Видимость и реальность

— Клянусь богом, это любовь, — пробормотал он.
Сенатор уже не надеялся на что-либо подобное в своей жизни и, расправив плечи, уверенным шагом пошел дальше. Он пришел в частное детективное бюро и велел навести справки о молодой особе по имени Лизетта, работающей манекенщицей по такому-то адресу. А затем, вспомнив, что в Сенате обсуждается Американский заем, поехал извозчиком к внушительному зданию, зашел в библиотеку, где у него было любимое кресло, и приятно вздремнул. Через три дня он получил требуемую информацию. Обошлась она недорого. Мадемуазель Лизетта Ларион жила с овдовевшей тетей в двухкомнатной квартире в парижском районе Батиньоль. Ее отец, раненый герой великой войны, содержал табачную лавку в небольшом провинциальном городке на юго-западе Франции. Квартира обходилась в две тысячи франков. Она вела размеренный образ жизни, любила ходить в кино, любовников, судя по всему, не имела; ей девятнадцать лет. Консьержка отзывалась о ней хорошо, а товарки по работе любили ее. Ясно, что Лизетта была в высшей степени пристойной молодой женщиной и сенатор не мог не счесть ее вполне достойной скрасить досуг человека, жаждавшего отдохновения от государственных забот и изнурительного бремени большого бизнеса.
Нет необходимости рассказывать в деталях о предпринятых мсье Ле Сюэ шагах к достижению намеченной им цели. Он был слишком важной и обремененной делами фигурой, чтобы самому заниматься этим. Но у него был доверенный секретарь, прекрасно управлявшийся с избирателями, не знавшими за кого голосовать, который наверняка знал, как представить молодой женщине, честной, но бедной, те блага, которые сулила ей в случае удачи дружба с таким человеком, как его хозяин. Доверенный секретарь нанес визит вдовствующей тетушке — мадам Саладен, и сообщил ей, что мсье Ле Сюэ, всегда идущий в ногу со временем, недавно начал интересоваться кинопромышленностью и намерен заняться производством фильма (отсюда явствует, как много может извлечь незаурядный ум из факта, который мог бы счесть незначительным человек заурядный). В ателье мсье Ле Сюэ был поражен внешностью Лизетты и тем, с каким блеском она носила одежды и ему пришло в голову, что она вполне могла бы подойти для той роли, которую он намерен был ей отвести (как все разумные люди, сенатор всегда старался как можно ближе придерживаться истины). Затем, для продолжения знакомства, доверенный секретарь пригласил мадам Саладен и ее племянницу на обед, чтобы сенатор мог удостовериться в способностях Лизетты. Мадам Саладен сказала, что поговорит с племянницей и, что, со своей стороны, считает предложение вполне приемлемым.
Когда мадам Саладен изложила Лизетте предложение и изобразила уровень, достоинство и влиятельность их великодушного знакомца, эта молодая особа пренебрежительно пожала хорошенькими плечиками:
— Cette vieille carpe, — сказала она, что может быть не совсем точно переведено как «этот старый карп».
— Какое значение имеет то, что он старый карп, если он дает тебе роль? — сказала мадам Саладен.
— Et ta soeur, — сказала Лизетта [7].
Эта фраза, обозначающая нечто вроде «расскажи своей бабушке» и звучащая довольно невинно и даже безобидно, несколько вульгарна и употребляется воспитанными молодыми женщинами, как мне кажется, только из желания шокировать. Она означает самое решительное неверие и единственный возможный перевод на обиходный язык слишком груб для моего целомудренного пера.
— В любом случае, нам следует принять это неожиданное приглашение, — сказала мадам Саладен, — в конце-концов, ты ведь уже не ребенок.
— Где он сказал, мы будем обедать?
— Шато де Мадрид. Кто не знает, что это самый дорогой в мире ресторан.
Для этого были все основания. Еда там была хорошая, погреба знаменитые, а благодаря удобному расположению ресторана поесть в нем прекрасным весенним вечером было одно удовольствие. На щеке Лизетты появилась хорошенькая ямочка, а на крупных алых губах — улыбка. У нее были отличные зубы.
