Повелитель земного предела
– Вейк-Ваум, – сказал Хайонвата, и все ставни были мгновенно открыты. Здесь провел ночь наш отряд из пятидесяти человек. Незадолго до наступления темноты нас накормили вкусным блюдом из медвежатины и оленины, тушенной с желтыми зернами теоцентли и мелкими черными бобами. После вкусного сытного ужина многие отправились на боковую, но ни я, ни Мерлин заснуть не могли.
Большую часть ночи мы с Мерлином наблюдали из зарешеченных окон за разыгрывающимися на плацу сценами: там казнили пленных Калузов, чтобы умиротворить души Тлапалликов, убитых в сегодняшнем сражении.
Изуродованные и оскальпированные, они все до единого погибли на костре с дерзкой песней на устах. И несколькими днями позже я видел их черепа, насаженные на колья ограждения в напоминание лесным разведчикам о судьбе, сжижающей всякого, кто осмелится посягнуть на силу крепости, расположенной на самых отдаленных границах могущественной империи, которой мы достигли.
– Хью-хью-Тлапаллан, – так позднее назвал ее мне Хайонвата. – Старая-старая Красная Земля!
И действительно, каждый дюйм этой земли был красным: кровь насквозь пропитала здешнюю почву, обычаи и дух племени; алтари смердели, и жрецы воняли сырым мясом. Красной была листва деревьев на северных границах империи; красной была земля здесь, где мы лежали теперь, – и такой же красной была она дальше к югу.
Даже мысли, мечты и желания здешних людей были окрашены в красный цвет – еще более красный, чем цвет их кожи.
В тот вечер закатное солнце залило своими лучами всю крепость и окрасило багровым крыши хижин. Скаты насыпей из красной земли и рубленные из красной сосны помосты для стрельбы стали густо-кровавого оттенка: сначала в лучах заходящего светила, а после заката – в алых отсветах костров, на которых почитатели Солнца сжигали своих врагов.
Знай мы тогда больше, мы приняли бы это за предзнаменование, касающееся нашей дальнейшей жизни в сей жестокой стране.
КАК ПУГАЛИ НЕПОСЛУШНЫХ ДЕТЕЙ В САМОФРАКИИ
Рано утром нас разбудили чьи-то голоса. Мы снова выглянули в забранные жердями окна и увидели нескольких проходящих мимо людей – легко одетых, но хорошо вооруженных: готовых и к трудностям долгого перехода, и к встрече с врагом.
Они вышли за северные ворота, настороженно осмотрелись по сторонам и, рассыпавшись, исчезли в лесу. Мы догадались, что это гонцы, посланные уведомить некоего монарха о нашем появлении в стране.
Очевидно, эти люди внушали местным дикарям глубокое уважение, ибо после отбытия последнего гонца небольшой отряд воинов еще на некоторое время задержался у ворот на случай, если кто-то из посыльных вернется, преследуемый противниками.
Но ничего такого не случилось. И когда туман и предрассветный холодок уступили место теплым солнечным лучам и нас накормили, воины разошлись по своим хижинам. Теперь на каждом четырехстенном помосте для стрельбы осталось по два часовых, а высоко над ними постоянный дозорный следил за лесом со сторожевой вышки, расположенной между тюрьмой и домом вождя.
Часовые на этом посту сменялись каждый час, и лишь однажды за сорок дней, проведенных в крепости, мы явились свидетелями некоторого ослабления бдительности и военной дисциплины.
Люди постоянно входили в крепость и выходили из ворот группами, разными по численности, но не менее четырех человек зараз. Иногда они приносили плетеные корзины со свежей и соленой рыбой, иногда оленью тушу, иногда убитого медведя – черного или бурого, – разжиревшего, как свинья на ягодах, которыми изобиловали окрестные леса.
Кроме известных нам голубей, гусей, уток, журавлей, куропаток, фазанов и прочих годных в пищу пернатых охотники часто приносили незнакомых птиц – чрезвычайно жирных, с бронзовым опереньем и красными бородками.
И с утра до самого вечера в крепость прибывали корзины соли. Их уносили на склад с величайшей осторожностью, словно бесценное сокровище, для охраны которого, казалось, и возведена эта крепость.
