Пешие прогулки

Долгая работа в должности областного прокурора научила Амирхана Даутовича многому, прежде всего выдержке, хладнокровию, – впрочем, едва ли слабонервный долго продержится на такой работе, – и Азларханов не комплексовал оттого, мило или немило говорит с ним секретарь обкома, у того тоже работа: что ни день – сюрпризы, на каждого улыбок и хорошего настроения не напасёшься. Но какое-то чувство подсказывало, что дело все-таки касается его лично.
Незадолго до истечения назначенного неконкретного времени прокурор вошёл в приёмную. Секретарша, по-видимому, была предупреждена о визите прокурора и потому, едва он появился, кивнула на обитую добротной кожей дверь: «Ждёт, уже спрашивал дважды».
Едва Амирхан Даутович вошёл в кабинет, секретарь обкома поднялся из-за стола и направился ему навстречу – так он поступал всегда, когда был в настроении. На Востоке вопросов сразу, в лоб не задают, даже самые деловые люди и на самом высоком уровне, таковы давние традиции: вначале пусть мимоходом, но справятся о здоровье, о семье, а уж потом – разговор о деле. И хотя они виделись только вчера, секретарь обкома все равно спросил о здоровье, самочувствии, о том, не нужно ли чем помочь. Потом вызвал секретаршу и попросил чаю, и она, словно предугадав желание хозяина кабинета, тут же внесла чайник с пиалами. Амирхан Даутович понял, что разговор предстоит долгий.
Секретарь, поблагодарив расторопную секретаршу, разлил чай по пиалам, но усаживаться не стал. Взяв пиалу, подошёл к окну. Окна кабинета выходили на внутренний двор, в настоящий сад, тщательно спланированный и любовно ухоженный. Сейчас в обкоме был перерыв, и в летней столовой и чайхане обедали сотрудники. Из окна третьего этажа старинного особняка, построенного некогда для русского генерала – наместника, было хорошо видно, чем потчуют сегодня повара, – впрочем, запахи плова, жарящегося шашлыка, тандыр-кебаба, горячих лепёшек, ангренского угля под баком кипящего трехведерного самовара, подарка делегации из Тулы, долетали и до распахнутого окна. Но сегодня аппетитные запахи не привлекали ни секретаря обкома, ни областного прокурора, а прежде они не раз обедали вместе там внизу, в саду.
Сейчас первый молча стоял у окна, словно выглядывая кого-то или не решаясь начать разговор, который, видимо, тяготил его – такой нерешительности прокурор за ним раньше не замечал. Затем он подошёл к своему огромному столу, взял бумагу, лежавшую на видном месте, отдельно, и вернулся за другой стол, где стоял чайник. Жестом пригласил Амирхана Даутовича сесть и протянул ему письмо, ради которого, наверное, и пригласил прокурора.
На фирменном бланке – дорогая вощёная финская бумага – сразу бросалось в глаза крупно набранное название учреждения на трех языках: арабском, английском, русском. Амирхан Даутович недоуменно прочёл: «Духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана» и на миг усомнился, не перепутал ли свои бумаги на необъятном столе хозяин кабинета, но первый, перехватив его удивлённый взгляд, сказал с сожалением:
– Не ошибся, не ошибся, читай дальше. Думаешь, только к тебе стекаются жалобы и анонимки на всех и вся. Пришла вот и на тебя, в первый раз за десять лет, да так некстати, словно кто-то задумал добить тебя после того, что ты перенёс…
Письмо было направлено по двум адресам: в ЦК компартии республики и копия – первому секретарю обкома. «Круто начинают», – подумал Амирхан Даутович без особого волнения, но письмо его заинтриговало.
«Духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана обращается к Вам за помощью. В частной коллекции керамики областного прокурора Азларханова А.Д. вот уже несколько лет находятся предметы, изъятые из Балан-мечети селения Сардоба, представляющие особую религиозную ценность для мусульман этих мест. В 1867 году торговый человек, уроженец Сардобы, Якуб-ходжа, на чьи средства и построена Балан-мечеть, совершил тяжёлый караванный хадж в святую для мусульман Мекку. По возвращении он прожил недолго, умирая, все своё немалое состояние завещал мечети. Среди многих предметов, доставшихся сельской мечети, особую ценность для верующих представляли два дорогих сосуда, инкрустированных серебром, внутри сосуды были обработаны особой серебряной эмалью – для хранения воды в долгой дороге. Сосуды, по завещанию Якуб-ходжи хранившиеся до недавних пор в Балан-мечети, изготовил известный гончар двора эмира бухарского – Талимардан-кулал. Сосуды эти, представляющие, безусловно, и эстетический интерес, совершили долгий путь с Якубходжой в Мекку и вернулись в Сардобу и потому стали предметами, освящёнными в самых святых местах. После смерти ходжи они приобрели в глазах верующих мусульман ещё большую ценность.
