Смерть Хаоса

– Ха, свечи! На Отшельничьем в ходу газовые фонари, а во Фритауне и Хайдоларе делают прекрасные масляные лампы.
– А по какой цене они идут? Сколько народу покупает лампы, а сколько свечи? – Саммел качает головой. – За хорошие свечи вы выручите хорошие деньги.
Худощавый купец кивает.
– Да, пожалуй, ты прав. Террик заплатит за такой рецепт. У него в Тархэвене мастерская по вытапливанию жира.
Торговец кладет на стол кошель, но Саммел его не забирает.
– Мастер маг, я прошу прощения, но хотелось бы узнать, что ты посоветуешь нам насчет герцогских налогов? – нервно переводя взгляд с хозяина хижины на дверь, спрашивает второй из прибывших, торговец пониже ростом.
Из окна льется холодный сероватый свет.
Купчина утирает лоб и дергает свою седеющую бородку.
– Полагаю, скоро герцог Коларис потеряет интерес к сбору налогов в Слиго, – с вежливой улыбкой отвечает Саммел.
Голос его глубок и звучен.
– Как это понять? – спрашивает у лысеющего мага низкорослый торговец.
– Откажитесь платить, и весь сказ. Он не имеет прав на Слиго.
– Прав, может, и не имеет, но зато он имеет войско. В отличие от нас.
Худощавый купец долго присматривается к проникающему из-за окна свету, а потом поднимает навстречу лучу руку. Вокруг нее танцуют мерцающие пылинки, на темные стены падают размытые тени.
– Тогда потяните время, – советует Саммел. – Найдите для сборщика податей подходящий предлог. Скоро во Фритауне начнется хаос и герцогу будет не до вас.
– Ты хочешь сказать, что герцог Берфир вознамерился содрать со старого Колариса шкуру? Непонятно, как это может быть: войско у Колариса вдвое больше.
– Если вы знаете больше меня, то зачем обращаетесь ко мне за советом? – спрашивает Саммел тихим, спокойным голосом и улыбается, но его улыбка устремлена вдаль. К чему-то, чего другие видеть не могут.
– Прошу прощения, господин, – бормочет низкорослый торговец, уставясь себе под ноги. – Ты знаешь больше нас, а мы знаем недостаточно даже для того, чтобы понять, сколько еще не знаем.
– Хорошо сказано, мастер купец. – Саммел тепло улыбается и смотрит на очаг, который, похоже, под его взглядом разгорается жарче. – У герцога Берфира есть сильный чародей, не то чтобы очень уж могущественный, но достаточно сильный, чтобы удерживать южные рубежи против самодержицы. А еще у него есть оружие, изрыгающее огонь. Это страшное оружие, и маловероятно, чтобы герцог Коларис выстоял против него в открытом поле.
– А что мешает герцогу Коларису самому обзавестись таким же оружием?
– Ничего – за исключением той мелочи, что он не знает, как его делать. Знание – сила, особенно для правителя. Увы, этот урок многими забыт.
– А зачем ты рассказываешь это нам? – спрашивает, глядя на Саммела, низкорослый. – В чем причина?
– В чем? Может быть, в любви к знанию как таковому. Скажем, в том, что для меня знание – это друг, который был погребен слишком скоро и слишком надолго.
Коренастый купец закатывает глаза.
– Думаешь, я спятил? Смотри!
Саммел указывает пальцем на стоящий на столе стакан с водой. Вода вспыхивает, огонь разворачивается в пламенеющий цветок. Потом цветок исчезает.
– Видел? Все бренно, все исчезает, кроме знания.
Оба торговца качают головами.
Саммел смотрит на своих гостей, и его глубоко посаженные глаза сверкают.
– Вы считаете, что я всего лишь спятивший чародей?
Торговцы непроизвольно пятятся.
– Можете вы обойтись без знания цен на пряности? Или без знания стоимости перевозки грузов? Вы сами постоянно имеете дело со знанием, но не в состоянии постичь его ценность! Покупаете знание, не осознавая его силу! Знание – мой друг и союзник, – причем несравненно более могущественный, чем любой герцог или даже сам император великого Хамора!
– Просим прощения, господин маг, мы ничего такого ни сном ни духом.
– В таком случае я попросил бы не закатывать, глядя на меня, глаза, господин купец.
