Дождь будет

– Ну что?
– Николай Иванович, погоревские стадо запустили на наши луга. Сено в валках потравили! – верховые говорили вдвоем сразу, обступив с обеих сторон машину.
Николай Иванович узнал в одном из них объездчика по прозвищу Петя Каченя. Это был громоздкий и сырой малый лет тридцати с припухшими веками, с красным не то от солнца, не то от водки лицом. Он сидел охлябью в мокрых штанах и босой.
– А ты чего без седла ездишь, печенег? – сердито спросил его Николай Иванович.
– Да не успел оседлать.
– Что, бреднем рыбу ловили? А в седле за водкой кто-нибудь уехал?
– Да ее и рыбы-то нету, – Петя Каченя уклончиво косил глаза.
– Лазаешь тут по озерам, а у тебя луга травят! Где потрава?
– На Липовой горе.
– Акт составили?
– Да я еще не видал. Вон, Васька сказал… Подпасок с Пангюхинской мэтэфэ, – Каченя кивнул на своего напарника.
Васька, конопатый подросток, сидел так же в мокрых штанах и босой.
– Хороши сторожа! Мокроштанники! К вечеру чтоб акты на потраву были в правлении. Иначе я вас самих оштрафую. Поехали! – обернулся Николай Иванович к Севке.
Собаки снова залились злобным лаем и частым поскоком долго бежали возле передних колес «Волги».
До Пантюхина председатель так и не добрался. Возле самой «лавы» – длинных дощатых мостков, в болоте лежал на боку трактор «Беларусь». Видны были только колеса – переднее маленькое и заднее огромное; они лежали как спасательные круги на мутной воде. Рядом, уткнувшись лицом в кочку, наполовину в воде валялся тракторист. Кто его вынул из затопленной кабины? Сам ли выбрался и дальше отползти не хватило силы? А может, изувечен до смерти при падении трактора?.. Нашлись добрые люди, оттащили в сторонку да и оставили в воде. Не все ли равно, где лежать ему теперь?!
Николай Иванович и Севка вылезли из машины, невольно остановились в скорбном молчании. Вдоль Пасмурки от лугов ехала, стоя на телеге, широкоплечая баба в подоткнутой юбке, с оголенными мощными икрами. Она крутила над головой концом вожжей и настегивала лошадь.
– Вот и за трупом едут, – сказал Николай Иванович. – Куда его черти несли?
Трактор оставил грязный след на старой дорожной эстакаде, обрывавшейся в болоте сгнившим мостиком. След затейливо извивался, как две ползущие из болота черные змеи.
– Эх, дьявол, зигзагом шел! – с восторгом заметил Севка.
– Надо посмотреть, наш, что ли? – сказал Николай Иванович.
Севка зашел по воде к передним колесам, засучил по локоть рукава, поболтал руками в воде – номер хотел нащупать.
– Нет, не могу определить.
– Может, тракториста узнаем? – Николай Иванович взял грязную тяжелую руку тракториста, стал нащупывать пульс.
– Да он курит! – крикнул Севка. – Вот бегемот!
Николай Иванович даже вздрогнул и руку выпустил:
– Брось шутить! Нашел место…
– Да ей-богу курит. Смотри!
В углу рта у тракториста, прижатая к кочке, торчала папироска.
– Отверни ему рожу-то! Дай посмотреть – наш, что ли? – крикнула баба с телеги, остановившись возле болота.
Николай Иванович приподнял обеими руками голову тракториста. Это был совсем еще молодой, перепачканный грязью и мазутом парень.
– Погоревский! – разочарованно махнула рукой женщина и повернула обратно лошадь. – Но!
– Да подождите! – крикнул Николай Иванович. – Может, на станы его свезти надо. Сам-то не дойдет.
– Проспится – придет. Пить поменьше надо, – сказала баба.
– Да что за черти занесли его сюда?
– В Пантюхино за водкой ехал, – ответила женщина.
– Здесь же дороги нет.
– Ему теперь везде дорога… Море по колено…
Николай Иванович взял тракториста за плечи и сильно потряс.
– Мм-э-эм, – коротко промычал тот и открыл розовые глаза.
– Ты как сюда попал? – спрашивал Николай Иванович, стараясь удержать тракториста в сидячем положении.
– Обы-ыкновенно, – ответил тракторист и посмотрел так на Николая Ивановича, словно забодать его решил.
– Оставь его, – сказал Севка.
Николай Иванович выпустил пьяного, и тот снова уткнулся носом в кочку.
