Узурпатор

Мерси весело рассмеялась.
— Как-нибудь справишься, мой шалопай.
«Безродный самозванец с далекой Далриады, что отстоит от нас на шесть миллионов лет. Неужели чьи-то великолепные итальянские гены попали в суровую Шотландию? И были заморожены там in vitro, чтобы вновь расцвести в детородной лаборатории на одной из планет Галактического Содружества, породив этого странного молодого человека, полного решимости сделать меня королевой? На чьем же портрете было изображено лицо Эйкена?»
Кавалькада всадников неслась по небу к Гории, стеклянные башни которой сверкали на фоне ширившегося голубого лоскута. Навязчивый вопрос не давал Мерси покоя и ненароком выплеснулся в виде направленного вовне ментального импульса.
Мысли Эйкена были где-то далеко, но Куллукет с безупречной галантностью ответил на ее приватной частоте:
«Могу ли я своим особым даром поспособствовать тебе в припоминании?»
«Будь, любезен, Кулл. Этот портрет… я сойду с ума! Если бы ты смог привести в порядок мои воспоминания и помочь разложить их по полочкам…»
«Нет ничего проще для специалиста-психокорректора».
«А-а…»
«Я рад, что твое открытие приятно ошеломило тебя, леди. Должен признать, сходство на самом деле поразительное. Какой же, однако, опасный субъект, судя по внешности, этот флорентийский политик! Ты должна как-нибудь рассказать мне о нем все, что знаешь».
 
11
Ворон кружил над Магрибским побережьем, ощупывая землю трансментальным взглядом. Омытые дождями склоны гор поросли травой и покрылись розовыми и желтыми цветами, а размытые потоками воды овраги, устремленные к новому морю, превратились в небольшие оазисы. Птицу радовал многокрасочный ландшафт. Красота природы помогала ей держать свои страхи в узде. Паря в прогретых солнцем воздушных потоках над миром, созданным его стараниями, ворон ощущал покой и безмятежность.
Но вот птица почувствовала биение жизни — и присутствие золота.
Энергия ее мозга вызвала ураганный психокинетический ток воздуха, и она понеслась на восток. Мерцание ауры живого существа ослабло и вышло за порог трансментального восприятия ворона, но плотоядной птице удалось проследить его движение до лесистого оврага с крутыми склонами. Запах драгоценного металла раздразнивал птицу до безумия. Она раздула метапсихический ветер такой силы, что с крыльев стали опадать черные маховые перья, и ворон пронзительно закричал от боли и восторга. Наконец птица достигла нужного места, утихомирила воздух и приземлилась на выступ скальной породы возле бегущего тонкой струйкой родника.
Здесь, на небольшой прогалине, ворон увидел двух потерпевших крушение тану: один из них стоял на коленях возле лежащего на земле тела другого. Пристально вглядевшись в их черты, ворон почувствовал, что эта пара ему знакома.
То, что тану однояйцовые близнецы, было ясно видно даже несмотря на страшные раны, обезобразившие голову трупа. Залитое слезами лицо оставшегося в живых брата сохранило классическую строгость линий, отличающую членов потомства Нантусвель. Он только что вернулся с охоты — на земле рядом с ним лежала туша молодой газели и грубый дротик, сделанный из привязанного к пруту стеклянного кинжала. Тела обоих братьев прикрывала изодранная одежда золотистого и розового цветов, носимая членами Гильдии Психокинеза.
Мертвец, судя по всему, не захотел дождаться возвращения брата. Растущая возле ключа куртина ядовитых розовых нарциссов была изрядно прорежена, а одна надкушенная луковица валялась на земле.
Гигантский ворон расправил крылья и издал сиплый крик. Дрожавший всем телом плачущий брат поднял на него широко распахнутые глаза. Ворон с любопытством отметил, что этот брат-близнец в буквальном смысле полоумен. Между братьями явно существовал необычайно тесный мозговой симбиоз; должно быть, до того, как потоп выбросил их на берег Северной Африки, они были способны на великие деяния. Но со смертью одного из близнецов возможности оставшегося в живых оказались низведенными до латентного уровня, даже более низкого, чем у «нормального» человека.
Громадная птица спланировала вниз и опустилась возле головы трупа. Осиротевший тану молча взирал на нее — зеленые глаза помутнели от слез, рот свело страдальческой судорогой. Только когда клюв ворона навис над горлом мертвеца, его брат выкрикнул:
— Фиан!
