Оборотень

А Баварец тем временем окинул взглядом шеренгу пленников в последний раз и решительно направился к выходу. Свита последовала за ним.
— Курт, останься, — приказал он одному из сообщников, немолодому плотному мужчине с седеющими волосами и перебитым носом. Тот молча кивнул, занял место у двери, широко расставил ноги и взял автомат наизготовку. Баварец со свитой вышел, вызвав тем самым вздох облегчения у доброй половины пленников. Люди молча возвращались на свои столы, искоса поглядывая на неподвижную фигуру Курта и избегая смотреть друг другу в глаза.
И снова я оказался рядом с седым доктором — с той лишь разницей, что теперь я смело мог положиться на него и принять его предложение.
— Я согласен с вами, доктор, — горячо шепнул я ему и пожал руку. — Будем искать выход вместе.
— Меня зовут Иван Ильич, — сказал он с чуть заметной улыбкой. — Судя по всему, этот тип занял здание с вполне определенной целью, наша же задача состоит в том, чтобы спастись самим и спасти людей. Думаю, он и сам еще не знает, как поступить с нами, но вполне возможно, что он решится на крайние меры — чтобы не оставлять свидетелей.
— Вы думаете, он пойдет на это? — ужаснулся я.
Иван Ильич пожал плечами.
— Кто знает, кто знает, — пробормотал он и вздохнул. — Но не учитывать этот вариант было бы преступно. И действовать нужно исходя именно из него. Я считаю, что вам необходимо срочно выбираться отсюда.
— Мне? — я удивленно вскинул брови.
— Да, Максим Леонидович, именно вам. Вы молоды, умны и решительны и, я уверен, сумеете найти выход, когда окажетесь на свободе.
Он изложил мне свой план, снизив голос до чуть слышного шепота. План был до смешного прост и, казалось, легко выполним, причем наиболее опасная часть его ложилась на плечи доктора. Он должен был отвлечь Курта, хотя бы на минуту удалив его из зала. Я принял план безоговорочно, так как отлично понимал, что выжидательная позиция может привести к трагедии. Надо было действовать — действовать уверенно, умно и наверняка. Договорившись о деталях, Иван Ильич приступил к реализации плана. Он спустился с теннисного стола на залитый водой пол и направился к выходу, где маячила неподвижная фигура Курта. Когда до двери оставалось метров семь, доктор остановился.
— Эй, Курт, или как тебя там, — сказал он нетерпеливо, — скажи своему шефу, что мне нужно выйти.
Курт не шелохнулся.
— Ты что, оглох, что ли? — раздраженно произнес доктор. — Я тебе, кажется, русским языком говорю: мне нужно выйти.
Иван Ильич сделал еще два шага — и тут Курт резко вскинул автомат и направил его в грудь доктору.
— Стоять! — рявкнул он с угрозой и ухмыльнулся. — Что, приспичило? Боишься в штаны наложить? А ты ложи, не стесняйся…
— Не будь идиотом, — произнес доктор, в упор глядя на бандита, — мне действительно нужно выйти. Мужик ты, в конце концов, или…
— Ладно, — нехотя проворчал Курт, — сейчас доложу. А ты ступай назад, и чтобы ни одна собака не смела приближаться к двери — прошью насквозь, и пикнуть не успеете. Всем ясно?
— Ясно, — ответил Иван Ильич за всех и пошел обратно к столу.
— То-то, — самодовольно хмыкнул Курт и открыл дверь. — Эй, кто-нибудь!..
 
7.
Тех нескольких секунд, что Курт стоял к залу спиной, мне хватило, чтобы соскользнуть со стола и добежать до ближайшего угла, в котором были свалены маты, неисправный спортинвентарь и несколько бухт каната. Но этот угол был примечателен другим: здесь была дверь, неизвестно куда ведущая и не замеченная бандитами. Только бы она не оказалась запертой! Я толкнул ее и, к величайшей своей радости, почувствовал, как она поддалась. Я юркнул в образовавшуюся щель и хотел было прикрыть дверь, но кто-то оттолкнул меня так, что я чуть не упал. Я сжал кулаки, готовясь продать свою жизнь как можно дороже, и ринулся было на невидимого врага — но в недоумении остановился. Прямо передо мной стоял длинный парень с пучком волос за спиной, перехваченных шнурком, и старательно делал мне знаки, чтобы я не поднимал шума. Что-то знакомое показалось мне в чертах его лица, где-то я уже видел эти глаза… Ба, да это же Фома! Только теперь он был без бороды и усов и выглядел лет на десять моложе.
