Лондон, любовь моя
— Не считая того случая, когда на кухне полыхнул газ, едва я наклонился над сковородой с печеными бобами, я отвечу тебе искренне, Себастьян: только понарошку. И я восхищаюсь теми, кто умеет это делать. — Он сделал глоток из кружки. — Раз как-то у меня была эпизодическая роль циркача. И у моего друга Монткрифа тоже. Берешь ведь то, что тебе предлагают. — Он снова порылся в памяти. — Потом еще очень недолго в тот период, когда я был помощником снайпера. Как бишь его звали… Витторио? Во время войны его интернировали на остров Мэн, и я потерял с ним связь. Как несправедлива судьба! На остров Мэн ссылают всех, но только не заклятых нацистов! Ты там бывал, кстати? — оживился он. — Туман и летом, и зимой, Себастьян. Наш ответ Сибири, заверяю тебя, просто двойной удар! В пятидесятом я отыграл сезон в Дублине. Народ там мрачный, пиво отвратительное, дома безобразны. Пабы открыты постоянно. Сортиры забиты пьяными горожанами, блюющими в писсуары с воплем «Господи Иисусе!». А их жены сидят по тем же пабам с полупинтами «гиннеса» и разглядывают в окна своих накачанных лимонадом детишек. Не стоит тратить время, которого хватило бы для поездки во Францию, на то, чтобы посмотреть на конку или протрястись по узкоколейке на твердой скамье ради — если, конечно, туман вообще рассеется — пейзажей не хуже, но, конечно, и не лучше девонширских. Кажется, это место называется Налоговой бухтой. Думаю, туда ссылали тех, кого сгребли за неуплату налогов. А может, там жили викинги, которых не пустили в Валгаллу. Ни один человек в здравом уме не стал бы там жить добровольно. Что касается их бесхвостых котов, то я уверен, что любой из нас счел бы кошачий хвост настоящим деликатесом, если сравнить с тем, что им приходится есть каждый день.
Мистер Кисс прислонился спиной к резной спинке скамьи из красного дерева. Они сидели в «Римском солнце», перестроенном в пивной бар.
После третьей кружки внимание Себастьяна Басхолла стало рассеянным.
— Так вы глотали огонь на острове Мэн?
— Там этим многие занимались. Просто чтобы согреться. Но я — нет. Однако именно туда был сослан несчастный снайпер. В провинции моя память обычно сдает, так что, к своему стыду, как назывался театр, я тоже забыл. Это было одно из таких летних шоу, на которые люди ходили от безысходности, пока в пансионах не надумали выносить телевизор в холл. Как мне в то лето хотелось купаться! Я ведь не из тех, кто оплакивает конец театральных сезонов. На телевидении более гуманные работодатели и более надежные кассиры, а главное, не нужно так часто уезжать из Лондона. Именно телереклама спасла мою жизнь и достоинство. А почему тебя интересует пожирание огня, Себастьян?
Юный агент по продаже недвижимости повернулся, и на мгновение пиво в его кружке осветилось лучом зимнего солнца, приобретя живой, красновато-золотой цвет. Себастьян был уже так хорош, что ответил не задумываясь:
— Мне просто интересно было узнать, как это делается, вот и все.
— Трюк заключается в том, чтобы не держать огонь во рту слишком долго. Можешь попробовать сам. Смотри.
Мистер Кисс достал из кармана пальто коробок. Вытащил спичку и зажег ее. Потом открыл рот и проглотил пламя:
— Вот и все. Поскольку кислорода во рту нет, то пламя гаснет. Ты, кажется, уже четвертый, кто меня об этом расспрашивал.
— В «Новостях» показывали пожирателя огня, который обжег себе лицо!
Джозеф Кисс поднял кружку и удивился, как много пива еще в ней осталось.
— Страшная тайна совпадений раскрыта, и все разъяснилось. Самое простое объяснение всегда оказывается самым лучшим.
Он поставил кружку на влажную салфетку, перевел дыхание, а потом выпил всю залпом.
— Моя очередь, мистер Кисс, — сказал Себастьян, показав на часы. Ему нужно было вернуться в контору через пятнадцать минут. Сквозь толпу хохочущих, дымящих сигарами посетителей в добротных костюмах и крахмальных рубашках он поспешил по темному ковру к барной стойке и сунул два фунта бармену — крепко сбитому, покрытому татуировками Питеру Эдричу с мокрой от испарины седой шевелюрой. Ему приходилось то и дело протирать ручки пивных автоматов с тем же усердием, с каким он ухаживал за паровой машиной на речном пароме в дни своей молодости.