– Я не буду, почтеннейший. Ни в коем случае.
Под взглядом чародея купцы, пятясь, выходят за дверь. Когда затихает стук копыт, Саммел смеется.
 
XIII
Путь через горы к Хидлену вдоль речушки, называвшейся, как выяснилось позднее, Факла, в который уже раз заставил меня вспомнить о том, что на любое дело, будь то путешествие или изготовление стола, всегда уходит больше времени, чем было задумано.
Правда, дорога, несмотря на слякоть и снегопады, перемежавшиеся мелким дождем, оставалась проезжей. Тяжело нагруженный Гэрлок месил копытами грязь, а я без конца стряхивал мокрый снег с куртки и шапки, стараясь не дать одежде промокнуть.
Купы деревьев сменились настоящими рощами, часто прорежавшимися прогалинами. Сначала у дороги появились выпасы, а потом и жнивье. Стали попадаться и хижины – маленькие, но уютные и аккуратные. Над сложенными из камня, обмазанными глиной дымоходами поднимались тонкие струйки дыма.
В воздухе пахло горящим деревом, прелой листвой, а порой и хвойной смолой. Поселянин с всклокоченной бородой, хлюпая сапогами по размякшей под дождем глине, флегматично катил тачку с двумя корявыми тыквами. Проезжая мимо, я кивнул, но его усталый, отрешенный взгляд был устремлен куда-то вперед.
Гэрлок заржал, и я погладил его, порадовавшись тому, что еду верхом, а не плетусь на своих двоих, как этот бедняга.
Факлаар располагался у первой излучины реки, где холмы и леса сменялись приречными равнинами. Сквозь пелену моросящего дождя Факлаар показался мне промокшим двойником Хаулетта, городка, где мне впервые довелось повстречать Джастина. Здешний постоялый двор чуть ли не утопал в грязи, однако к главному входу, находившейся рядом лавке и расположенной позади конюшне вели деревянные мостки.
Это зрелище отнюдь не повергало в восторг, но я не собирался выискивать местечко получше, привлекая к себе излишнее внимание, а потому мимо дверей с вывеской, изображавшей чашу, над которой поднималась какая-то дымящаяся масса, по деревянному настилу направил Гэрлока к конюшне.
– За пони столько же, сколько за настоящую лошадь! – с ходу заявила мне девушка, служившая там конюхом. – Два медяка, а хочешь задать ему зерна, так будет три.
С этими словами она взлохматила едва прикрывавшие уши волосы. Ее брюки, слишком большие, неровно обрезанные и лохматившиеся над деревянными башмаками, были настолько драными, что не скрывали костлявых коленок.
– Годится.
– Деньги вперед.
– А с чего я должен тебе доверять?
Она пожала плечами.
– Бывает, я ворую, и меня, случается, лупят. Но мне вовсе неохота получать взбучку за каких-то три медяка.
Спешившись (пришлось смотреть под ноги, чтобы не угодить в навоз), я полез в кошелек за медяками и дал ей четыре.
Она подняла глаза.
– Последнее стойло? – спросил я.
– Нет. Займи вон то, угловое. Оно маленькое, и Джассид никого больше туда не поставит. И не возьмет за него как за двойное.
– Меня Леррисом звать.
– А меня Дарией. Сейчас принесу зерна. Хорошего.
Она направилась к длинному ряду бочек, а я завел Гэрлока в угловое стойло с низким потолком, не слишком просторное даже для пони, но сухое и относительно чистое. Расседлав Гэрлока, я положил в угол сумы и посох, после чего принялся чистить Гэрлока щеткой. Дария вернулась с большой мерой зерна.
– Он не кусается?
– Никогда. Точнее сказать, куснул разок одного малого, куснул и лягнул, но тот бил его кнутом. И это было до того, как он попал ко мне.
– Терпеть не могу кнуты. – Она поежилась, ссыпая зерно в кормушку.
– Конюх! Где конюх? – донеслось снаружи.
Дария поспешила во двор.
Вычистив Гэрлока и припомнив уроки, преподанные Джастином в Хаулетте, я проверил сеновал. Там было сухо и почти чисто.
– Чего ты там забыл? – спросила вернувшаяся Дария, когда я спрыгнул на землю.
– Взглянул, как там, на сеновале.
– Ты здесь уже бывал?
– Здесь нет, но в похожих местах бывать доводилось.