Грот афалины

– Папа!!! – вырвался у мальчика крик нечеловеческой боли.
У отца безжизненно болтались руки, качалась откинутая назад голова. Глаза были прищурены и словно из мутного стекла. Не откликнулся отец, ни одним словом не отозвались монахи. Вот уже двор, тут немного свободней. Янг забегал то с одной, то с другой стороны отца, подхватывал его руки: «Обдерет о камни… Ему же больно!..» И чувствовал, что руки холодные.
Отца отнесли в сарай, сбитый из свежих досок. Там уже лежало несколько длинных и коротких тел, прикрытых простынями. Отца положили рядом с ними.
– Иди, мальчик, отсюда… Ты его сын? Все равно уходи. На вот, понюхай – и иди… – Женщина в белой косынке с красным крестом на ней вынула из брезентовой сумки бутылочку, открыла ее и сунула Янгу под нос пробку.
У него перехватило дыхание, из глаз покатились слезы…
– Вот… Поплачь – и уходи. У твоего отца хорошая смерть. Ты гордись им – он не пожалел жизни для Вишну. Его сожгут на самом главном жертвеннике – как знатного человека. Ты гордись им… Ну – иди! – поспешно подталкивала она мальчика к выходу. У нее сегодня хватало работы.
Не видя из-за слез света, Янг брел вниз к ручью вместе с другими паломниками. А поток тех, кто поднимался к храму, все еще не редел.
Никто из биргусовцев его не искал. Кому он был нужен?
В двух шагах сзади хромала за ним, мотая длинным языком, бездомная рыжая собака.
3
В центре столицы репродукторы напряженно хрипели:
Свийттаун [4] – любимый город,
Свийттаун – услада взора,
Жемчужина у моря,
Прекрасный наш Свийтта-а-аун!
О нем, о милом, песни,
На свете нет чудесней
Тебя, родной Свийтта-а-аун!
Янгу казалось, что репродукторы-висюльки на столбах, похожие на гигантские, сплющенные, с решеточкой снизу, неведомые и несъедобные плоды, дрожат и качаются, что они вот-вот полопаются от напряжения и жары и упадут на землю звонкими осколками. Слушать эту бесконечную железную песню было невыносимо, голова звенела и от недосыпания, и от жары, и от того, что пережил тут, в столице. Янг уже несколько дней слонялся по городу, не понимая, куда идет-бредет, кого или что ищет. Хотел сначала вернуться на Горный, где были люди из их общины, потом понял, что возвращаться не к кому. Есть, правда, несколько человек друзей – Амара, Натача, Тун. Но на месте ли они сейчас? А если сегодня на месте, то где окажутся завтра? И разве заменят они отца, мать, у них своих забот – не отбиться. Жаль, конечно, друзей: может, больше никогда не придется встретиться. Но ведь ему надо думать, как перебраться на Рай, а не на Горный. На Рае брат Радж, возле него и найдет приют.
Океанские теплоходы не ходят на Рай, там и порта нет такого, чтоб принять их, они разгружаются тут, в Свийттауне. Пассажиров сразу направляют в длинный одноэтажный дом с короткой надписью – «Таможня», после этого тем, кто приехал, можно свободно бродить по городу, селиться в отелях. Некоторые из них в город не хотят идти, хотят поехать сразу на Рай. И представители туристического бюро листом стелются – всем надо угодить, всех удовлетворить. Морскими трамваями или катерами на подводных крыльях гостей отправляют на Рай. Янг узнал об этом от ребятишек-лоточников, они толклись возле теплохода, как комары, а более пробивные забирались даже на теплоход. Один китаец-торговец с лотком на животе несколько раз попадался на глаза.
На борту теплохода косо висят два длинных трапа, по их ступенькам идут и идут десятки и сотни ног. Потоку пассажиров и носильщиков, похоже, не будет конца.
Проклятый звон в голове… Кажется, что откуда-то с неба кто-то звонко окликнул, словно в какую-то железяку жахнул: «Я-я-ян-нг!» Он забегал глазами туда-сюда. Перебрал взглядом один косой частокол людей на трапе, другой… Смуглый мальчик машет ему сверху правого трапа – кто же это? А тот нетерпеливо шмыгает под руками пассажиров, спотыкается, задевая за их чемоданы, баулы, сумки, чуть не сваливается с трапа, катится вниз. Абдулла?! На трапе ругань, кое-кто из носильщиков пытается стукнуть верткого непоседу по затылку, но Абдулла только раскатисто хохочет, увертывается и сыплет вниз.
