Рыцари

Дэйн не ожидал, что придется так скоро перейти к этому неприятному для него вопросу о жене. Перед его глазами все еще стояла картина прекрасного обнаженного женского тела, полускрытого водой и лепестками желтых роз. Он ожидал увидеть свою жену сморщенной старухой, иссохшей, сгорбленной, морщинистой, беззубой и седой.
Но Глориана была удивительно прекрасна. И обычно четкие и ясные мысли пятого барона Кенбрука пришли в смятение.
— Да, — ответил он на вопрос брата, не поднимая на него глаз. Ее тело лишь частично открылось его взору, но воображение услужливо дорисовало остальное.
Наконец Дэйн попытался улыбнуться, и тронул брата за руку.
— Присядем, Гарет, — сказал он. — Нам нужно поговорить.
Слегка нахмурившись, Гарет опустился в кресло, стоявшее за массивным дубовым столом без какой-либо отделки. Дэйн уселся на высокий табурет, по привычке зацепившись ногой за нижнюю перекладину.
— Надеюсь, — мрачно начал Гарет, — ты не хочешь сказать, что опять покидаешь Англию. Ты нужен здесь, Дэйн. — Он указал на Кенбрук-Холл, стоявший невдалеке от сверкающего на солнце озера. — Поместье превращается в развалины, на дорогах хозяйничают разбойничьи шайки, и нашим неприятностям с Мэрримонтом нет конца. Без твоей помощи здесь скоро воцарится хаос.
Барон Мэрримонт был хозяином земель, граничивших с Хэдлей. Вражда между двумя домами продолжалась уже в течение многих поколений. Первоначальная причина этой неприязни давно позабылась, но с тех пор все новые распри не давали ей угаснуть.
— Нет, я намерен остаться, — ответил Дэйн.
Гарет вздохнул с облегчением:
— Отличные новости. — Но тут же он опять нахмурился и, слегка откинувшись в кресле, пристально поглядел на Дэйна. — Тогда в чем же дело? Говори, брат, не тяни. А потом мы отпразднуем твое возвращение и посвящение в рыцари нашего Эдварда. Я выслушаю тебя, и мы присоединимся к твоим лихим парням, гуляющим в таверне. — Тут в глазах Гарета сверкнула озорная искорка. — Если только ты не хочешь провести остаток дня со своей женой.
Дэйн выругался про себя.
— Нет, — ответил он, тяжело вздохнув, и пригладил волосы. — Но разговор пойдет о Глориане, это так. — Он помолчал, как бы собираясь с мыслями, потом отрубил: — Я желаю расторгнуть наш брак с Глорианой.
Краска сбежала с лица Гарета, и он весь сжался в своем кресле, как хищный зверь, приготовившийся к прыжку.
— На каком основании? — прошипел он. — Ты с ума сошел, Дэйн! Неужели ты смеешь сомневаться в добродетели девушки?
Дэйн чувствовал, что лицо его пылает.
— Нет, я не сомневаюсь в ней, — прервал он возмущенного Гарета. — Как я могу в чем — то сомневаться, когда я не видел ее более десяти лет? Вот в этом-то все и дело. Глориана и я — мы абсолютно чужие друг другу люди. Нас не связывает любовь, как тебя и Элейну. Я не хочу провести остаток жизни с женщиной, которую не знаю и не хочу знать. Я хочу жениться на другой.
Воцарилась гробовая тишина. Гарет не шевелясь сидел в своем кресле, и Дэйн ясно видел, что он с трудом сдерживает ярость. Наконец лорд Хэдлей заговорил.
— Ты рыцарь, — молвил он. — Где твоя честь?
Слова прозвучали как пощечина, болью отозвавшись в душе Дэйна. Он много раз задавал себе этот вопрос.
— Какая же это честь — жить под одной крышей с одной женщиной, а любить другую? — спросил он. — Ответь мне, Гарет. Разве будет лучше, если одна вынуждена будет стать моей любовницей, а другая — носить ничего не значащее обручальное кольцо?
Наконец Гарет поднялся с кресла. И, хотя он старался держаться подальше от Дэйна, руки хозяина замка сами собой сжались в кулаки.
— Ты глупец, Дэйн, если по собственной воле отказываешься от такой, как Глориана.
— Если ты так ею очарован, — предложил Дэйн, в свою очередь вставая с табурета, — так женись на ней сам.
Гарет отвернулся.
— Будь ты проклят, Дэйн! Ты же знаешь, что это невозможно.
