Пешие прогулки

– Я бы хотел, чтобы меня поняли правильно. Мне совсем не просто сказать слова правды человеку, перенёсшему такое большое горе, потерю жены, и едва оправившемуся после двух тяжёлых инфарктов, но долг коммуниста обязывает к этому. Я тоже, можно сказать, косвенно соприкоснулся с бедой товарища Азларханова: убийца-маньяк, так быстро пойманный и сурово наказанный органами правосудия, угрожал жизни моего родственника, студента, будущего коллеги нашего прокурора. Поверьте, если он не пострадал физически, то психологическую травму он получил на всю жизнь, я знаю это точно. Так что мне, больше чем кому-либо, понятна беда товарища Азларханова. Беда неожиданно высветила и другое, но я убеждён, даже не случись беды, рано или поздно ситуация с частной коллекцией в доме областного прокурора выплыла бы наружу. И тут мы подходим к сути дела. Я хочу сказать о корысти, какие личины она может принимать. Если раньше на бюро мы обсуждали людей, наживших неправедным путём дома, машины, дачи, ковры, хрусталь, сегодня мы сталкиваемся с более изощрённой формой стяжательства. Меня поразила оценка уважаемых и авторитетных экспертов из столицы – сто пятьдесят тысяч! А в такую астрономическую цифру оценивается собранная семьёй Азлархановых редкая керамика нашего края. На такую сумму у нас не тянул ещё ни один хапуга.
Я не знаю всех методов, посредством которых собрана коллекция, и не хочу знать, копаться в грязи, но, например, изъятие святых для мусульман реликвий Балан-мечети из Сардобы не разделяю даже я, убеждённый атеист. Этот факт дискредитирует товарища Азларханова и как коммуниста, и как должностное лицо. Это большой политический вопрос, и, я думаю, бюро обкома даст принципиальную оценку такому поступку.
Но вернусь к корысти. Она шла под руку с неуёмным тщеславием жены товарища Азларханова, и в лучах этой славы, как я знаю, любил покрасоваться и сам товарищ прокурор. Партийной нескромностью я считаю и то, что он дважды сопровождал жену в её зарубежных поездках. Сегодня, когда была названа сумма в сто пятьдесят тысяч, я понял, наконец, объяснил для себя её действительно неуёмную энергию, подвижничество. Убеждён, ею двигали только тщеславие и корысть – это отчасти и привело её к гибели…
Прокурор, хладнокровно выслушавший всех выступающих, неожиданно вскочил с места.
– Прекратите свои подлые измышления, товарищ Бекходжаев, и не касайтесь грязными руками имени моей жены, иначе я… – Амирхан Даутович, как тогда, в день задержания преступников, вышел из-за стола и, не помня себя, угрожающе двинулся на Бекходжаева.
Такое на бюро обкома случилось впервые, и дядя Анвара Бекходжаева взвизгнул от страха точно так же, как некогда племянник. Прокурора под руки вывели из кабинета секретаря обкома, где проходило бюро, и заседание закончилось уже без него.
Бюро обкома началось во второй половине дня; когда Амирхан Даутович покинул приёмную, рабочий день в старинном особняке давно закончился, и он брёл по пустым, гулким коридорам, спускался по устланной коврами лестнице, не встречая ни единого человека. Между вторым и третьим этажом у Амирхана Даутовича снова прихватило сердце, и он, присев прямо на ступеньке лестницы, принял нитроглицерин. Нашёл в себе силы подняться только потому, что чувствовал – заседание бюро вот-вот закончится, а он не хотел, чтобы его видели в таком жалком состоянии, – ни друзья, ни враги. Осторожно, держась за широкие, отполированные временем перила мраморной лестницы, прокурор спустился вниз.
Уже сгущались весенние сумерки, и в воздухе заметно посвежело – Амирхан Даутович даже поёжился, но, наверное, знобило его не от холода. Он не спеша пересёк нарядную площадь перед обкомом и направился к стоянке служебного транспорта. Несмотря на поздний час, машин на стоянке оказалось много. Обычно, когда прокурор ещё пересекал площадь, его машина уже выруливала навстречу, но на этот раз «Волга» не спешила к нему, и Амирхан Даутович подумал, что его шофёр заговорился с коллегами. Подойдя ближе, он не увидел своей машины и стоял некоторое время в растерянности, заметив, как из других машин наблюдают за ним. Он уже хотел повернуть назад, как из «Волги», крайней в ряду, вышел пожилой шофёр и направился к нему. Прокурор узнал Усмана-ака – несколько лет назад тот возил его. Усман-ака подошёл к Амирхану Даутовичу, поздоровался и, жестом пригласив к машине, не скрывая смущения, сказал:
– Бежал как крыса с тонущего корабля. Пронюхал где-то, что Азларханов уже не областной прокурор и у вас крупные неприятности, и уехал, как только ушли на бюро… Такая нынче молодёжь пошла практичная, а небось у вас характеристику в институт подписывал, заочник… – И Усман-ака от злости сплюнул.
Амирхан Даутович, поблагодарив старого шофёра, от его услуг отказался и отправился домой пешком – пройтись ему не мешало.
Была суббота, последняя суббота апреля, и на улицах большого города вечерняя жизнь вступала в свои права, люди шли в кино, в парки, просто гуляли. Многие раскланивались с Амирханом Даутовичем, оборачивались ему вслед: после смерти Ларисы Павловны вряд ли в городе был человек, не знавший его историю. Не знали они только о сегодняшнем бюро обкома, о выводах которого Амирхан Даутович догадывался ещё до заседания. Особых иллюзий он не строил: после ночного звонка прокурора республики понял, что Бекходжаевы обложили его основательно, после таких обвинений едва ли кого оставили бы на столь ответственном посту.
О своём несдержанном поступке на бюро обкома Амирхан Даутович не жалел, потому что знал: не останови он Бекходжаева, тот продолжал бы поливать грязью Ларису, а домашних заготовок у них на этот счёт, наверное, имелось немало, безошибочно высчитали, как дорога для него память жены. Не жаль ему было и должности, которую наверняка потерял надолго, если не навсегда, – обидно было сознавать, что проиграл борьбу, считай, без боя. Растоптали, как мальчишку, и пикнуть не позволили. Эта мысль и не давала покоя ни по дороге домой, ни дома.
«Если Бекходжаевы думают, что дискредитировали меня как прокурора и лишили меня должности, власти, и теперь я им не опасен, – рассуждал прокурор, – так зря они успокоились. Может, мне без чинов и легче будет отстоять свою честь. И может, то, что они считают концом, будет только началом».
Амирхан Даутович расхаживал по пустому, неуютному дому, не зажигая света, затем вышел в сад. Весенние сумерки быстро перешли в ночь, и бурно разросшийся по весне сад пугал темнотой. Прокурор долго стоял на открытой веранде, не желая возвращаться в дом и не включая огней в саду, – мысль о том, что он сдался без боя, не давала покоя.
И вдруг он представил себе, как Бекходжаев, по паспорту Садыков, вернулся после бюро обкома домой, где его наверняка дожидались и остальные родственники, включая и самого Суюна Бекходжаева, и сейчас они за столом празднуют победу, упиваясь своей властью, вседозволенностью: ведь не шутка, отстояли убийцу и заодно стёрли в порошок областного прокурора. Это ли не показатель мощи их клана.
Азларханов так ясно увидел это торжество самодовольных людей, что, не задумываясь, решил испортить им преждевременный праздник.
Он вошёл в кабинет и поднял трубку прямого телефона, потому что такой же аппарат с двузначным номером стоял и на квартире члена бюро обкома Садыкова. Звонить по городскому телефону Амирхан Даутович не стал, знал, что трубку поднимут домашние, и вряд ли задуманный разговор в этом случае состоялся бы, а к обкомовскому Садыков наверняка подойдёт сам. Так оно и вышло – ответил сам, в голосе довольство, ликование. Амирхан Даутович понял, что поднял Садыкова из-за стола, тот что-то торопливо дожёвывал, но к телефону поспешил – наверное, ждал поздравлений по поводу своей бескомпромиссной речи на бюро.
– Это Азларханов, – представился прокурор и услышал, как на другом конце провода человек от неожиданности икнул и тяжело засопел, – куда и весёлость, с какой он поднял трубку, девалась.
– Товарищ Бекходжаев, – Амирхан Даутович упорно называл Садыкова Бекходжаевым, и тот ни на бюро, ни сейчас не возразил. – Мне кажется, вы рано празднуете победу. Если я сегодня и потерял должность, это не означает, что смирился с решением суда. Я хорошо знаю, кто убил мою жену, и есть люди, которые помогут мне доказать это. Если я не найду правды здесь, в республике, я дойду до Генерального прокурора страны. И раненый зверь куда опаснее здорового – примите это к сведению. Меня поставить на колени не так просто, бороться буду до последнего дыхания… – Амирхан Даутович чувствовал, с каким напряжённым вниманием слушают его на другом конце провода, и, наверное, увидев, как изменился в лице хозяин дома, к нему уже подошли его братья и сестры или старшие сыновья Суюна Бекходжаева.