— Пожалуйста, пинту и полпинты самого лучшего, сквайр.
Себастьян глянул сквозь затуманенное оконное стекло на перекресток Майл-Энд-роуд, на свое агентство, на знакомые фигуры за письменными столами. Герри Петтит ушел за полчаса до него и все еще не вернулся. Себастьян расслабился. Четверг — не самый тяжелый день для местных агентов по недвижимости. Обычно он приводил в «Римское солнце» выгодных клиентов, а сам предпочитал обедать в небольших и более дешевых пабах, расположенных в переулках, но ему страшно нравились регулярные визиты мистера Кисса по четвергам, и он считал их встречи отчасти деловыми, потому что мистер Кисс давал ему информацию о других районах Лондона и всегда знал, идет ли на продажу какой-нибудь фамильный особняк в Илинге или в Бромли.
Сегодня мистер Кисс был явно в ударе, и поэтому Себастьян осмелился задать ему следующий вопрос, давно его занимавший:
— Прошу вас простить меня, если я покажусь вам слишком любопытным, мистер Кисс, — сказал он, потягивая пиво из кружки, — но где вы сами-то живете? Я имею в виду, что вы знакомы с таким множеством лондонских закоулков. Но я точно знаю, что вы не из этого района.
Джозеф Кисс с нескрываемым наслаждением пил пиво.
— Доверительно сообщаю тебе, Себастьян, что я в разное время проживал между Вест-Эндом, Кенсингтоном и Челси, Сити, Ист-Эндом, западными пригородами, в основном Чизиком, Актоном и Хаммерсмитом, а также северными пригородами от Кэмдена до Финчли, южными: Баттерси, Брикстоном, Норвудом и так далее, и восточными, скажем, до самого Дагнема и Апминстера. Я везде успел пожить.
— У меня создалось впечатление, что вы жили, — Себастьян вновь сверился со своими часами: у него оставалось еще семь минут, — в Белом городе?
Джозеф Кисс моргнул, словно была задета его чувствительная струна.
— Милый мальчик, в белом городе или черном, — сказал он отсутствующим тоном, — но только не в сером. Серых городов нет, по крайней мере в мире Джозефа Кисса.
Он поднял кружку и осушил ее до половины.
— У меня есть пристанище в Актоне, уголке процветающем, хотя на первый взгляд этого и не скажешь, и есть другое — в Брикстоне, вечном средоточии лондонского рабочего класса. Там же обычно живут и те, кто не добился успеха на театральном поприще. А вот те, кто успеха добился, по традиции селятся в Брайтоне. Я видел, как работают ипподромные жучки. Я был свидетелем взлета и падения брикстонской «Цепной банды», названной так потому, что их любимым оружием были велосипедные цепи. Я видел и другие компании жестоких молодых людей. Ты-то не помнишь схватку стиляг из «Цепной банды» с белемскими «Чернорубашечниками» на лугу под Тутингом! Тогда несколько парней были убиты, а многие — серьезно ранены. И хотя этот район сейчас привлекает солидных жильцов, он по-прежнему мне интересен. Еще у меня есть квартирка в Хэмпстеде. Оттуда открывается отличный вид, но в основном я живу на Флит-стрит, в самом центре, в одном из частных домов семнадцатого века, по соседству с доктором Джонсоном.
— Рядом с «Головкой сыра»?
— Я никогда не называл нашего гения «сырной головкой», мой милый мальчик, несмотря на все его недостатки. Вижу, что ты уже допил свои полпинты. Не хочешь еще по одной? На ход ноги?
— Мне надо идти, мистер Кисс. Наверное, вы бы могли с большой выгодой продать квартиру на Флит-стрит, а?
— К сожалению, это не мое имущество. Я управляю им по доверенности.
Вновь озадаченный, Себастьян Басхолл застегнул пиджак, обмотал шею коротким шарфом из шотландки, засунув концы за борт пиджака, надел вельветовое пальто и со словами «Увидимся на следующей неделе!» ринулся в свою контору.
Джозеф Кисс с улыбкой обернулся навстречу краснощекой Одри в белом передничке, которая собирала тарелки с остатками сосисок, бобов, пудинга и маринованных овощей «по-солдатски».