— Тише! — одними губами прошептал он, прикрывая за собой дверь. — Если вы не возражаете, Максим, я пойду с вами.
План доктора заключался в следующем: проникнуть в помещение, скрытое за этой одинокой дверью, замеченной им еще накануне, и действовать согласно обстоятельствам. Правда, дверь могла оказаться запертой, и тогда план доктора рухнул бы еще в самом начале, но, к счастью, судьба благоволила нам. А тут еще Фома подвернулся… Верно говорят, что характер человека проявляется в критических ситуациях. Я даже и представить себе не мог, что он способен на такой решительный шаг. В тот момент я чувствовал к этому симпатичному человеку такую благодарность, что готов был буквально расцеловать его. Ведь так приятно сознавать, что рядом надежный друг, всегда готовый прийти тебе на помощь. Я крепко пожал ему руку.
— Спасибо, Фома, — с чувством сказал я. — Будет просто великолепно, если вы пойдете со мной. Ваша поддержка может оказаться весьма кстати.
Он ответил понимающим взглядом. Мы осмотрелись. Помещение, куда нас занесло, было небольшой комнатой или, вернее, служебным кабинетом спортивного инструктора — по крайней мере, таков, видимо, был первоначальный замысел создателей этого уникального спортивного комплекса. Кабинет отличался запущенностью и повышенной влажностью, в углах и на стенах красовались причудливые узоры плесени. У стены стоял письменный стол с кипой старых, пожелтевших книг на спортивные темы, рядом возвышался покосившийся пустой шкаф со стеклянными дверцами, а на нем, словно гигантские грибы, росли облезлые кубки, неведомо кем завоеванные, и бледный, покрытый толстым слоем пыли глобус с рваной дырой на месте Саудовской Аравии. Позади стола часть стены была закрыта большим деревянным щитом, имеющим отношение, по-моему, к местной системе канализации и водоснабжения; шум воды в трубах, доносившийся из-за него, служил подтверждением этому. Но наше с Фомой внимание было обращено в совершенно ином направлении — к окну. Окно было без решетки, и выбраться через него на волю не составляло особого труда. Мы обменялись с Фомой взглядами, как бы окончательно решая вопрос о пути нашего дальнейшего следования, и принялись осторожно, без лишнего шума, открывать раму. Но легкая на первый взгляд операция заняла у нас довольно-таки много времени: рама словно вросла в оконный косяк, древесина набухла от сырости и почти не поддавалась нашим усилиям. В конце концов нам удалось сдвинуть эту проклятую раму с места, но Фома вдруг схватил меня за руку и замер. Я невольно последовал его примеру и прислушался. Из-за двери, со стороны спортзала, доносились голоса.
— Что случилось, граждане отдыхающие? — вежливо спрашивал Баварец. — Кто желал меня видеть и по какому поводу?
Далее я разобрал голос Ивана Ильича, но он говорил настолько тихо, что я ничего не понял.
— Увы, я не в силах удовлетворить вашу просьбу, товарищ, — вновь послышался невозмутимый голос Баварца. — Мои люди заняты поимкой опасных преступников, скрывающихся где-то в здании, каждый человек у меня на счету, а мне самому водить вас на оправку, согласитесь, не солидно. Так что решайте этот вопрос сами, коллегиально, без привлечения моих парней и по возможности в рамках этого помещения. По принципу: лучше пусть лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь. Всего хорошего, граждане, приятного вам отдыха. Всегда к вашим услугам.
В ответ раздалось несколько возмущенных голосов, но Баварец больше не отвечал — видимо, успел покинуть зал.
— Мерзавец! — крикнул кто-то.
— Да они просто самые настоящие фашисты! — в сердцах воскликнула какая-то женщина.
— И откуда они взялись на нашу голову?
И тут я услышал отчетливый голос Ивана Ильича:
— Нет, товарищи, они не фашисты. Тех толкала на убийство вера в превосходство арийской расы и в торжество идей национал-социализма, а этих — исключительно животные инстинкты.