— Я могу взять платье в мастерской, — пробормотала она.
Несколько дней спустя доверенный секретарь сенатора заехал за ними на такси и отвез мадам Саладен и ее очаровательную племянницу в Булонский лес. В одной из самых удачных моделей фирмы Лизетта выглядела потрясающе, а мадам Саладен — вполне респектабельно в своем собственном черном шелковом платье и шляпке, которую ей смастерила по этому случаю Лизетта. Секретарь представил дам мсье Ле Сюэ, который приветствовал их с милостивым достоинством политика, любезно принимающего жену и дочь какого-нибудь нужного ему избирателя. С присущей ему проницательностью он полагал, что именно так подумают о них сидевшие за соседними столиками люди, которые знали его. Обед прошел очень мило, и не прошло и месяца, как Лизетта перебралась в прелестную маленькую квартирку на удобном расстоянии как от ее места работы, так и от Сената. Она была убрана модным декоратором в современном стиле. Мсье Ле Сюэ пожелал, чтобы Лизетта продолжала работать. Его вполне устраивало, что в то время, которое он посвящал делам, у нее будет чем заниматься, и это убережет ее от глупостей. А он хорошо знал, что женщина, которой днем нечего делать, тратит гораздо больше той, у которой есть занятие. Умный человек учитывает такие вещи.
Но мотовство было пороком, неведомым Лизетте. Сенатор был нежен и щедр. Ему понравилось, что Лизетта вскоре начала откладывать деньги. Дом она вела экономно, одежду покупала по оптовым ценам и каждый месяц посылала своему героическому отцу определенную сумму, на которую тот покупал маленькие участки земли. Она продолжала вести спокойный и скромный образ жизни. Мсье Ле Сюэ было приятно удостовериться у консьержки, имевшей сына, которого она хотела устроить на государственную службу, что единственными посетителями Лизетты были ее тетя и одна-две девушки из ателье.
Никогда в жизни сенатор еще не был так счастлив. Глубокое удовлетворение доставляла ему мысль о том, что даже в этой жизни добрые дела вознаграждаются, ибо разве не исключительно по доброте своей он согласился сопровождать жену в ателье в тот день, когда в Сенате обсуждали Американский заем и благодаря этому впервые увидел очаровательную Лизетту? Чем больше сенатор узнавал ее, тем больше он к ней привязывался. Она была превосходной подругой, приветливой и жизнерадостной. Ее образ мыслей был пристоен и она умела внимательно слушать, когда он обсуждал с ней деловые государственные вопросы. Она взбадривала его, когда он уставал, и развлекала, когда он бывал удручен. Она радовалась, когда он приходил, а он приходил часто, обычно с пяти до семи, и огорчалась, когда он уходил. У него сложилось впечатление, что он не только ее любовник, но и друг. Иногда они вместе обедали дома, и хорошо продуманное меню и праздничная обстановка заставляли его с особой остротой ощутить обаяние домашнего уюта. Друзья говорили сенатору, что он помолодел на двадцать лет. Он это чувствовал. Он понимал, как ему повезло. Он не мог не осознавать, однако, что жизнью, исполненной честного труда и общественного служения, он заслужил это.
Тем большим ударом для сенатора было то, что после почти двух лет безоблачного счастья, неожиданно возвратившись ранним воскресным утром в Париж после встречи с избирателями, рассчитанной на уик-энд, он, отворив квартиру своим ключом и ожидая, поскольку был день отдыха, застать Лизетту в постели, обнаружил ее завтракающей в спальне tete a tete [8] с молодым джентльменом, которого он никогда раньше не видел, в его (сенатора) собственной новой пижаме. Лизетта была поражена, увидев его. Она даже, кажется, вздрогнула.
— Tiens [9], — сказала она. — Откуда ты взялся? Я не ждала тебя сегодня.
— Министерство пало, — ответил он машинально. — Меня вызвали. Мне предлагают пост министра внутренних дел. — Это было совсем не то, что он хотел сказать. Сенатор бросил в сторону джентльмена в его пижаме разъяренный взгляд: — Кто этот молодой человек?