Здешние земли изобилуют всем, необходимым для безбедной жизни. Я видел в небе стаи голубей, заслоняющие солнце и столь длинные, что три дня кряду не видно им ни конца ни края. Когда же такая стая спускается на землю, то ночью можно спокойно идти в лес, не соблюдая никаких мер предосторожности и даже не вооружившись палкой, и собирать спящих с деревьев и кустов голыми руками. А к утру лес остается без единого зеленого листочка, словно за ночь его поразила какая-то вредоносная болезнь.
Это богатая и плодородная земля, мой Император – земля, которую я берегу для тебя!
Однако в описываемое мной время никто из нас не рассчитывал на нечто большее, чем каждодневное питание. Все мы с чувством неуверенности и страха ожидали возвращения гонцов с распоряжениями, касающимися нашей судьбы.
Так прошла неделя. В нашем окружении и распорядке дня не произошло никаких изменений – разве что нам вернули одежду (но не оружие), и лекарь залечил разбитые губы Мерлина, мою раненую руку и различные ушибы и травмы остальных, пострадавших во время кораблекрушения. Одного человека, в частности, этот лекарь лечил способом, который наверняка заинтересует римских врачей так же, как заинтересовал меня.
На второй день нашего плена человек этот пожаловался на головную боль и скоро начал стонать и кричать от муки, а на следующий день смотрел на нас лихорадочно блестящими глазами, никого не узнавая.
Мерлин ничем не мог помочь несчастному, и мы уже отчаялись спасти его. Но упомянутый лекарь осмотрел больного и, в то время как некий молодой человек (очевидно, сын целителя) с интересом наблюдал за происходящим, дал нашему товарищу пожевать каких-то сухих листьев, а затем пожевал их сам.
Потом лекарь велел четырем из нас сесть на каждую руку и ногу больного, дабы тот не мог пошевелиться, – и приступил к работе.
Сначала острым как бритва ножом из вулканического стекла (которое называется здесь итцтли) лекарь частично оскальпировал больного, откинул срезанную кожу назад, обнажив черепную кость, и поплевал на рану соком разжеванных листьев. Затем он вынул осколок треснувшей кости, который – как мы увидели – давил на мозг, проворно удалил пинцетом мельчайшие частицы кости и зачистил края отверстия, смазывая их слюной, после чего ловко вырезал из толстой морской раковины кусок, повторяющий форму раны, и вставил его в череп.
Потом, предварительно еще раз поплевав на раку, лекарь пришил жилой срезанную кожу на место и знаками велел нам следить за тем, чтобы больной оставался в неподвижности. И два дня мы выполняли это указание, привязав товарища лицом вниз к деревянной доске, которую меднолицые принесли нам. По истечении же этого срока он пришел в сознание и, несмотря на крайнюю слабость, был уже в состоянии заботиться о себе сам.
И вот что странно: хотя больной и страдал во время операции, но все-таки слюна лекаря и проглоченный им самим сок разжеванных листьев значительно ослабили болевые ощущения.
Поэтому посылаю тебе все листья, что мне удалось собрать, – они редки и в высшей степени ценны, их с великим трудом доставили нам из лежащих к югу вражеских земель. Надеюсь, твои ученые сумеют опознать их и найти подобные растения в Европе.
После недели заключения, в течение которой с нами обращались скорей как с почетными военнопленными, нежели рабами или врагами, меня пригласили проследовать в вейк-ваум вождя.
Здесь мы с Хайонватой снова попытались разговориться и, поскольку оба очень хотели понять друг друга, то к концу месяца я уже знал достаточно слов на местном наречии, чтобы суметь внятно объясниться. Мерлин тоже допускался на эти занятия и овладевал новыми знаниями значительно быстрей меня. В свою очередь и мы с провидцем обучали наших товарищей своему языку.
Во время этих бесед мы узнали многое, о чем следует здесь поведать, ибо сие отступление во многом прояснит для тебя стремительное развитие последующих событий. Однако ты должен понять, что сам я долгие годы не знал всего этого.