Сломанные ангелы
– Скрэчеры. Понятно. А кто был не скрэчер?
Он снова мигнул:
– В смысле?
– Кто из группы не был скрэчером? Ты сказал: «В основном все они были скрэчерами, но…» Кто не был?
Похоже, Шнайдер обиделся. Ему не нравилось, что я прерываю его рассказ:
– Была пара-другая опытных рук. Скрэчеры всегда находят то, что хотят найти, на любых раскопках, но иногда встречаешь и ветеранов, так и не набравшихся ума-разума.
– Или вошедших в дело слишком поздно, чтобы урвать свой кусок.
– Да-а… иногда.
По неизвестной мне причине ему не понравилась и эта шутка.
– Штука в том, что мы… точнее, они кое-что нашли, – сказал Шнайдер.
– Нашли что?
– Марсианский корабль. Нетронутый.
– Херня.
Шнайдер примял сигарету:
– Мы его нашли.
Я снова вздохнул.
– Ты хочешь, чтобы я поверил в следующее: вы нашли целый космический корабль, точнее, звездолет, и новость об этом событии так и не разошлась? Никто не проболтался? Никто не заметил его на месте раскопа? Что с ним такое сделалось? Накрылся волшебным покрывалом?
Шнайдер облизал губы и оскалился. Странно, но им опять овладело самодовольство.
– А я не говорил, будто мы его откопали. Ковач, я сказал: «Мы его нашли». Да он размером с гребаный астероид! И он находится на краю системы Санкции IV, дрейфующий на орбите. А то, что мы откопали, оказалось воротами. Шлюзом, который ведет на корабль. Вроде части их системы швартовки.
Вниз по моей спине пробежал холодок:
– Шлюз? Ты хочешь сказать, ворота в гиперпространство? Ты уверен, что они правильно поняли техническое описание?
– Ковач, шлюз или ворота, какая разница? Мы это открыли, – Шнайдер посмотрел на меня, как на ребенка. – Прямо сквозь ворота мы видели ту, другую сторону. Знаешь, выглядело как дешевый спецэффект. Звездный пейзаж. Его быстро идентифицировали как вид из нашей системы. Все, что нам оставалось сделать, это войти.
– Войти в корабль? – против собственной воли я был совершенно захвачен. В корпусе Посланников тебя учат, как лгать. Лгать детектору лжи, лгать в состоянии запредельного стресса, лгать при любых требующих этого обстоятельствах и под самыми страшными обвинениями. Посланники умеют лгать лучше, чем любой житель Протектората, естественного или искусственного происхождения, но при взгляде на Шнайдера я понимал: он явно не лжет. Что бы с ним ни произошло, он в это верил абсолютно.
– Нет, – ответил Шнайдер и покачал головой. – Не в сам корабль, нет. Шлюз был наведен на точку, находившуюся примерно в двух километрах от места его расположения. Корабль обращался вокруг этой точки с периодом в четыре с половиной часа, достаточно близко. Здесь требовался скафандр.
– Или челнок, – я ткнул пальцем в его татуировку. – На чем ты летал?
Он состроил гримасу:
– Этот кусок дерьма? Суборбитальный «Моваи». Размером с дом, сволочь! Он не мог бы пройти сквозь такие ворота.
– Что? – я закашлялся, и тут же, сквозь кашель, меня начал душить смех. – Как это так, «не мог бы пройти»?
– Да-да. Тебе смешно, – печально произнес Шнайдер. – Если бы не долбаная логистика, мне не пришлось бы участвовать в этой сраной войне. Мне следовало напялить заказное тело еще в Латимер-Сити. Свежемороженые клоны, память из банки и гребаное бессмертие. Имел бы все сразу, по полной программе.
– И что, ни у кого не нашлось скафандра?
– Да на кой хрен? – Шнайдер развел руками. – Суборбитальный полет. Никто и не собирался выходить за борт. На самом деле – никому и никогда не разрешалось ничего подобного. Исключительно порты Лэндфолла. И все, что возьмете на борт, должно пройти карантин. К тому же это просто не могло никому прийти в голову. Помнишь пункт об экспроприации?
– Да-а. «Все находки, имеющие жизненное значение с позиции Протектората…» Вы что, не рассчитывали на приемлемую компенсацию? Или не считали приемлемой возможную сумму?
– Расслабься, Ковач. Какая еще приемлемая компенсация за такую находку?
Я пожал плечами:
– Это зависит от многих вещей… В мире бизнеса цену определяет заказчик. Это смотря с кем будешь говорить. А цена… Иногда пуля.
