор схватился за бутылку.
— Оставьте бутылку! — потребовал я.
— Да идите вы!.. — процедил он сквозь зубы. — Пес!
— Ну, знаете ли, — возмутился Мячиков, хватая меня под локоть и волоча к выходу. — Максим Леонидович все-таки мой друг, и я не позволю… Идемте отсюда!
— Да куда вы меня тащите! — попытался вырваться я. — Ведь он хотел сообщить мне имя убийцы, а вы…
Слава Богу, что коридор был пуст и никто не слышал сказанных мною в горячности слов!
Мячиков отпустил мой локоть и оторопело уставился на меня.
— Имя убийцы? — прошептал он.
Из недр кабинета донесся жуткий хохот.
— Имя убийцы! Ну и шутник, право же, ваш приятель! Откуда же мне, бедному врачу, знать имя какого-то убийцы? Ха-ха-ха-ха!..
Мячиков снова схватил меня за руку.
— Идемте же, Максим Леонидович! Неужели вы не видите, что он сошел с ума? Бедняга! Допился до ручки…
Я был до того поражен происходящим, что дал Мячикову увести себя, и лишь у самого входа в столовую способность мыслить возвратилась ко мне.
— Что же вы наделали, Григорий Адамович! — укоризненно покачал я головой. — Теперь он ничего не скажет, а ведь ему многое известно. Ему известно все!
— Он вам что-нибудь сообщил? — быстро спросил Мячиков, весь обратившись во внимание.
— Еще бы! Он мне сообщил такое, что у вас волосы дыбом встанут, когда вы все узнаете. Но он не сказал мне самого главного — имя убийцы! А ведь он его знает, знает! Пустите меня, Григорий Адамович, я пойду и успокою его. Ему необходимо человеческое участие, он потому и пьет, что так одинок. Да пустите же!..
Но Мячиков цепко держал меня за локоть.
— Нет, Максим Леонидович, сейчас ваше присутствие только повредит ему. Его нервная система взвинчена до предела, и один Господь Бог ведает, что от него можно сейчас ожидать. Не ходите, прошу вас, пусть он успокоится, проспится, протрезвеет, а там, дай Бог, все образуется, и вы снова сможете проведать вашего доктора.
Я вынужден был согласиться с ним, и все же чувство досады не покидало меня.
— Как же вы не вовремя вошли! Эх, если б вы знали…
— Ну простите меня, Максим Леонидович. Я же действительно не знал, что мой приход все испортит. Честно говоря, я думал, что вы уже ушли, и заглянул к нему так, на всякий случай, когда возвращался от директора. Ну хотите, я встану перед вами на колени?
Я не слушал его и думал о докторе Сотникове.
— Бедный доктор! Как он одинок и несчастен… Кстати, Григорий Адамович, чем закончился ваш визит к директору?
Он развел руками.
— Увы! Проболтал с ним около часа, но ничего из него вытянуть не сумел. Хитер, мерзавец, но что рыльце у него в пушку — это бесспорно.
 
5.
Очутившись в столовой, мы сразу же увидели Щеглова. Тот сидел недалеко от входа и с аппетитом уплетал котлету.
— А, это вы, друзья, — сказал он, когда мы приблизились к нему. — Садись, Максим, я взял порцию и на твою долю. А вам, Григорий Адамович, придется самому о себе позаботиться, уж не обессудьте.
— О чем речь! — улыбнувшись, воскликнул Мячиков. — Я, чай, не инвалид, руки пока слушаются. Позабочусь, Семен Кондратьевич, не волнуйтесь.
Обеденное время подходило к концу, и в столовой было почти пусто. Человека три-четыре было рассеяно по залу, да и те уже заканчивали свой обед. У раздачи помимо Мячикова, только что подошедшего туда, маячила еще одна фигура; это был мужчина предпенсионного возраста, который довольно-таки часто попадался мне на глаза то здесь, в столовой, то в холле у телевизора. Получив свою порцию, мужчина занял пустующий столик недалеко от нас, а вскоре к нему присоединился и Мячиков, сев напротив него.
Я бы не стал столь подробно останавливаться на всех этих мелочах, если бы они не имели решающего значения в трагических событиях, которые последовали буквально через десять минут после нашего появления в столовой. Но не буду забегать вперед…
— Ну-с, каковы успехи? — спросил меня Щеглов, энергично орудуя вилкой. — Как доктор?
Я начал свой рассказ. Щеглов внимательно слушал меня, порой удивленно вскидывая брови и восклицая: «Вот как!» Мой рассказ явно заинтересовал его.
— И мне, пожалуйста, захватите прибор, если вас не затруднит, — услышал я вдруг голос Мячикова и невольно обернулся. Григорий Адамович навис над остывшей котлетой, а его сосед отправился за столовыми принадлежностями, которые ни тот, ни другой не догадались захватить, стоя у раздачи. Я снова вернулся к своему повествованию, стараясь не упустить ни единой подробности из еще свежего в памяти диалога с доктором Сотниковым. Соседний столик отчаянно заскрипел — видимо, Мячиков неосторожно повернулся.
Когда я закончил, Щеглов какое-то время напряженно морщил лоб, и мне представилась уникальная возможность понаблюдать гениальнейшего из сыщиков за работой — работой ума, ума незаурядного, выдающегося и — я не боюсь этого слова — великого.
— Молодец, Максим, — похвалил он меня наконец, и я почувствовал, как за моей спиной вырастают крылья. — Молодчина! Великолепно сработано. Все бы ничего, если б не Мячиков… И дернул его черт войти именно в этот момент!..