Ворон понял, что предчувствие не обмануло его, — он узнал их, этих золотисто-розовых близнецов! Приступ ярости развеял птичье обличье, и на месте ворона возникла стройная человеческая фигурка в синих стеклянных доспехах. На женщине не было шлема, и волосы взвихрились вокруг ее головы платиновым облаком. Глаза полыхали гневом Гекаты.
Кугал Сотрясатель Земли тоже узнал ее. Он вспомнил огромное мрачное помещение в бастионе Гильдии Принудителей, многочисленный отряд воинства Нантусвель, ожидающий нападения на фабрику торквесов диверсантов-первобытных, вооруженных железом. Именно эта страшная маленькая женщина возглавляла группу людей. Кугал вспомнил психогенные разрывы, рушившие каменную кладку, ментальную и рукопашную схватку в крови и дыму и последовавший за ней триумф победоносного воинства. Это была Фелиция, женщина чудовищной силы, убившая его сестру Эпону и поклявшаяся уничтожить всю расу тану. Угодив в западню, расставленную Имидолом, она была пленена, и Куллукет подверг ее пытке.
Фелиция засмеялась. Она словно держала жалкое сознание Кугала пинцетом и ковырялась в его обломках.
«Кугал и Фиан! Братья моего Возлюбленного. Какое забавное устройство мозга… Ты был левым полушарием, а он — правым. Сизигий, единосущая пара! Кугал Сотрясатель Земли, второй лорд Гильдии Психокинеза, и Фиан Разрыватель Небес, его дражайшая половина!»
Безумный смех Фелиции превратился в хриплое карканье. Огромный ворон снова захлопал черными крыльями, и Кугал сжался, обеими руками ухватившись за свой золотой торквес.
В мысленном голосе Фелиции появились сварливые интонации:
«Но где же Возлюбленный, где он? Я зову и зову, но только далекие дьяволы да безродный Лучезарный отвечают мне. Они пытаются провести меня! Но я им не поддамся. Только его я люблю и желаю! Где же он, тот, кто хотел уничтожить меня, но вместо этого пробудил к активной жизни мой метапсихический потенциал?»
Кугал всхлипнул. Его сломленное сознание балансировало на грани распада.
«Кулла больше нет! Нет ни Имидола, ни Мейвар, ни короля с королевой, ни прославленного Стратега! Они все погибли. И мой дорогой Фиан, мое второе „я“, тоже покинул меня. Я одинок и бессилен. Твоя месть удалась, Птица-Смерть».
Ворон мигнул блестящим глазом. Его безжалостный клюв снова приблизился к горлу мертвого Фиана. Под действием психокинетической команды Фелиции выпуклая застежка золотого ошейника повернулась, и полукружия раскрылись. Птица сдернула золотой торквес с шеи трупа.
Оставшийся в живых близнец упал на землю и, защищаясь, прикрыл шею руками. Мысли ворона прозвучали насмешкой:
«А ты еще поноси свой торквес, Сотрясатель Земли. До поры…»
Зажав в когтях золотой торквес, ворон взмыл в небо и полетел к испанскому материку. Кугал издал единственный исполненный неизбывного отчаяния мысленный вопль, который раскатился от одного конца Нового Моря до другого. А потом застыл в полной неподвижности.
Фелиция пересекла Средиземное море и устремилась в глубь горного массива Бетика. Она летела над ущельем, прорезавшим склон горы Муласен, на дне которого бесновались воды Прото-Андаракса. Во времена Галактического Содружества гора Муласен господствовала над Сьерра-Невадой, а ее теневую сторону покрывали небольшие ледники. В плиоценовую же эпоху, отличавшуюся более мягким климатом, высота горы достигала четырех тысяч двухсот метров, и снег лежал лишь на самой ее вершине.
Птица поднялась выше и описала дугу, заходя к горе с севера. На этой высоте хвойный лес уступал место зарослям лавровых деревьев. На более сухих участках росли сосны и рододендроны, в путанице которых там и сям виднелись кисти белых и карминных цветов. Саблезубый тигр, гревшийся на скале под лучами солнца, зевнул, широко раскрыв пасть. Взгляд его прищуренных глаз с удивлением проследил за полетом гигантского ворона, прочертившего голубизну неба блеском золота.