Шнайдер нервно дернулся:
– Вы считаете, невозможно продать открытие крупному бизнесу?
– Я думаю, что такая сделка не принесет вам ничего существенного. А выживете или нет – это лотерея. Зависит от человека, на которого получите выход.
– С кем повели бы контакты вы?
Взяв сигарету, я нарочно замялся, и его вопрос повис в воздухе:
– Здесь не место для такой дискуссии, Шнайдер. Мое положение консультанта не сочетается с вероятными дивидендами. С другой стороны, в качестве партнера… – я небрежно улыбнулся, продолжив без паузы:
– В этом случае я готов к развитию сюжета. Что случилось дальше?
Шнайдер расхохотался, заставив зрителей отвлечься от полноразмерной голограммы с голыми разгоряченными телами, вполне реалистично переплетавшимися на другом краю палаты.
– Что случилось? – он понизил голос, дожидаясь, когда зрители вернутся к наблюдению за плотью. – Что, что… Трижды гребаная война, вот что случилось…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Где-то, неизвестно где, плакал ребенок.
На некоторое время я завис на руках у комингса люка, чтобы экваториальная атмосфера постепенно наполнила помещение. Из госпиталя меня выписали вполне «годным» к несению службы, но легкие все еще не работали так хорошо, как хотелось, а пропитанный водой воздух не способствовал легкому дыханию.
– Здесь жарковато.
Шнайдер заглушил двигатели челнока и уже успел практически усесться мне на плечи. Отодвинувшись от люка, я пропустил его к выходу, прикрывая глаза от яркого солнца.
С воздуха лагерь для интернированных смотрелся вполне нетронутым, как обычное построенное по типовой схеме поселение. Вблизи, однако, впечатление армейской опрятности отступало, не выдерживая столкновения с реальностью. Опрометчиво взорванные купола растрескались от жара, и вытекавшая из них жидкость заливала проходы. Бриз доносил до нас вонь жженой пластмассы. Всю посадочную площадку до самого периметра покрывал слой обрывков бумаги и пластика; месиво горело при каждой посадке или взлете.
За изгородью виднелась цепь роботов внешнего охранения. Они напоминали железные растения, проросшие из обгорелой земли. Жужжание накопительной подстанции создавало постоянный надсадный фон, дополнявшийся громкими возгласами интернированных.
Небольшой отряд местной милиции неуклюже сгрудился возле своего сержанта, внезапно напомнившего мне отца, такого, каким он был в лучшие свои дни. Увидев форму «Клина», вояки немного подтянулись. Сержант нехотя отдал честь.
Я небрежно представился:
– Лейтенант Такеши Ковач, «Клин», армия Кареры. Со мной капрал Шнайдер. Мы прибыли отконвоировать на допрос интернированную Татьяну Вордени.
Сержант нахмурился:
– Почему мне не сообщили?
– Сержант, я вам сообщил только что.
Обычно в подобных ситуациях было достаточно моей формы. Как хорошо знали на Санкции IV, части «Клина» являлись главной силой Протектората. Пусть неофициально, но они практически всегда получали то, что хотели. Кстати, другие подразделения наемников всегда уступали «Клину» в драке за реквизируемое. Без исключений.
Впрочем, сержант держался твердо. Наверное, действовали смутные воспоминания об уставе или о порядках, усвоенных им еще до войны. Или так, или на сознание вояки надавило чувство общности с бедолагами, влачившими существование в остатках разбитых куполов. Он произнес:
– Я должен убедиться в ваших полномочиях.
Щелкнув пальцами в адрес Шнайдера, я вытянул руку в ожидании, когда в ней окажутся бумаги. Состряпать эту «липу» не составило особого труда. В планетарных конфликтах подобного масштаба даже младшие командиры войск Кареры имели полномочия, о каких в мирное время не мог и мечтать дивизионный генерал Протектората.
Короче, спрашивать, для чего двум военным нужна Таня Вордени, никто не захотел. Наверное, на самом деле причина не интересовала никого. Так что самым трудным делом стал захват космического челнока. Шаттлы всегда были дефицитом, а межпланетный транспорт использовался в крайне напряженном режиме. В конце концов ради корабля мне пришлось взять на пушку какого-то полковника, сказав, что нам нужно попасть в полевой госпиталь на юго-востоке от Сачинды. Когда-нибудь из-за самоуправства могли возникнуть проблемы, но, как говаривал сам Карера, на войне как на войне, и реальность ничуть не похожа на борьбу за рейтинги.