— Я знаю только, — ответил Дэйн, — что твоя жена — сумасшедшая. То она плачет, то смеется, то бродит по полям, как неразумное дитя. Она даже не подарила тебе наследника. Элейне будет все равно, если ты возьмешь себе другую жену. Или ее запросы изменились, с тех пор как я уехал? Неужели сейчас Элейна ждет от тебя чего-то большего, нежели редкие визиты и яркие безделушки?
Гарет стоял, отвернувшись от брата, а, когда повернулся, на глазах его блестели слезы.
— Я люблю Элейну, — произнес он с горечью. — Что ты скажешь на это, Кенбрук?
Дэйн посмотрел прямо в глаза брату, хотя в действительности ему хотелось отвернуться. Он знал, что объяснение будет нелегким, и заранее приготовился.
— Ничего, — ответил он спокойно. — Я тоже очень привязан к Элейне. Она всегда была добра ко мне, и я готов защитить ее от любой беды, ты знаешь это. Но она психически неуравновешенна, Гарет. Ей было бы все равно, даже содержи ты целый гарем, лишь бы продолжал навещать ее в аббатстве.
Гарет вздохнул.
— Здесь, боюсь, мы никогда с тобой не придем к согласию, — сказал он.
— Ты хочешь сказать, что с тех пор, как Элейна удалилась в монастырь, у тебя не было женщины? — Вопрос был задан корректно, но со всей братской прямотой и ожиданием ответа.
— Если бы я мог быть так благороден, — помрачнев, ответил Гарет. На столе у него стоял кувшин с вином и полдюжины деревянных кубков. Он плеснул в два из них, протянул один Дэйну.
Кенбрук отпил глоток и скривился. Вино показалось ему кислым и отдающим уксусом по сравнению с тем вином, что он пробовал во Франции и Италии.
— Ты говоришь так, будто каешься в грехах, — сказал он Гарету. — Я твой брат, а не исповедник. Я не осуждаю тебя.
На губах Гарета заиграла слабая улыбка, а на щеки благодаря вину вернулся румянец.
— Мы говорим о моем браке, когда надо спасать твой, — криво усмехнулся Гарет.
— Глориана будет счастлива без меня, — сказал Дэйн.
Гарет кашлянул и пристально взглянул на брата, вновь наполняя свой осушенный кубок.
— Она может просто-напросто убить тебя, решив таким образом эту дилемму.
Дэйн усмехнулся и потянулся за кувшином. С каждым глотком Дэйна все меньше волновал вкус напитка. Вино подействовало на него благотворно и уменьшило возникшее напряжение.
— Прекрасная Глориана поблагодарит меня за мудрость и дар предвидения, — сказал он с вновь обретенной уверенностью. — Если не сегодня, так завтра.
Гарет приподнял бровь, и его лицо приняло скептическое выражение.
— Ну хорошо, а что ты собираешься делать с Глорианой?
— Есть два выхода, — ответил Дэйн. — Я могу отослать ее в монастырь или найти ей нового мужа. — Он помолчал, хмуря светлые брови. — Правда, мне не очень импонирует мысль о замужестве: вряд ли мы сможем подобрать достойную кандидатуру. Но если она пострижется в монахини…
Гарет громко рассмеялся.
— Глориана? — поразился он. — Ты слишком долго отсутствовал, брат, и ты мало знаешь женщин.
Дэйн попытался опротестовать последнюю реплику брата, но тот, помахав рукой, заставил его замолчать. Глаза Гарета смеялись.
— Нет, я не говорю, что ты не постиг науку очаровывать эти прекрасные создания, Дэйн. Я не сомневаюсь, что в этом ты преуспел.
Однако готов поспорить, что ты не представляешь себе, что творится в этих прелестных головках дочерей Евы. К тому же ты забываешь о приданом. Дэйн сощурился:
— О приданом?
Гарет прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди:
— Ты забыл, Дэйн, что, когда брачный контракт был составлен, нам дали много золота? Глориана — богатая невеста: она унаследовала обширные земли, драгоценности, дом в деревне. У нее есть владения в Лондоне. Предположим, ты решил расстаться с наследством жены, но это.не решает вопрос золота. Его нет, Дэйн, давно нет. Оно истрачено на долги, солдат, взятки, налоги. Если ты отмахнешься от Глорианы, нам придется вернуть все до последнего пенни, с процентами.
Ошеломленный Дэйн снова опустился на табурет. Счастье Глорианы не имело никакого значения, но вот приданое — это нечто совсем другое. Ни один честный и уважающий себя мужчина не может воспользоваться приданым жены, а затем расторгнуть брак. Даже если женщина достаточно молода, привлекательна и богата, чтобы найти другого мужа. Деньги необходимо вернуть, а на это могут уйти годы.