Колдовская любовь

Врач стал готовить отвар ивовой коры. Он вскипятил воду, залил кипяток в горшочек с крышкой и поставил его на столик у постели.
— Когда отвар остынет, его можно будет давать принцу по глотку каждые три-четыре часа. Он заставит его пропотеть. Тогда, может быть, удастся сбить лихорадку.
Он замолчал и посмотрел на Брианну:
— Вы сами на грани обморока. — И, обернувшись к Дэйну, сказал: — Найдите ей постель и отошлите спать.
— Нет, — запротестовала Брианна. — Я буду рядом с Эйданом и никуда отсюда не уйду.
— Но, Брианна, вам надо отдохнуть, — произнес Дэйн.
— Я же сказала, я отсюда не уйду!
Дэйн открыл рот, чтобы возразить, но передумал.
— Как хотите. Мы положим матрас около постели Эйдана. Тогда вы поспите?
— За ним надо присматривать, надо обтирать ему лицо и тело, чтобы снимать жар…
— Это может делать лекарь, а когда он устанет, есть слуги. Всем будет велено разбудить вас, если Эйдан позовет или если ему станет хуже. — Дэйн вопросительно поднял темную бровь. — Так пойдет?
— Да, — неохотно согласилась Брианна.
— Хорошо. Я распоряжусь приготовить вам постель, чистую одежду, ванну и горячую еду. К тому времени как все будет готово, уверен, вы уже будете засыпать на ходу.
Она улыбнулась:
— Полагаю, что так.
Дэйн помедлил еще мгновение.
— Насчет… просьбы Эйдана. Брианна подняла на него глаза.
— Сейчас не время говорить об этом. Эйдан еще жив, и он мой муж.
— Да, — кивнул Дэйн. — Я не хочу, чтобы между нами возникло недоразумение. Вот и все. Я хочу, чтобы вы чувствовали себя со мной свободно и спокойно.
— Спасибо вам за все. — Она снова повернулась к Эйдану, намочила в воде платок и обтерла ему лицо.
Дэйн задержался еще немного, наблюдая за этой нежной сценой: Брианной, склонившейся над его другом, озаренной мягким золотым сиянием огня. Снова вспомнил о просьбе Эйдана позаботиться о Брианне, а если тот умрет — жениться на ней, и что-то дрогнуло в его душе. Какая-то мучительная сердечная тоска. Он вздохнул и вышел из комнаты.
Среди ночи ее разбудили стоны Эйдана. Брианна встала с матраса и поспешила к нему. Он ворочался и метался, лицо было искажено болью, пот заливал тело. Она поглядела на присматривавшую за ним служанку.
— Как давно пил он ивовый настой?
— Всего час назад, миледи.
Брианна нахмурилась. Лекарство не действовало, оно не сбивало лихорадку. Она показала на большую миску воды.
— Принесите мне другую, с самой холодной водой, какую сможете найти. Я должна обтирать его, чтобы сбить жар.
Служанка кивнула и поспешила из комнаты. Брианна схватила лоскут тонкой ткани, откинула с Эйдана простыни. Впрочем, тут же из стыдливости прикрыв ему чресла. Смочив несколько тряпок водой, она их слегка отжала, а затем расправила на его груди, плечах и ногах. Последним лоскутом она обтерла ему лицо.
Он, казалось, ничего не замечал. Беспокойно метался на кровати, время от времени бормотал какую-то невнятицу, затихал, потом опять начинал метаться и бредить. Он был болен, возможно, умирал, а они ничего не могли поделать.
Если не приедет Оленус и не сумеет каким-то образом избавить Эйдана от лихорадки, вскоре все будет кончено.
Но как же она будет без Эйдана? Одна?
Нет. Он не должен умереть. Она это ему не позволит! Не допустит!
Порыв ветра пронесся по комнате, всколыхнул тяжелый бархатный полог постели, заставил заметаться языки пламени в камине. И тут же стих.
Посреди комнаты стоял Оленус, как всегда, в своем длинном сером балахоне. Он быстро двинулся к Брианне.
— Ты многим рисковала, послав за мной, — ласково упрекнул он ее. — Я собирался встретиться с тобой вскоре, но не сейчас. Неужели ты не понимаешь, что Морлох следит за вами, особенно теперь, когда вы все больше приближаетесь к нему?
— Разве жизнь Эйдана не стоит этого риска? — упрямо возразила Брианна. — Ты тоже виноват в этом! — воскликнула она, указывая на мечущегося в бреду человека на постели. — Почему только Эйдан должен подвергаться самому большому риску?