– Я-янг?! – снова кричит он радостно.
Янг двинулся ему навстречу, на душе сразу стало легче. Вот кого бы он сейчас хотел видеть – Абдуллу.
Бросился в его объятия.
– Ты что тут делаешь?
– А ты? Уже уезжаешь отсюда?
– Некуда… И… не к кому… – Янг сразу помрачнел и изо всей силы стиснул зубы, чтоб не заплакать.
– Рассказывай… расскажи, что случилось… – Абдулла тянул его за руку подальше от причала.
Пришлось рассказать – хоть немного.
– Не горюй. Будем держаться вместе – не пропадем. Я ведь тоже сирота! Круглый! Дядя, правда, есть – лифтер. Пьянчужка, наркоман. Я у него и живу, в кладовке под лестницей. У меня знаешь какой широкий топчан? Вдвоем поместимся… А сейчас нажре-емся – чтоб пузо трещало! Я знаю тут близенько одну харчевню, там портовые рабочие харчуются… Ха-ха-ха, ну и глупая туристка мне попалась сегодня. Пластмассовую гребенку продал ей как черепашью. Говорю: «Это же не абы-какая, а из панциря трехлетней слоновой черепахи!» Поверила, ха-ха… В двадцать раз больше, чем стоит гребенка, отхватил! Бизнес! – И без того широкий рот Абдуллы растянулся в улыбке до ушей.
– Ты не Абдулла, а Абдурила.
– Ха! А с ними так и надо. Не знают, куда деньги девать. Думают, что тут черепахами все острова кишат.
– А я думаю: чего это ты летишь по трапу, будто хочешь голову сломать? Ты от нее убегал?
– Ага. Ха-ха-ха!
Они почти обошли полукруглую пристаньскую площадь. На углу улицы справа уже видна вывеска харчевни «Тридакна» с грубо нарисованным моллюском. Вот и сама харчевня с куполоподобной крышей.
– Эй, пираты! Остановитесь на два слова – у меня ноги не казенные, чтобы за вами бегать, – послышался вдруг знакомый голос.
Ребята оглянулись. Янг сразу узнал Пуола, и в груди у него недобро похолодело. Вспомнились все его выходки: как ломал американским бульдозером свою и чужие хаты в деревне, как издевался и насмехался над односельчанами, будучи на Горном. «Кто он такой?» – прошептал Абдулла. «Земляк… чтоб его земля не носила…» – шепотом ответил и Янг.
– Здоровы были! – быстро подошел Пуол, подал руку одному и другому мальчику, как ровесникам. – Закурим? – Вынул из кармана пачку, постукал пальцами по донышку, выбивая сигарету. Лихо взял одну в рот и чванливо сморщился, выставив нижнюю губу.
– Мы не курим, – разом ответили ребята.
– Т-так вам и надо, мне больше достанется, – Пуол спрятал пачку. – А ты иди, иди, шустрик. Мне надо вот с ним по-землячески потолковать. – Пуол осторожно огляделся по сторонам.
– Мы вместе, и никуда он не пойдет, – набычился Янг.
– Что – я не могу пару слов сказать земляку с глазу на глаз? – Пуол вздернул подбородок и снова огляделся. – Через пять минут отпущу.
– Янг, я закажу и буду ждать, – бросил Абдулла, направляясь к дверям «Тридакны».
Янг кивнул и хмуро уставился на Пуола.
Тот стоял так, чтобы причал с теплоходом оставался от него слева и можно было в ту сторону косить глазом. Янга повернул спиной к «Тридакне», а потом, словно передумав, повел к полуоткрытым воротам дома, соседнего с харчевней. Выглядывая в щель на площадь, Пуол сказал:
– Я знаю, что ты смелый и честный. А ты знаешь, что на этом можно заработать?
– Говори, что тебе надо! Присосался, как пиявка… – Янг нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Дать бы драпака отсюда! Но Пуол взял его за локоть, покачал головой.
– Мне хочется, чтобы ты заработал себе на туфли, не ходил босиком… – Пуол больно наступил носком новой туфли Янгу на пальцы, и тот ойкнул. Мальчику уже хотелось ударить его головой в живот и, пока Пуол корчился бы и стонал, убежать. – У тебя сколько денег?