В подтверждение прилагаем к письму цветной снимок предметов из Балан-мечети. Фотография из художественного альбома, изданного в 1978 году в Локарно, Швейцария, под снимком подпись на английском языке: керамика из частного собрания Л.П. Тургановой (жена областного прокурора).
Просим восстановить справедливость и вернуть святые реликвии мусульман в Сардобу.
С уважением…» – и далее следовала хорошо известная в крае подпись.
Удар был нанесён тонко, ловко, вовремя – Амирхан Даутович понял это, как только прочитал первые строки жалобы. В ком не вызовет возмущения и протеста подобное кощунство по отношению к вере? Такого варварского поступка, как изъятие из мечети святых реликвий, не одобрили бы даже атеисты. А чей справедливый гнев призван в союзники? Духовного управления, ЦК партии, обкома… Да, слаб оказался Азларханов в стратегии против клана Бекходжаевых – о таком ударе он и подумать не мог. Искал какие-то «пятна» в своей жизни, а, оказывается, здесь не просто «пятна», тут и злодеем предстать недолго, если кому-то уж очень надо. Конечно, Амирхан Даутович ни на секунду не поверил, что клан Бекходжаевых подобрал ключи к Духовному управлению, а тем более – к секретарю обкома, они просто использовали известный прокурору приём: умелую подтасовку фактов – в данном случае ход просто изощреннейший, иезуитский. Да, они сделали ход, на который ответить было совсем не просто, оттого Азларханов сидел некоторое время молча, ничего не отвечая озадаченному первому секретарю обкома.
Нарушил затянувшееся тягостное молчание сам хозяин кабинета:
– Не пойму, Амирхан Даутович, кому и зачем все это понадобилось? Кому-то необходимо свалить тебя? Понадобился кому-то твой пост? Но я пока этого не замечал, и если это так, узнаю. Тут, конечно, не эти черепки важны, что-то другое, но я никак не возьму в толк, что именно? Мы тут решали с заведующим административным отделом… Да ты и сам понимаешь: без разбирательства не обойтись, письмо на контроле в ЦК партии, и ответ туда мы обязаны представить. Случай с Ларисой Павловной вызвал огромный общественный резонанс, ты лежал в больнице и не можешь вообразить, что тут творилось. Мы очень благодарны начальнику милиции полковнику Иргашеву и тамошнему прокурору Исмаилову: они оперативно провели расследование и суд, сурово наказали убийцу, тем самым успокоив народ. И когда пришло предложение поощрить их за оперативность, я не возражал, и теперь оба они работают в области. Им я и поручил расследовать историю с Балан-мечетью.
Затем, после небольшой паузы, отхлебнув глоток чая, он спросил, разглядывая цветной снимок, приложенный к письму:
– А сосуды эти – пропади они пропадом – где: у тебя дома или в нашем краеведческом музее – я помню, Лариса Павловна устраивала там свою выставку?
– Дома, – ответил Амирхан Даутович.
– Вот и хорошо, очень хорошо, я беспокоился, что они пропали, а это уже был бы скандал. Пожалуйста, пусть твой шофёр немедленно привезёт их сюда, ко мне. А я попрошу, чтобы пригласили имама Балан-мечети, и верну ему их лично. Главное, появится возможность дать лаконичный ответ в Духовное управление и в ЦК партии: реликвии возвращены мечети – может, тем и отделаемся. – И, считая, что разговор окончен, секретарь обкома поднялся.
Амирхан Даутович ничего объяснять не стал. Он понял, что ему предстоит это делать не один раз, и устно, и письменно, потому что клан Бекходжаевых неожиданно получил ещё один козырь. Комиссия во главе с полковником Иргашевым и прокурором Исмаиловым, конечно, постарается раздуть историю с сосудами из Балан-мечети: уж кому-кому, а им проигрывать единоборство с прокурором было нельзя.