Взгляд Оленуса потеплел. Монах улыбнулся.
— Ты очень сильно тревожишься о нем? Правда, дитя? Так и должно быть. Связь между вами крепнет, и это усилит вас обоих для того испытания, которое вас ждет.
— Меня не интересует ваше пророчество! Или то, как мы должны в будущем послужить вашим целям! — Брианна готова была разрыдаться. — Просто помоги ему, Оленус. Пожалуйста!
— А разве твоей силы, дитя, недостаточно для этого? Разве твоя любовь недостаточно сильна? Лицо ее помрачнело.
— О чем ты говоришь? Если бы я умела исцелять!..
Монах забрал у нее тряпку, положил на стол. Потом взял ее за руку и заставил коснуться ладонью перевязанной груди Эйдана.
Она чувствовала его дыхание, неровное, учащенное от лихорадки, которая медленно вытягивала из него последние силы. Она ощущала, как жар его тела обжигал ее даже сквозь повязку. Она чувствовала его жизненную силу, слабую, колеблющуюся, как огонек гаснущей свечи.
Тихо ахнув, Брианна отдернула руку и ошеломленно уставилась на Оленуса.
— Да, дитя. Ты можешь чувствовать многие вещи, не так ли? Но ты можешь больше. Ты можешь вылечить Эйдана, дать ему силу для выздоровления. Если у тебя хватит мужества.
— Мужества? — прошептала Брианна,
— Да, мужества, чтобы встретиться лицом к лицу со своими страхами, сомнениями, чтобы преодолеть все преграды, которые мешают тебе любить его всем сердцем и беспредельно. Можешь отбросить все заботы? Освободить свои силы, чтобы они достигли полной мощи?
— Я… я все сделаю для Эйдана. Все.
— Тогда отдай ему свое сердце, дитя, остальное последует само собой. — Он снова положил ее руку на живот Эйдана. — Сделай это, дитя. Сейчас.
Она никак не могла решиться. Стояла и смотрела на Эйдана. Он лежал на постели обнаженный, за исключением простыни, прикрывавший бедра. Мощное тело, поверженное во цвете лет жестокой судьбой. Он лежал смертельно больной, этот когда-то гордый, непобедимый воин. Теперь он вел борьбу с болезнью. И проигрывал.
Воспоминания закружились в ее голове: его руки, крепко прижимающие ее к литому мускулистому телу; его губы, жаркие, неистовые, сладостные, пьющие ее рот; его страсть, его нежность, его отвага; тот день, когда он стоял во дворе замка на помосте, защищенный только своей гордостью от толпы насмехающихся женщин, которые требовали ему смерти.
Тогда нашлась лишь одна, кто помог ему, спас его. И теперь была только одна. Она… и больше никого.
Что-то проснулось в душе Брианны, какая-то сила, доселе неведомая ей, скрытая глубоко-глубоко за повседневными заботами, за обыденностью жизни. Той единственной жизни, которую она знала. Что-то странное вспыхнуло и стало разгораться в ней, раскаляемое добела пламенем любви. Особая необыкновенная сила расцвела в ней, заструилась по телу, достигла кончиков пальцев и потекла от нее к Эйдану.
Этот ток лился и лился, питая его, поддерживая… исцеляя. Она почувствовала, как лихорадка стала спадать, как обожженная растерзанная плоть стала соединяться, срастаться. Она ощутила, как появляется новая кожа, уходит краснота, рассасываются шрамы. Увидела, как лихорадочный румянец сходит с лица и цвет его становится нормальным.
Он содрогался под ее руками. Незакрытое повязкой веко приподнялось, и на нее уставился сверкающий янтарный глаз.
— Брианна?
— Да, Эйдан. Это я.
— Это сделала ты? Правда? — Он повернулся на бок. — Ты исцелила меня? Она кивнула:
— Я бы никогда этого не смогла сделать, если бы не Оленус.
Он перевел взгляд на монаха.
— Я рад. Хоть раз в жизни вы научили ее чему-то полезному. Ваша магия наконец послужила добру.
— Тебя исцелила сила ее любви, — отозвался старик, — я здесь ни при чем.
— Любви? — Эйдан впился взглядом в глаза Брианны. — О чем это он говорит, девочка? Она залилась алым румянцем.
— Ты не должен был знать этого, Эйдан. Я собиралась держать в тайне свои чувства к тебе. Так было бы лучше: из-за близости нашего родства.