– Вот она, молодежь-то нынешняя… С чертями в болоте ночует! – Женщина стегнула лошадь, закрутила концом вожжей над головой. – Н-но, милай! – и с Грохотом покатила прочь.
– Сто-ой! Вот шалопутная… Чего ж с ним делать? – спросил Николай Иванович.
– Да ну его к черту! Поехали, – сказал Севка.
Но сюда, уже заметив председательскую «Волгу», шли от дальних стогов пантюхинские бабы. Шли без граблей, с закатанными по локоть рукавами, все как одна в платках, и на некоторых, несмотря на смертную жару, были натянуты шерстяные носки. Николай Иванович пошел к ним навстречу.
– Что ж вы, горе не беда? Человек в воде валяется, а вы и ухом не поведете? – сказал Николай Иванович, подходя к бабам. – Хоть бы трактор вытянули.
– А он не наш… Погоревский!
– На чем его вытащить, на кобыльем хвосте, что ли?
– У них, видать, спросу нет на трактора-то… Намедни один их трактор неделю проторчал в затоне.
– Они рыбу ловить приезжали на тракторе.
– Жарынь… Кому работать хочется?
– Это что! Вчера на пожарной машине прикатили на рыбалку. Перепились все… У них и сети стащили.
Бабы обступили председателя полукругом, и наперебой корили погоревских, Николай Иванович посмеивался, подзадоривал их:
– Поди, сами вы и стащили сети. Не побоялись подолы-то замочить.
– Пастухи! – радостно всплеснув руками, подсказала проворная старушка в облезлом мужском пиджачке. – Эти «шумел камыш» играют, а те на другом берегу в кустах сидят. Эти наигрались да уснули. Те сети стащили, а колья от сетей в костер погоревским положили. Пусть, мол, погреются на заре.
– Смеху что было!..
– Озорники, вихор их возьми-то!
Смеялись дружно… В Пантюхине воровство сетей считается простой шалостью. Потом все бабы враз заговорили о деле, ради чего они и побросали грабли, увидев председателя.
– В столбовской бригаде вчера ячмень давали?
– Давали, – ответил Николай Иванович.
– По сколько? По два пуда на едока?
– По два.
– А нам когда дадут?
– Чем Пантюхино хуже Столбова?
– Завтра и вы получите.
– А чего-то говорят, будто из района запрет поступил?
– Не давать, мол, колхозникам ни грамма зерна, пока с государством не рассчитаются!
– Значит, столбовским дали, а нам нет?
– Тогда пускай они и работают.
– А мы и на работу не пойдем!
Николай Иванович поднял руку, и шум утих. «Вот тебе и бабье радио! И когда только узнать успели?» – подумал он. Запрет на выдачу зерна колхозникам и в самом деле поступил от Басманова. Но Николай Иванович запер эту бумагу в сейф. И все-таки выдали «секрет».
– Я вам сказал, что завтра получите. А нет – наплюйте мне тогда в глаза.
– Ой, Николай Иванович! Смотри, нас много… Заплюем!
– А може, слюна у кого ядовитая? Глаза лопнут.
– Никола-а-ай Иванови-и-ич! – вдруг, покрывая бабий гвалт, ухнул кто-то со стороны речки хриплым басом.
Все оглянулись; там, на дощатой «лаве» стоял Терентий, сторож со скотного двора, и махал рукой. За разговором никто не заметил, как прошел он всю «лаву» и теперь стоял на самом конце, широко расставив ноги в резиновых сапогах, как будто в лодке плыл. Терентий был стар и худ, синяя распоясанная рубаха просторно висела на нем, как на колу.
– Ну, чего машешь? – крикнул ему председатель. – Иль сам не можешь подойти?
– Не могу! Далее поручня нет! Боюсь оступиться… Упора в ногах нету-у.
– Говори оттуда! Чего тебе?
– Басманов тебя разыскивает… В правлении сидит!
– Кто тебе сказал?
– Мяха-аник! Из клуба… Послал за тобой.
– А что он сам не прибежал?
– Грит, некогда. Аппарат разбирает.
– Я ему ужо разберу. – Николай Иванович длинно и затейливо выругался. – Ну, ладно, бабы, работайте! – и повернул к машине.
Но перед ним выросла сутулая широкоспинная баба Настя Смышляева. На ней был темный, в белую горошинку платок, повязанный плотно и низко, по самые глаза. Глядя куда-то в ноги председателю, она глухо и безнадежно спрашивала: